Студенты 80-х. Выпуск 22

ПОСЛЕДНИЙ КУРС

СПАСТИ ЗЕМЛЯЧКУ

Незадолго до этого мы, заочники, сдавали научный коммунизм. Принимал экзамен В.Г. Любченко, тот самый, который «квасил» с нами после «последнего звонка». Как выяснилось, он нормально относился к мужикам (не «голубой», это точно), но с женщинами у него были не совсем хорошие отношения. Он мог поставить двойку ни за что, если ему казалось, что девчонка чего-то от него хочет. Такой странный подход. Может быть, ему изрядно насолила какая-то баба, вот он и отыгрывался на ни в чем не повинных девках.

Короче, мы сдаем очень легко, так как Любченко вышел и не появлялся больше часа. Все переписали себе билеты, какие хотели, у всех готовы ответы. И вдруг…

Выходит моя землячка из Конотопа, Люда, чуть не плача.

– Что случилось?

– Любченко, гад, не принимает экзамен!

– Почему?

– Говорит, что я ему глазки строю.

– А ты не строила?

– Да на хрен он мне сдался!

Но экзамен он все-таки не принял.

И в тот самый последний вечер, когда я бегал в деканат и исправлял подпись Н.М. Жаркевич, а потом за бланком с печатью школы, встречаю я Люду, почти в слезах.

– Ты что, Люда?

– Да ведь завтра вывешивают список допущенных до госэкзаменов, а у меня Любченко так и не принял. Что ж мне теперь, год терять? Что делать, Рома?

Думал я недолго.

– Слушай, я сейчас иду к нему. Представляешь, он не поставил мне зачет по научному коммунизму. В ведомости есть, а в зачетке нет. Это когда мы сдавали весной, он тогда меня и не спрашивал, поставил «на шару». Так я поговорю, чтобы он у тебя принял экзамен.

Она оживает:

– У меня есть бутылка коньяка. Давай я с тобой пойду, может, пригодится!

Взвесив «за» и «против», я отказываю ей:

– Пойду один. Мало ли что. Оставь мне телефон, я позвоню тебе, сообщу результат. Может, приедешь со своим коньяком.

Так и решили: она сидит дома и ждет моего звонка. С коньяком.

Прихожу к Любченко, звоню, он открывает. Лицо ничего не выражает.

– Здрасьте, – говорю. – Вы мне зачет не поставили.

– Давайте, – он берет зачетку, ставит свою подпись… Вот сейчас закроет дверь!

Но нет!

Оказывается, накануне у него был день рождения. Любченко приглашает меня в квартиру. На столе – бардак: бутылки, тарелки и т.п. И говорит мне Василий Григорьевич:

– Сто грамм хотите?

Естественно, отвечаю:

– Хочу.

Вот он, момент!

Выпили, закусили. Сижу и думаю, как бы о Люде заговорить. Но он сам заводит разговор:

– Вы Иванову с кафедры педагогики знаете?

– Знаю.

– Транда (он другое слово сказал). А Чернову знаете?

– Знаю.

– Транда. А то вот в вашей группе есть такая Люда... Глазки мне строила на экзамене.

Ловлю момент:

– Василий Григорьевич, вы ошиблись. Не строила она вам глазки. У нее семья, муж, дети… Вам показалось. Она учила, старалась… Вы бы приняли у нее экзамен, а?

Любченко угрюмо сопит:

– Хотите еще сто грамм?

– Хочу.

Выпили. Он снова о разных женщинах, которые, как я понял, его когда-то обидели. Только и слышно было «транда, транда, транда» (то же самое другое слово)...

Опять вспомнил Люду.

– А вот эта, из вашей группы… ну и штучка! Так глазки и строит!

Я снова:

– Да вам показалось! Она замужняя, и учила… Примите у нее экзамен!

Любченко молчит, только предлагает еще выпить.

Выпили мы с ним  литр водки. Уходя, у дверей я нагло говорю:

– Так я скажу Люде, чтоб она завтра к вам подошла?

Его, наверно, моя надоедливость достала. Помолчав, хмуро бросил:

– Ладно… Пусть приходит утром. Поставлю тройку, и спрашивать не буду.

Что и требовалось. Еле выползаю на воздух, звоню из автомата землячке:

– Люда! Всё в порядке! Завтра получишь тройку, учить не надо. Так поставит.

Конечно, она обрадовалась:

– Давай приезжай! Коньяку выпьем!

– Только встречай меня, а то я пьяный и не знаю, куда идти.

Она меня встретила, довела до своего дома. Там был кто-то из наших, не помню, кто именно. Коньяк я пить не стал – некуда было. Посидел немного и отбыл в общагу.

Так что большую часть того вечера я потратил не на подчистку зачетки и не на поиск бланка с печатью, а на пьянку с Любченко, о чем абсолютно не жалею. Хороший был вечер.

ВЫРУЧАЮ КОРДИСА

В середине июня отмечали с Кордисом его день рождения. Что запомнилось: удалось купить много бутылок «сухаря», которые распили на берегу Остра; потом катались на лошади, пасшейся здесь же. Вечером я расхаживал по комнатам и пытался поговорить с людьми, но не мог из-за сильной икоты. Кордис, предположительно зная, куда я мог пойти, шел по моим следам, по тому же маршруту, и в конце концов обнаружил меня у заочниц, где я пытался зачем-то встать на руки. Он уволок меня в нашу комнату, где я завалился спать.

Вскоре я проснулся и пошел в коридор, где обнаружил Кордиса с двумя девчонками. Познакомил меня с ними. Оказалось, землячки, конотопские, с иняза, выпускной курс, Лена и Света.

Через несколько дней Вовка обратился ко мне с просьбой:

– Слушай, у меня проблема. Нужно сдавать зачет по немецкому, а для этого перевести текст и придумать к нему несколько вопросов с ответами. Выручай!

– Я-то тут при чем? – говорю. – Я ведь французский учил.

– Да знаю! Мне раньше твои землячки делали, да я с ними поругался. Пойди к ним и попроси сделать перевод, как будто для тебя. Тебе они не откажут.

– Ладно, попробую.

Взял тетрадку и пошел.

Взялась переводить Ленка. Все бы ничего, но она пыталась мне растолковывать, что к чему. Я выкручивался, как мог, делая вид, будто что-то понимаю.

– Какие вопросы будем придумывать? – спросила Ленка.

– Все равно, придумай сама.

– А если такой вопрос? – и она говорит что-то по-немецки.

– Отлично! – одобряю я.

– А ответим вот так…

– Классно!

И вдруг она спрашивает:

– А кто у вас немецкий читает?

Вот тебе на! Я-то никого не знаю.

– Не помню, – говорю.

– Как – не помнишь?!

– Да он у нас недавно. Молодой такой.

– А-а, это такой-то, – говорит она.

– Вот-вот, он самый.

Ух! Наверно, брехал я не очень убедительно, но главное, что перевод она все-таки сделала.

ПЬЯНАЯ ДРАКА И ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫЕ

Возвращаюсь из Конотопа в Нежин как-то поздно в воскресенье, иду под нашей общагой, слышу, кто-то меня сверху зовет. Девичий голос просит зайти к ним в комнату.

– Куда именно? – спрашиваю, потому что не вижу, откуда говорят. И как они меня разглядели в темноте?

Сказали, куда. Захожу. Девчонки с вытаращенными глазами повествуют мне о страшной драке между Вовкой Кордисом и Германом Носовым (тот самый, который начинал учиться с нами). Они бухали в нашей комнате, потом поругались и подрались. Ключи были у девчонок, так что идем смотреть место битвы.

Разгром был ужасный. Все перевернуто, кое-что разбито, стены в крови… Веселенькая картинка.

– А где они?

– Герман – не знаем, а Вовка – у девчонок с иняза спит.

Пошел туда, к Ленке-Светке. Точно – спит. Глаз подбитый, рука проткнута ножом. Я остаюсь здесь же, так как не хочется спать в разгромленной комнате. Сообща решаем, что утром сделаем уборку.

Но утром нагрянула компания из деканата, вызванная, очевидно, вахтершей. Убрать следы мы не успели.

Нас всех, жильцов 178-й комнаты, начали таскать в деканат. Вызвали и меня с Юркой Рыбаком.

– Что у вас творится? Почему бутылки на столе? – грозно спросил декан.

Тут мы с Юркой отвечали совершенно искренне, что знать ничего не знаем, ибо не было нас в тот день в общаге.

– Ладно, в тот день не было. Тогда почему шкаф бутылками забит?

На это мы ответили, что собирали бутылки, чтобы сдать.

– Как это – студенты бутылки собирают?

Ф.Т. Евсеев пришел на выручку:

– А что же, и мы собирали, когда учились. Стипендия-то маленькая.

Декану его поддержка не понравилась, видно было.

– Пишите объяснительные.

И я написал, а Юрка содрал: «По поводу бутылок в шкафу сообщаю, что они собирались нами с целью последующей сдачи ввиду отсутствия средств к существованию. Что касается бутылок на столе, то я к ним отношения не имею и ничего по этому поводу сообщить не могу». Примерно так.

Кордиса с Носовым отчислили из института, но потом они восстановились. По крайней мере, Кордис восстановился,  потому что я встретил его в Нежине через шесть лет, и он еще учился! Восьмой год!