Студенты 80-х. Выпуск 17

III КУРС

ЗАБАВНЫЕ ПОХОРОНЫ

По ходу жизни мне пришлось побывать на многих похоронах, но таких забавных, как в октябре 1986, я не припомню.

Умер бывший преподаватель института, уже много лет находившийся на пенсии. Тело выставили для прощания в актовом зале старого корпуса. К процедуре перемещения покойного к месту вечного упокоения привлекли несколько преподов, пацанов-первокурсников и нас четверых, старую гвардию. Мне с Толяном Горохом выпало нести крышку (придумал же кто-то – вдвоем тащить!). Ничего хорошего из этого не вышло, и нам в помощь поставили двух первокурсников, тогда все пошло как надо.

Вова Другаков нес институтское знамя. Хуже всего пришлось Толику Бондарю. Его, высокорослого, поставили нести гроб, причем он шел в средине, а по краям невысокие преподы. Таким образом, вся тяжесть пришлась на плечо Толика. На кладбище, когда гроб поставили на место, где проходила гражданская панихида, Толян зло сказал:

– Я думал, сдохну. Эти сволочи только слегка руками поддерживали, а я пёр. Еще немного, и я бы его бросил.

Да, это была бы картина…

Долго говорили речи. Когда выступал один из преподов, я заметил, что к его лысой голове приклеилась паутина, а другой ее конец прицепился к верхушке знамени. Говорил он, покачиваясь с пятки на носок, паутина то прогибалась, то натягивалась, и создавалось впечатление, что его водят на ниточке, как марионетку. Несмотря на торжественность момента, мне было смешно.

Наконец понесли тело к месту захоронения. Вовка, задававший темп движения, шел очень медленно. Кто-то крикнул, чтобы шли побыстрее, и тут процессия так рванула, словно торопилась поскорее избавиться от несчастного покойника.

– Ну, не так же быстро, товарищи! – крикнул тот же голос.

Пошли медленнее. Дальше было неинтересно. Все побросали немного земли и уехали, а завершать погребение осталась, естественно, старая гвардия. Нас ждал автобус, чтобы отвезти на поминки, которые проходили в студенческой столовой. Без нас не начнут – так нам сказали.

Пошабашив, мы приехали к столовой, но не заходили, а ждали Другакова, понесшего знамя в институт. Мимо прошел преподаватель зарубежки П.В. Михед с раздутым портфелем в руке, звеневшим при каждом его шаге.

– Что несете, Павел Владимирович? – поинтересовался я, хотя и так было понятно.

– Книги, – засмеялся он. – В библиотеке взял.

– Читать будете?

– Читать.

– Ну, вы нам несколько страниц оставьте.

– Оставим.

Пришел Другаков, и мы поднялись в столовую. Народу было полно, но никто не начинал – нас действительно ждали. И пошло веселье.

Напротив меня сидел председатель общества трезвости, и на моих глазах взял да и хлопнул полный стакан водки. «Нормально, – подумал я, – мне матпомощи не дали за отказ от вступления в общество, а председателю можно пить стаканами». Впрочем, я по этому поводу не переживал, так как знал, что в обществе трезвости пьют все.

Очень скоро народ забыл, по какому поводу собрались. Где-то уже и песня зазвучала. Кто-то предложил выпить за вдову покойного преподавателя, на что она с веселым смехом заявила:

– А я еще не умерла!

Атмосфера в зале была просто праздничная – не поминки, а свадьба.

В общем, погуляли мы неплохо. А когда уходили, вдова свесилась через перила и крикнула нам на прощанье:

– Как только вы вошли, я сразу поняла – это идут будущие директора школ!

Увы, почтенная вдова ошиблась. Я и Вова в школе вообще не работали, Толян Горох дорос до завуча. И много лет спустя я узнал, что и Толик Бондарь директором не стал. Стала его жена, но не он же.

КОГДА ЛУЧШЕ МОЛЧАТЬ

В октябре мы получили стипендию за пять месяцев – три летних и два осенних. Огромные деньги – двести пятьдесят рублей. И захотелось нам с Толяном Горохом попутешествовать, мир повидать. Решили поехать в Таллинн, тогда еще Таллин, с одной «н». Добираться пришлось через Москву, откуда ехали в купе с армянином и солдатом-эстонцем. Типичный советский интернационал.

Таллин нам понравился, особенно старый город. У меня была цель – проверить, правда ли, что на русский язык здесь реагируют негативно. И действительно, когда мы покупали мармелад, я произнес это слово по-русски, так продавщица чуть ли не в лицо мне швырнула коробку, процедив сквозь зубы: «Рубль девяносто».

Зато совсем другая ситуация была, когда я купил резиновые сапоги. Стоили они 15 рублей 10 копеек, у меня были десятка и две троячки. Предположив, что кассир попросит у меня 10 копеек, чтобы дать рубль сдачи, я приготовил монету.

Подхожу к кассе и молча протягиваю сапоги. Кассирша что-то говорит по-эстонски. Даю 16 рублей. Она снова говорит. Догадываюсь, что просит 10 копеек, и даю ей, из чего она делает вывод, что я свой, раз понимаю эстонский язык. Выбивает чек, я беру сапоги и отхожу. Кассирша что-то кричит мне вслед, я возвращаюсь, она хватает сапоги у меня из рук и красивенько заворачивает в бумагу.

И я понял, что в Прибалтике, если не знаешь язык, лучше помалкивать. Обслужат по первому разряду.

КАК МЫ ПРОЯВЛЯЛИ ВЫДЕРЖКУ И К ЧЕМУ ЭТО ПРИВЕЛО

Наша с Толяном комната была на первом этаже. И как-то рано утром, в полной темноте, кто-то начинает стучать в стекло. Мы проснулись, но встать и посмотреть, кто там балуется, не желаем. Стук продолжается, упорный такой. Мы лежим, надеясь, что стучальщику надоест это занятие и он удалится, дав нам возможность спать дальше.

Ничуть не бывало – стук становится еще громче и настойчивей. Мы с Толяном выдерживаем характер, притворяясь спящими. И все же минут через пять Толян не выдерживает, вскакивает и с руганью лезет на подоконник. При этом наступает на штору, карниз отрывается, цепляет его по голове и со всего маха опускается на мою голову. Тут уже и я начинаю орать. Орем вдвоем с Толяном и лезем в форточку, чтобы узнать, кто нам спать не дает.

Оказывается, Володька Другаков. Ночью у него родился сын, и он уезжал домой, а к нам постучал, чтобы поделиться радостью.

Потирая головы, мы его поздравили. Спать расхотелось. И почему мы сразу не выглянули? Хорошая штука – выдержка, но не всегда полезная.

КАК Я СЛИШКОМ ПОВЕРИЛ В СВОИ СИЛЫ

Приехали как-то зимой какие-то земляки, которые знали Толика Гороха. И по такому поводу состоялась пьянка, но речь не о ней. Вечером я надумал пойти проведать Другакова, что и осуществил. А когда шел назад, вдруг оказалось, что на первом этаже второй общаги, где Вова жил, возле вахтера стоят два мента. Зашли погреться, должно быть.

Вовка хотел вести меня назад в свою комнату, чтобы я не нарвался на неприятности. По трезвому рассуждению так и следовало поступить, но какое может быть трезвое рассуждение у пьянючего студента? Пойду в свою общагу, и все тут. Тогда Вова взял меня под руку, чтобы хоть свести вниз. Я же рассудил по-другому: увидят менты, что меня ведут, и сразу поймут, что я пьяный. Поэтому шепнул Вовке, чтобы отпустил мою руку. А когда он это сделал, шагнул вперед и… Я оступился и кувырком скатился ментам прямо под ноги. Зрелище, говорят, было красивое.

Менты загоготали:

– Что, готовый?

А я лежу на полу, морда пьяная, но отвечаю с достоинством:

– Нога подвернулась.

Вовка меня быстренько подхватил и увел, пока они не опомнились.

Вывод: если вас хотят поддержать, хоть морально, хоть буквально, не отказывайтесь. Не всегда можно полагаться на свои силы.

КАК НАЙТИ ПОВОД-2

В декабре 1986 года в Алма-Ате произошли студенческие волнения, что-то на национальной почве. Как раз в это время к нам снова пожаловал Паша, уже закончивший институт. Его заметили казахи и решили отомстить за прошлогоднее избиение. Собрались в своей комнате и думают, как бы его заманить и отметелить. Но, как говорится, не буди лихо, пока оно тихо.

Кто-то сообщил Паше о заговоре, и он тут же возбудился. Прихватил все того же Вадима и отправился к казахам.

Когда они его увидели, воинственный пыл мгновенно куда-то пропал. А Паша в своем стиле начал издалека:

- Ну что, пацаны… Вы как относитесь к событиям в Алма-Ате?

- Да… никак…

- Ах, никак?!

И – хрясь в табло.

И повторилось прошлогоднее побоище.

ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА

В феврале началась наша первая педагогическая практика. Мы с Толяном и несколькими девчонками попали в нежинскую школу № 6. Я отнесся к практике довольно легкомысленно, конспектов не готовил, проводил уроки как бог на душу положит. Ничего, прошло. Правда, получил в результате тройку – за неправильный подход к подготовке и проведению уроков.

И мне, и Толяну достались седьмые классы. Переходный возраст, когда авторитет учителя уже не действует, а договориться по-хорошему, как со взрослыми людьми, еще не получается. Приходилось даже силу применять. Например, был у меня один оболтус, который любил вертеться и бубнить, мешая проводить урок. Я приложил его лбом к парте, тогда он успокоился на время. Произошло это на глазах у классной руководительницы, не преминувшей отметить мой непедагогический метод убеждения. Но я не раскаивался в содеянном.

Дети подобрались не слишком грамотные, о чем свидетельствует такой случай. Пишет ученик на доске предложение, в котором было слово «километр». Он написал «киллометр». Спрашиваю:

– Кто видит ошибку?

Лес рук. Вызываю. Исправляют – келламетр.

– Неправильно, ошибка в другом месте.

Снова поправка – килламетр.

– Неправильно.

Растерянные лица: а где же ошибка? Так и не догадались, пришлось объяснять. Недоуменный вопрос:

– Так что, и «килограмм» пишется с одной «л»?

Я собрал небольшую коллекцию шедевров из изложений и сочинений моих школьников. Читайте.

Валерий Чкалов испытывал новый самолет. Неожиданно мотор зачихал и остановился. Чкалов починил его и полетел дальше.

Чкалов не хотел, чтобы девочка погибла под тяжелой бетонной машиной.

Отец посылал Дубровскому деньги, чтобы он мог ходить в бар.

Дубровский устроился к Троекурову Дефоржем. Однажды слуги втолкнули его в комнату, где сидел медведь. Дубровский не растерялся и прыгнул в угол. Когда к нему подошел медведь, он не растерялся, достал пистолет и выстрелил ему в ухо. Голодный страдающий зверь повалился на пол.

Старики-рабочие на тележках везли трехметровые каменные плиты (такое разве что слону под силу!)

Изложение о подвиге Михаила Мороза, который вынес с поля снаряд. Снаряд взорвался в его руках, и врачи три дня боролись за его жизнь, но Миша умер. Вот как это расписали школьники:

1. Снаряд взорвался в руках у Миши Мороза. Врачи три дня беспокоились о его здоровье.

2. Врачи три дня не отходили от его кровати. Так погиб Миша Мороз.

Из изложений по «Молодой гвардии» А. Фадеева (эпизод, в котором Олег Кошевой останавливает понёсших коней). Фраза примерно такая: «Кони присмирели в его руках и только встряхивали гривами». Изложения:

1. Они еще встряхивали крылами.

2. Оба коня вдруг сразу присвинели в его руках.

Задание – написать сочинение по афоризму М. Горького «Рожденный ползать – летать не может». Я сидел на последней парте (дело было на уроке в классе Толяна). Все пишут. И вот поворачивается ко мне паренек и тихо спрашивает:

– А как писать – «ампутация» или «омпутация»?

– Ампутация, – просвещаю я его, а сам думаю: «При чем здесь ампутация?»

Оказывается, он писал о подвиге А. Маресьева!

Мы близко сошлись с преподавательской молодежью – физруком Витей, военруком Иваном и секретаршей Витой. К нашей молодежной компании примкнул второй физрук Добрянский, мужчина лет сорока. У него мы отмечали 23 февраля. Вот как это было.

Собрались после уроков мы с Толяном и Витя с Иваном где-нибудь выпить по случаю праздника. Догоняет Добрянский:

– А вы куда?

Так и так, говорим, хотим выпить.

– Я с вами. Только зайду в сберкассу, деньги сниму.

Зашел и снял – три рубля. Зато предложил идти к нему домой, потому что жена уехала в Киев и приедет поздно вечером. Мы и пошли.

Сидим, отдыхаем. Вдруг – звонок. Я открыл. На пороге женщина. Здрасьте – здрасьте. Она заходит на кухню и включается в веселье. Узнали, что зовут Татьяной. Нормальная тетка, выпила с нами, рассказывает всякие истории. Я решил, что это соседка Добрянского. Он, правда, ее не представил.

Иван приглашает всех летом к себе на дачу. Толян игриво подмигивает женщине:

– Таня, поедем на дачу?

Она охотно соглашается:

– Конечно, мальчики, поедем!

Ну, думаем, мировая тетка. Потихоньку спрашиваю у Добрянского:

– Это кто, соседка?

Он спокойно отвечает:

– Да нет. Жена.

Я чуть со стула не упал.

– Что ж ты сразу не сказал? Она же должна была поздно приехать!

Он пожал плечами:

– Значит, раньше управилась.

Представляю, как выглядели в глазах хозяйки пацаны, приглашающие почтенную женщину на дачу!

После такого открытия мы не засиделись. Тем более, что пить было уже нечего.

Восьмое марта мы начали отмечать еще седьмого, дома у секретарши Виты, после чего перебрались к Ивану, где засиделись часов до трех ночи и остались ночевать. Спали все кучей на полу. Восьмого продолжили и снова заночевали. Нужно сказать, что седьмого и восьмого было слякотно, и я надел резиновые сапоги. Кроме того, оделся довольно вольно – в джинсы и джемпер без воротника на голое тело. А утром девятого ударил мороз, и улицы покрылись слоем льда. Переодеваться не было времени, мы и так чуть не опоздали на занятия – проспали, так как опять пели на кухне почти до рассвета. Хорошо же я выглядел в своих резиновых сапогах!

В общем, время в школе мы с Толяном провели славно. А лет через семь встретили нашу однокурсницу, которая работала в этой самой шестой школе. И она нам поведала, что как-то сидела в учительской с Иваном и Витей, и они брюзжали:

– Что за студентов присылают на практику? Каждый год какое-то дерьмо! Вот в восемьдесят седьмом были студенты!

Она прикинула – как раз время нашей практики.

– А как их звали?

– Роман и Толян.

– Так это же мои однокурсники!

– Да? Вот это были настоящие студенты!

Значит, добрая память о нас какое-то время еще жила в стенах школы. Приятно, черт возьми.