Странная попутчица

Когда в декабре 1982 года я возвращался из армии, довелось мне получить в попутчицы такую мадмуазель, равной которой я не встретил больше за всю свою жизнь – настолько она была необычна.

Я сел на поезд в Симферополе с Саней Кулишом из Бурыни и Толиком откуда-то из Запорожской области. Разместились в купе, поезд тронулся, и – прощай, Крым.

Некоторое время ехали втроем, но вот дверь открылась, и вошла – трудно сказать, девушка – не девушка – но что-то женского пола. Села и, не успели мы толком ее рассмотреть, затрещала:

– Ну, что, отслужили? Хорошо. А я это приехала из Ростова в Симферополь, походила по городу, теперь в Харьков еду. Проводник пустил, у меня денег нет. Вообще-то я официантка, работаю в ресторане. Нам проверяться надо все время. Я на днях проверилась. Хочешь, санитарную книжку покажу? На, смотри, я чистая.

Она достала книжку и протянула мне. Не знаю, зачем, наверно, ради приличия, я посмотрел. Действительно, всё в порядке.

– Ну, видишь? А меня на работу не хотят принимать. Говорят, нам таких не надо. А каких им надо, а? Не знаешь? И я не знаю. Я вообще-то молдаванка. Мы, молдаванки, такие – с молдаванином спать будем, с украинцем будем, с русским не будем. Ни за что.

Я спросил:

– За что такая немилость к русским?

– Болтают много. Сначала спит, потом всем рассказывает.

– Что, – говорю, – испытать пришлось?

– Кому, мне?! Да ты что! Я девушка, мне двадцать лет.

– Так что ж говоришь? Может, не все такие.

– Может, не все. Всё равно сволочи. Эх, черт с вами, мужиками. Была я раз в Ивано-Франковске. Сижу в ресторане, есть хочу. Мне официантки говорят: «Галя, спой». Я вообще-то певица. Я говорю: «Не буду петь, мне спать негде». Подходят ко мне два азербайджанца и говорят: «Девушка, идем с нами». Иду. Зашли в номер, легла я на постель. Давай они ко мне приставать. Я ногами отбиваюсь и молчу. Пока на мне колготки, ничего со мной не сделаешь. Если их снять, я пропала. Не могу сопротивляться. Говорю азербайджанцам: «Кричать буду». Они ушли. Потом я познакомилась с парнем. Он меня сильно любил, всё делал. Потом он сломал мне ногу. Испугался, давай, говорит, вызовем «Скорую». Нет, говорю, я тебя не выдам. Врач спросит, как я сломала ногу, мне нужно будет сказать, что ты сломал. А я такая – хоть зарежь меня, но если ты потом пожалеешь и дырку пальцем закроешь, я тебя не выдам.

Потом я попала в сумасшедший дом. Лежу на столе вся голая, в одном платье. Доктор стоит и смотрит. Я ему говорю: «Задерни шторы, мне холодно». Пока он закрывал, я оделась и ушла.

Еду в автобусе и плачу. Я плачу, я рыдаю, слезы сами катятся. Стою на одной ноге, вторая болит. Все сидят, не встают. Стояла я, стояла и говорю: «Сволочи, – говорю, – фашисты, дайте сесть». Один молодой спрашивает: «А что с вами?» А я ему: «Сиди, Гитлер». Вышла возле гостиницы. Вещей нет, ничего нет. Стою и плачу. Я плачу, я рыдаю, слезы сами катятся. Проходит мимо какой-то дед и спрашивает: «Дочка, что с тобой?» Я ему говорю: «Батя! Если ты такой добрый, дай посидеть у тебя на коленях».

Тут она внезапно встала и вышла из купе. Мы побыстрее улеглись и притворились спящими – не слушать же этот бред до утра! Через несколько минут она вернулась, увидела, что мы лежим, и тоже стала укладываться. Посмотрела на Толю и тихо так говорит: «Ну, с этим я справлюсь». Посмотрела на Саню: «С этим тоже справлюсь». Посмотрела на меня, ничего не сказала и погасила свет.

Ночь, как ни странно, прошла спокойно. В Запорожье вышел Толик, и мы остались вдвоем с Саней.

В Харькове нужно было делать пересадку. Мы выскочили из вагона и побежали на вокзал, всё время оглядываясь.

– Ну, – говорю, – вроде бы избавились. Пошли завтракать.

Столовая на Харьковском вокзале располагалась на втором этаже. Не успели мы сесть, как появилась наша попутчица. Увидела нас, обрадовалась.

– Привет, хлопцы! А я вас ищу, ищу… Вот у меня было два друга, на вас похожи. Они меня любили. Один другого зарезал. Мне нагадали, что в двадцать лет я или умру, или выйду замуж за цыгана, или заболею сифилисом.

Мне сразу захотелось спросить, не вышла ли она за цыгана, чтобы сразу прояснить ситуацию с сифилисом, но промолчал.

Она дала мне свой адрес, просила писать и приезжать в гости, затем ушла.

Проходя по вокзалу, мы увидели, как она стояла перед каким-то дедушкой и что-то ему рассказывала. До нас донеслось: «В двадцать лет мне нагадали…»