Студенты 80-х. Выпуск 1

Александр Минчин в своей книге «Факультет патологии» прекрасно описал (с ударением на последний слог) обучение на филфаках советских пединститутов в семидесятые годы прошлого века. Я учился позже, с 84-го по 88-й, в основном это – перестроечное время. Но система еще существовала, как и представления о методах преподавания, требования к сдаче экзаменов… Жил и студенческий дух (как правильно сказать – противоречия? сопротивления? отторжения? раздолбайства?). И мы, студенты 80-х, были такими же, как и студенты 70-х, и 90-х, и 2000-х. Но было у нас и свое, «перестроечное». В такое уж время учились.

Я хочу, чтобы этот раздел студентам 80-х напомнил о незабвенных годах ученичества (для многих – мученичества), а для остальных интересующихся – поучительным или приятным чтивом (что, может быть, и совместимо).

Как мы поступали в НГПИ

Летом 1984 года ко мне пришел старый друг Гоша.

– Слышь! ­– сказал он. – Давай поступать в институт.

– Ты что? – ответил я. – Какой институт? Мы же ни хрена не знаем.

– Ну и что? – возразил он. – Гена Ремигайло тоже не знал, а поступил.

Я страшно удивился:

– А разве Гена учится в институте?

– Здрасьте! Уже год, первый курс закончил.

– То-то я его редко вижу! И где он учится?

– В Нежине, в пединституте.

– Разве там есть институт?

– Есть. В нем еще Гоголь учился, Гена рассказывал.

Вот это да! Две новости: в Нежине есть институт, и в нем учится Гена Ремигайло.

– А как он поступил?

– Как все. Сдал экзамены.

– Гоша! Не знаю, как Гена сдавал, а мы с тобой точно не сдадим. У нас уже сколько лет после школы прошло? Бурсу я не считаю. В голове нет ничего.

Бурса ­ – ГПТУ № 4, где я имел счастье проучиться три года. И Гоша тоже.

Гоша не сдался:

– Ну и что? Гена же поступил.

Это был убийственный аргумент. Если он смог, почему мы не сможем?

– А на каком он факультете?

– На филологическом. Говорит, учиться легко. Сказки читаешь, мифы, былины. Это ж не математику изучать.

Что да, то да.

– А еще там декан – женщина, Алла Степановна, хорошо относится к тем, кто со стажем и после армии. Поехали, Борисыч!

Я сильно сомневался в успехе, но... Но отпуск в этом году у меня был в ноябре, и я надеялся договориться, чтобы его перенесли на июль – в связи с поступлением в вуз. Не хотелось брать за свой счет. Поступлю – распрощаюсь с любимым заводом. Нет – буду дальше работать в своей гальванике.

Вот она, основная причина. Отпуск. Летом или осенью – чувствуете разницу? Июль или ноябрь. Я решился.

Вообще-то я хотел поступать на заочное, так как недавно женился. Но, как оказалось, заочники уже сдали свои экзамены, и пришлось подаваться на стационар. Не жалею.

Я поехал на разведку. От Конотопа до Нежина – полтора часа на электричке. В Нежине от вокзала до института – десять минут на автобусе. Тогда по этому маршруту ходил один – "тройка" (символическое для студентов число).

Здание постройки начала ХІХ века внушало уважение. Белые колонны, деревянный пол. Дух того века. Опять же – Гоголь. Учился и жил здесь с 1821 по 1829 год. История.

Подошел к вахтеру.

– Где здесь у вас отдел кадров?

Она:

– А вы к нам на работу?

– Да нет... Учиться поступаю.

– А-а... Тогда вам нужна приемная комиссия.

Вот я был недоразвитым!

– А где она находится?

– А вот, рядом комнаты.

Действительно, приемная комиссия была рядом. За столами сидели студентки-старшекурсницы (младше меня по возрасту) и принимали документы. Я нашел столик филфака, отдал документы, но...

Оказывается, на копии с трудовой книжки забыли поставить дату, когда она выписывалась, и мне предложили сделать это в ближайшее время и снова приехать. Ругаясь про себя, я покинул НГПИ, чтобы вернуться на следующий день.

Дату на копии трудовой я, конечно, поставил сам. Со мной в этот раз ехали Гоша (как и я – на филфак), Хмырь (иняз) и Ферапонт (на физмат). Три Игоря и я.

Сдали документы, нам выдали расписки, и мы уехали, а через несколько дней появились снова – сдавать экзамены.

Нам дали общагу. Я с Гошей и Яновым попали в одну комнату, Ферапонт – в другую, на этом же этаже. В нашей уже кто-то жил, судя по вещам. Как потом оказалось, некто Петя (представляясь, он произнес «Пэтя»), сельский парень. Существенным недостатком Пэти было то, что он не стирал свои носки, и в комнате тяжеловато дышалось. Мы ему сказали однажды, чтобы он принял меры, и Пэтя принял. Обычно его благоухающие носки валялись под кроватью, а тут их вдруг не стало. Решили – постирал. Но качество воздуха все равно не улучшилось. Когда появился Пэтя, мы учинили ему допрос, и оказалось… да, самые догадливые уже поняли: он положил свои вонючие носки под матрас.

Во время нашей абитуры много чего произошло. Мы неплохо покуролесили. Познакомились с черниговским парнем, который учился на четвертом курсе, забыл его имя. Почему-то остался на лето в Нежине. И он сказал, что такой абитуры никогда еще не было. Может, и была, да он не видел.

Тогда же мы познакомились с нашим земляком Толиком Горохом, с которым жизнь связала меня надолго. А еще – с моей будущей одногруппницей Ярославой Пулинец из Чернигова, которую я потом назвал «сестра по духу». Было в нас что-то общее по части раздолбайства.

Забегая вперед, скажу, что Янов вдруг передумал учиться и забрал документы, чтобы потом поступить в мореходку и походить по морям-океанам (и это ему удалось). Ферапонт же сдал все экзамены, но потом узнал, что обучение будет на украинском языке, и тоже забрал документы (не забывайте – то было советское время, и студент имел возможность выбрать, на каком языке слушать лекции – на русском или национальном). А мы с Гошей…

Ни он, ни я ни черта не помнили из школьной программы. Поэтому первые дни не утруждали себя никакими повторениями, потому что это было бы не повторение, а изучение заново, что нам абсолютно не улыбалось.

Всё же накануне первого экзамена по русской литературе и языку (устно) мы сели в туалете на соседние унитазы и попытались что-то почерпнуть из учебника русского языка – я читал, Гоша повторял. Минут через двадцать мы поняли, что затеяли гиблое дело, да и задницы затекли. Поэтому плюнули на учение и положились на удачу.

И она нас не подвела. Экзамен принимали учителя из местных школ. А задача тогда, в 84-м году, была такая: брать в пединституты как можно больше мужчин со стажем и после армии. И то, и другое у нас было.

Первый экзамен прошел так.

Взяли билеты. Не помню, что у Гоши, а у меня были вопросы по роману А. Толстого «Петр І», что-то по «Молодой гвардии»; третий по языку – разбор предложения по составу (так это, кажется, называется).

«Петр І»  я в то время еще не читал и по существу вопроса ничего не мог рассказать. Но историю знал неплохо, поэтому начал трепаться об исторической роли Петра, о флоте, армии, заводах и т.д.

Экзаменаторы, конечно, поняли, что к чему, но, в связи с установкой, терпимо отнеслись к моей отсебятине.

Второй вопрос («Молодая гвардия») касался роли коммунистов в этой молодежной организации. Я помнил две фамилии, Валько и Шульга, но не помнил, что конкретно они сделали. Я-таки что-то накрутил из этого, что-то ответил (помнится, ничтожно мало). Но тем не менее…

Третий вопрос, по языку, я не отвечал. Заметив замешательство на моем лице, экзаменатор спросила:

– Что, с языком трудно?

– Трудно, – признался я и добавил: – Все-таки восемь лет после школы.

Чисто интуитивно я выбрал беспроигрышный вариант!

Хотя не совсем после школы я поступал (имеется в виду десятилетка). После окончания восьмого класса я ушел в ГПТУ, где проучился три года. Но учеба в бурсе не считалась за учебу (больше бездельничали), поэтому с чистой совестью я мог сказать: восемь лет после школы вместо пяти.

Экзаменаторша, внимательно посмотрев в мое лицо, выглядевшее в мои двадцать два на семнадцать, спросила:

– А вы не в этом году закончили школу?

 Я повторил, и это было честно:

– Нет, восемь лет назад.

Конечно, я имел в виде именно школу, а не бурсу.

Тут уж вступал в силу фактор времени. Конечно, за восемь лет человек должен забыть всю почти школьную программу.

И мне поставили «четыре»! Я не поверил, но – точно, «четыре»! Обалдеть можно!

Гоша получил «три», почти ничего не ответив. Но такая уж была благоприятная для нас установка.

Второй экзамен – сочинение. В отличие от других абитуриентов, мы опять не готовились – смысл?

Запомнилась девочка, очень умная, поступавшая на биофак. Накануне учила всю ночь, и так зная всё по биологии. Но ночное учение сыграло с ней злую шутку. Могла ведь и так ответить, а вот не поспала, и что?.. Взяла билет, читает и не понимает, что там написано – спать хочется. В результате встала, как зомби, положила билет и вышла. Потом не могла объяснить, что на нее нашло. Да ничего не нашло – спать хотела.

Мы такой херней не страдали, спали спокойно. Утром пошли писать (ударение на втором слоге) сочинение.

Темы были:

1. «Тема дружбы в лирике Пушкина» – ноль, никаких сведений;

2. «Судьба человека» К. Симонова – то же самое;

3. Вольная тема «Педагог – инженер человеческих душ».

Тут у меня был шанс. Я его использовал.

Растёкся «мыслию по древу», расписал роль и значение педагога в формировании советского человека – с первого по десятый класс и в институте – и выиграл.

Во время написания сочинения мы с Гошей забрались на самый верх амфитеатра. Хотя разницы, в общем-то не было, где сидеть: все равно шпаргалок у нас не было, писали из головы. Какая-то девочка повернулась и тихо спросила:

– А кем работал Соколов?

Я так же тихо сказал:

– А кто это?

Она посмотрела на меня с изумлением и отвернулась.

Потом я узнал, что Соколов – герой «Судьбы человека».

Мне еще удалось втихаря проверить Гошино сочинение, расставить запятые и т.п.

Я получил опять-таки «четыре». Это была уже заявка на поступление, потому что набрать нужно было… не помню, правда, точно, но, кажется, баллов четырнадцать.

За историю я особо не переживал, но был еще французский, а тут я действительно все забыл, хотя в школе вроде бы неплохо получалось.

Гоша же из-за своего ужасного почерка получил два балла и выбыл из дальнейших испытаний. Хотя сочинение у него было очень неплохое и почти без ошибок, но почерк – совершенно неразборчивый. С точки зрения преподов – какой может быть учитель-словесник с нераспознаваемым почерком?

Гоша уехал, как и Янов. И была у меня мысль, что придется мне отправляться за ними следом, потому что не сдам я французский, несмотря на свой стаж и армию.

И ошибся!

Несколько слов и выражений, которые я помнил, спасти меня не могли. Поэтому я не утруждал себя приобретением франко-русского словаря, в отличие от наших девок, которые все имели при себе словари. Я же пришел на экзамен с одной ручкой, чем очень удивил экзаменаторов.

Но, видно, такое уж было мое счастье, что снова принимали экзамен школьные учителя. И зашли мы впятером в аудиторию, четыре девчонки и я. И взял я билет, и посмотрел на вопросы, и понял, что пришел конец моим экзаменам. Но так как я ничего не терял, то решил подождать. И не прогадал.

Девчонки отвечали худо-бедно, но все же отвечали (они все потом оказались в одной группе со мной). Одна из них не хотела отвечать тему «Мой город» (наверно, потому, что была из села), а попросила рассказать шаровую «Моя семья». На это экзаменаторша сказала:

– Вы не хотите отвечать такую легкую тему? А если бы вам попались «Советские космонавты»?

Я посмотрел в билет. «Советские космонавты» были у меня.

Когда я остался наедине с двумя женщинами-экзаменаторами, то решил идти ва-банк: ничего не знаю, но стаж… армия…

Главный экзаменатор что-то меня спросила. Как я догадался, номер моего билета. Я молча показал его. Она удивленно на меня посмотрела, после паузы что-то сказала. Конечно, я не понял, но предположил, что мне предлагают отвечать на первый вопрос. А первым вопросом было творчество Жюля Верна (догадался из текста. Все-таки кое-как по-французски я умел читать. А вот отвечать…).

У меня был такой же сборник текстов, как и у экзаменатора. Она сравнивала ответы студента с текстом и делала выводы. И вот она спрашивает по-русски:

– На какой странице находится текст «Жюль Верн»?

Как будет по-французски страница, я помнил (рage – паж), но номера… В частности, шестьдесят три. То есть «три» знал, не знал «шестьдесят». Ну да черт с ним, решил я, и сказал:

– Паж шестьдесят труа.

Она сдержала улыбку и спросила:

– А как по-французски будет «шестьдесят»?

Тут я бросаю свой козырь:

– Не помню. Всё-таки восемь лет после школы.

Я повторился. Но и она произнесла ту же фразу, что я слышал на первом экзамене:

– А вы разве не в этом году закончили?

Да, молодо я тогда выглядел.

– Нет, – говорю, – у меня восемь лет стажа и армия.

Тут экзаменаторши сразу сдаются в соответствии с установкой и начинают меня вытягивать. Про Жюля Верна больше ни слова. Переходим ко второму вопросу. Но он-то еще хуже – «Советские космонавты». Как я понял, эта тема никого не привлекает. И, слава Богу, она проскакивает экспрессом, то есть мы ее вообще не касаемся.  А третий вопрос – поговорить с преподавателем на вольную тему. И мы поговорили.

Вопрос:

–  Вы работаете?

– Да.

– Как по-французски – работаю?

– Как?

Она отвечает:

– Травай.

Я повторяю:

– Травай.

– Как будет: я работаю?

Это я знаю:

– Жэ травай.

– А где вы работаете?

– На заводе.

– Как будет – на заводе?

Я  не помню, она подсказывает:

– Жэ травай а л’юзин.

Повторяю:

–  Жэ травай а л’юзин.

И вспоминаю военное слово:

 – Жэ травай а л’юзин милитэр.

То есть «Я работаю на военном заводе». Учительница вполне удовлетворена – я не полный баран, кое-что соображаю.

Следует вопрос о моей родне, на что я с трудом отвечаю. Она спрашивает, есть ли у меня брат или сестра. Я машинально отвечаю:

– Йес.

– Что – йес?!

– Ну, есть, брат есть.

–  Как будет – брат?

Я в курсе:

–  Фрэр.

И добавляю:

–  Вольдемар.

И вот с такими никакущими ответами я заработал «трояк». И то потому, что пришел препод из института, знающий французский, и учительницы поскорее выставили меня за дверь. Одна из них вышла за мной следом и тихо так сказала:

– Вы извините, что мы поставили вам «три». Если бы не этот преподаватель, можно было бы и «четыре», но вдруг он решил бы проверить ваши знания? Ну, а историю вы точно сдадите – последний экзамен.

Я и тройки-то не ожидал, поэтому ответил, скрывая радость:

– И так хорошо. Спасибо вам.

После чего удалился, стараясь не подпрыгивать.

И осталось мне сделать всего один шаг – сдать историю, которую я знал лучше всего, точно не на «два». У меня уже было одиннадцать баллов, и я, совершенно не ожидавший такого результата, был просто счастлив – неужели мне, бурсаку, удастся поступить? Ни хрена почти не зная?

Перед последним экзаменом у нас кончились деньги и еда. Мы – это я, Пэтя, Ферапонт и кто-то еще. Нам нужно было продержаться сутки, после чего мы разъезжались по домам. Но и сутки надо что-то хавать!

Нашли несколько картошек, но варить не в чем, нет кастрюли. Есть сковорода, но на чем жарить? Но… еще не поступив, мы уже были настоящими студентами. В корзине для мусора (!) мы нашли кусок старого сала – очевидно, оно валялось там со времени отъезда обитателей комнаты, студентов со стационара, – то есть месяца полтора. Ну и что? Обрезали края, и на этом вонючем (что да, то да) сале нажарили себе картошки – благо, плитку кто-то привез. Кроме того, в тумбочке обнаружился брикет сухого киселя, срок годности которого истекал как раз в этот самый день. Так что использовали его в последний момент. Правда, пришлось брикет бить молотком, так как кисель напоминал камень, но это мелочи.

Историю, которую я знал, сдал с трудом – такой паршивый билет попался. Что-то про культуру ХV века – можете себе представить. Других вопросов не запомнил, но они были под стать первому.

Ответил кое-как, больше по интуиции. Экзаменаторша (опять баба!) хотела ставить мне тройку, но институтский препод Сикорский, который читал потом у нас на первом курсе историю КПСС, не дал:

– Что вы, – сказал он, – как можно «три»? Человек же отвечает, знает, в общем, тему. К тому же мужчина. Нам такие нужны. И экзамен – последний, нельзя заваливать.

И получил я четыре балла. Этого хватило, чтобы поступить в НГПИ – Нежинский государственный педагогический институт им. Н.В. Гоголя.

Много лет спустя, вспоминая вступительные экзамены, я пришел к выводу: если бы серьезно готовился, не поступил бы. А так, на расслабоне…

Всё-таки Фортуна любит раздолбаев.

КОМСОМОЛЬСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

В то время при поступлении куда-либо требовалось предъявлять комсомольскую характеристику, в которой секретарь комсомольской организации давал оценку личным качествам молодого человека.

Так что когда я решил поступать в вуз, мне такая характеристика понадобилась. В моей гальванике собственной коморганизации не было, на собрания ходили в соседний цех. Как раз тогда секретарь цеховой организации отсутствовал, и я пошел к комсомольскому секретарю завода. Объяснил ей ситуацию. Я считал, что такие характеристики – просто формальность, напишет нормальную, усредненную… Оказывается, дух комсомольцев 20-х годов еще не угас в некоторых отдельных товарищах. Вот что она написала:

«Комсомольская характеристика на члена ВЛКСМ Донских Романа Борисовича… национальность… образование… член ВЛКСМ с… комсомольский билет № …

На учете в комсомольской организации в/ч 21653 состоит с марта 1983 г. по настоящее время (1984 г.). За время пребывания в комсомольской организации цеха комсомолец Донских Р.Б. зарекомендовал себя с положительной стороны, является хорошим специалистом своего дела. Однако активного участия в общественной жизни комсомольской организации не принимал. На политических занятиях присутствует, но участия в семинарных занятиях не принимает. На протяжении длительного времени являлся злостным неплательщиком комсомольских взносов, за что имеет комсомольское взыскание – выговор без занесения в учетную карточку.

Устав ВЛКСМ знает, но не всегда правильно руководствуется им в практической деятельности. Физически развит хорошо, но участия в спортивной жизни цеха и завода не принимает, не болеет за честь коллектива и комсомольской организации.

Политику партии, Советского правительства понимает правильно».

Прочитал я характеристику и понял, что не видать мне института. На мое возмущение – что, мол, за херня? – заводская секретутка хладнокровно ответила:

– Что заслужил, то и получил.

Ну, думаю, не хочешь дать мне шанс переменить жизнь? Не выйдет!

Я отправился к комсомольскому секретарю одного из цехов, к нашему не имеющего никакого отношения. Звали его Игорь, и мы ходили с ним в одну группу в детском саду. Он и написал мне другую характеристику, взяв эту за основу. Оставил практически все то же, но поменял минус на плюс, т.е. «принимает участие… взносы платит… болеет за честь коллектива».

Таким образом, уже первое мое появление в НГПИ было связано с подлогом. Подлогом же и закончилось, но об этом позже.