Кому-то придется сдохнуть. 06

Глава 14. Идиотская версия

Вечером того же дня Юра Жарский занял позицию напротив дома Стародуба, последнего из группы Гордиенко. Кусты шиповника, не совсем еще облетевшие, достаточно хорошо скрывали лейтенанта. Задание, поставленное начальником угрозыска, было предельно ясным – наблюдать за контактами пенсионера и в случае, если ему будет угрожать опасность, оказать помощь.

Вечер был довольно теплым – эта осень радовала продолжающейся летней погодой. Юра рассчитывал просидеть в своей засаде несколько часов, пока в доме Стародуба не погаснут огни, и отправляться домой. За несколько дней, прошедших после взятия ветерана органов под наблюдение, ничего не произошло, и Жарский предполагал, что нынешний день не будет исключением.

Заскрипела калитка, и на улицу вышел Владимир Евгеньевич. Уже начало темнеть, но Юра рассмотрел, что на нем был спортивный костюм. «Пробежку делать собирается», – догадался Юра. И точно, Стародуб не спеша потрусил вдоль берега речки по плотно утрамбованной тропинке. Жарский отправился следом.

Двигаясь быстрым шагом, он не выпускал Стародуба из поля зрения. Но вот тропинка круто повернула, и пенсионер на какое-то время исчез с глаз лейтенанта. К тому же Юра зацепился за торчащий из земли корень и растянулся на земле. Тихо чертыхаясь, он поднялся и принялся отряхиваться, на минуту забыв о своем подопечном.

Внезапно за деревьями послышался жуткий крик, от которого у лейтенанта прошел мороз по коже. Так кричать мог только смертельно напуганный человек. Преодолев секундное замешательство, Юра рванулся вперед по тропинке, на ходу доставая пистолет.

За поворотом никого не было, и он устремился дальше. Впереди замаячила группа плотно стоящих деревьев, а между их стволами Юра заметил какое-то движение. Быстро преодолев последние тридцать-сорок метров, лейтенант влетел под деревья и едва не упал снова, запнувшись о какой-то предмет. Опустив глаза, он понял, что это не кто иной, как Стародуб, лежащий на боку. А перед собой Юра увидел… трудно сказать, кого именно. Во всяком случае, ему показалось, что это человек, надевший шубу. Но шуба – в теплый осенний вечер?!

– Стой! – закричал Юра и щелкнул предохранителем.

Человек отреагировал мгновенно – прыгнул за ствол дерева и бросился бежать. Лейтенанту в этот момент почему-то вспомнилась фраза из приказа Басова: наблюдать за контактами Стародуба. И он помчался следом, приговаривая сквозь зубы:

– Я тебе покажу контакт! Я тебе покажу контакт!

Человек бежал быстро, гораздо быстрее Жарского. Через несколько секунд Юра понял, что ему не догнать незнакомца, и он снова крикнул:

– Стой! Стрелять буду!

На незнакомца это не произвело впечатления; он несся огромными прыжками и все отдалялся от Юры.

Они выбежали на открытое место. Тогда лейтенант, помня инструктаж майора, разрешающий применять оружие в случае опасности для Стародуба, выстрелил вслед убегающему, целясь в ноги. И попал, он видел это точно.

И тут произошло неожиданное – беглец вдруг опустился на четвереньки и в несколько скачков достиг забора, за которым находился небольшой заводик, ныне не работающий. Совершив неимоверный прыжок, незнакомец исчез за оградой.

Когда задыхающийся Юра добрался до забора и, с трудом подтянувшись, заглянул на его территорию, там было пусто. Выругавшись, он достал мобильный и позвонил Фарбию.

При свете фонарей осмотрели место происшествия. Стародуб оказался живым, но в бессознательном состоянии. На теле видимых повреждений не было, тем не менее пожилого человека отправили в больницу, надеясь впоследствии расспросить о событиях этого вечера.

Басов, внимательно разглядывавший землю в стороне от тропинки, подозвал Фарбия:

– Паша, иди сюда! Смотри!

Капитан посмотрел.

– Вижу какие-то собачьи следы. Что в них особенного?

Майор озабоченно пробормотал:

– Не собачьи, Паша, не собачьи. Волчьи. Снова – волчьи. И очень мне хочется знать – что бы это значило?

Фарбий медленно сказал:

– Ах, вот как?.. Интересно… Слушай, Гена… Юрка говорит, что тот типок очень быстро бежал, а потом, когда его подстрелили – Юра клянется, что попал, – поскакал на четвереньках и одним духом перемахнул через забор – кстати, довольно высокий. Я ему верю, но… Короче! Нужно посмотреть, не осталась ли кровь в том месте, где в этого черта попала пуля, и – не смейся, Гена, самому смешно – нет ли где-нибудь в окрестностях волчьей шерсти.

Басов с удивлением взглянул на своего заместителя:

– Ты что, а?

– Давай, командуй.

Басов отдал нужные распоряжения. Возглавляемые Юрой Жарским, несколько человек прошли по маршруту его гонки за незнакомцем и в указанном месте нашли следы крови. Эксперт Тимощук собрал ее остатки, после чего группа двинулась дальше. На заборе, окружавшем заводик, кто-то обнаружил небольшой клочок шерсти. Как тут же определил Басов, шерсть была волчьей.

– Юра говорил, что человек вроде бы был одет в шубу, – вспомнил Басов. – Из волчьей шерсти, что ли? Тогда понятно, откуда она взялась. Но зачем он ее надевает? В такую-то теплынь?

Фарбий мрачно произнес:

– Думаю, наш приятель таким способом пугает престарелых граждан, связанных с делом банды Сычука. И кто знает, не от этого ли умер Виктор Андреевич Михеев? Вылезло такое себе чучело в волчьей шубе, завыло, а у того – инфаркт. А? Чем не версия?

– Версия, – согласился Басов. – Молодец, Паша. Однако как совместить все это с волчьими следами? К ногам прикрепить муляжи невозможно, слишком разные размеры у человеческой стопы и волчьей лапы. Привел с собой волка? И куда он делся?

К ним подошел Жарский. Вид у него был обескураженный.

– Товарищ майор… Странное дело…

– Что, Юра?

– Мы с этим… ну, напавшим на Стародуба… бежали через поле… до забора…

– Ну?

– Там следы остались, на земле… То есть мои следы… а его нету…

– Как так? Совсем нету?

– Ага.

Басов махнул рукой:

– Пойдем, посмотрим.

Втроем они направились к заводу, освещая землю фонарями. На поле, где земля была мягкая, отчетливо виднелись отпечатки Юриных туфель, других следов действительно не было. Басов нагнулся, внимательно всмотрелся и воскликнул:

– Да вот же они!

– Где?

– Вот! И вот!

Фарбий согнулся в три погибели и только тогда разглядел на земле отпечаток волчьей лапы. Присвистнув, он почесал затылок:

– Ну да, мы ведь искали человеческие следы…

Юра непонимающе переспросил:

– Человеческие? А какие же еще?

– Послушай, Юрик, – Фарбий выпрямился и положил руку на плечо лейтенанту, – а ты точно помнишь, что после того, как ты попал в этого черта, он побежал на четвереньках? Сначала на двух, так сказать, а затем на четырех?

– Точно, – серьезно ответил Юра, – я видел ясно. Я еще удивился – как так можно?

Капитан хмыкнул и повернулся к Басову:

– Интересный компот получается. То ли это человек, натянувший волчью шубу, то ли волк, ходящий на задних лапах. Вам какая версия предпочтительней, товарищ майор?

Басов хмуро буркнул:

– А тебе?

– На мой взгляд, обе они хороши. И обе – полная фигня. А вот если их совместить, то выходит очень даже неплохо.

– Что ты имеешь в виду?

– Человек-волк. Как тебе?

– Оборотень! – воскликнул Юра.

Басов посмотрел на них, как на сумасшедших.

– Вы что, ужастиков насмотрелись? Ничего себе версийка!

– А чем плохая? – невинно спросил Фарбий.

– Тем, что идиотская!

– Почему же? Волк на задних ногах ходить не может? Не может. Тем более бегать, да еще с такой скоростью. А человек – бегать на четвереньках со скоростью не меньшей? Тоже нет. Вот и получается…

– Фигня получается! – закричал Басов. – Ты мне еще про вампиров расскажи!

Фарбий примирительно похлопал его по руке:

– Да ладно тебе! Пошутил я.

– Пошутил… – пробурчал Басов. – Что докладывать-то будем начальству?

– Ну, так и доложи – напал человек, предположительно одетый в волчью шубу. А надевает ее для того, чтобы пугать пожилых людей. Сначала испугает, потом убивает.

– Думаешь, Меншиков проглотит эту чушь? – скептически хмыкнул Басов.

– А что ему останется? Проглотит. А мы пока поищем чудика в волчьей шубе.

Вздохнув, капитан добавил:

– А жаль, что оборотней не существует. Какая чудесная версия пропала!

Студенты 80-х. Выпуск 13

II КУРС

КАК Я СДАВАЛ ЛИТЕРАТУРУ

Наталья Михайловна читала «золотой период» русской литературы. К сожалению, темой ее кандидатской диссертации была скучная книга Герцена «Что делать?». И знала эту книгу Наталья Михайловна от и до. Запомнить все частности было просто невозможно, а она спрашивала всех штрафников (и не только их) такие вещи,  о которых мог знать только автор, но никак не студенты. Но и это было не самым страшным.

Имела Наталья Михайловна  привычку спрашивать еще и стихи наизусть. «Золотой период», соответственно, и стихов масса. Знать нужно было, как минимум, сорок штук. Расширенный список – сто-сто двадцать штук. Как будто студентам нечего больше делать – стихи учить! Выкручивался каждый, как мог. Я решил применить психологию. Об этом дальше.

В день экзамена я надел белую, кажется, рубашку, галстук и первым вошел в аудиторию. При виде меня Наталья Михайловна удивилась:

– Гм, – сказала она, – за много лет вы – первый мужчина, который не спрятался за спины девушек. Берите билет!

Воодушевленный, я взял его, билет, и не ужаснулся – кое-что знал. Не все, конечно, но все-таки… Сел, подготовился и пошел отвечать.

Первый вопрос кое-как я ответил, второй – нет. Не знал. Третий начал было отвечать, но скоро замолчал – знания кончились. Подождав немного, Наталья Михайловна начала задавать вопросы, в основном по Герцену.  Я бекал, мекал, бурчал, мурчал, но что-то отвечал, так как читал-таки это самое «Что делать?» Когда ей надоело слушать мои измышления, перешли к стихотворениям. Знал я штук пять. И использовал такой прием: называю несколько стихотворений, которых не знаю, потом называю известное мне и делаю паузу – как бы вспоминаю. Скажем, «Анчар» Пушкина. Трюк удался – Наталье Михайловне через несколько секунд надоедает ждать, и она просит: «Ну, рассказывайте «Анчар». Я рассказываю, потом повторяю фокус. Три раза это прошло. А затем она перехватывает инициативу: «А такое-то знаете?» «Нет». «А такое?» «Нет». Короче, все мои прекрасные психологические заготовки идут насмарку. В конце концов выясняется, что я практически ничего не учил, но за мужество и наглость я получаю четыре балла и возможность сдать невыученные тридцать семь стихотворений в любое время. «Четверка» ставится условно – в ведомости есть, в зачетке нет,  то есть я был обречен учить и сдавать эти стихи.

Я был одной из многих жертв Натальи Михайловны, но нашему курсу повезло, и нам удалось избежать неизбежного. Об этом позже.

ПРИЯТНО ВСПОМНИТЬ

Самые приятные воспоминания остались от сдачи экзамена по политэкономии преподавателю Борщенко. Девки с третьего курса посоветовали: купить минералки, сигарет, принести какие-нибудь журналы, тогда все сдадут нормально. Журналов у меня было полно, так как вся почта в общаге № 2 проходила через меня. Студенты выписывали прессу на весь год, а потом уезжали, и у меня скапливались залежи «Студенческих меридианов», «Молодых коммунистов» и т.п.

Я принес кучу прессы, девки – минералку и сигареты. Первая пятерка взяла билеты и села готовиться. И ждем: действительно ли будет курить и читать? Точно:  тут же закурил, развернул журнал и исчез в облаке дыма.

Я достал из-под пиджака учебник, переписал, что требовалось, и первым пошел отвечать. Слушал Борщенко не слишком внимательно, только кивал. И вижу, что ставит мне в зачетку «четверку». Я и замолчал – чего зря стараться?

Все сдали хорошо. Прогноз не подвел.

И сдачу зачета по «зарубежке» я вспоминаю с теплотой. Читал лекции старый преподаватель Васильковский, пенсионер, которого попросили кого-то заменить. Он сразу ошарашил нас своим пищавшим и завывавшим слуховым аппаратом и микрофоном. Улыбаясь, Васильковский тихо сказал в микрофон:

– Прошу меня простить за такое ведение лекции, но с голосом и слухом у меня не все в порядке. Не пойму, почему. И лет мне немного, всего девятый десяток идет. И пил только по пол-литра в день. С чего такая напасть…

Юмор и мужество Васильковского мы оценили. На его лекциях всегда было тихо.

Пришло время сдавать зачеты. Васильковский невозмутимо сообщает нашей группе:

– Начало зачета в семь часов.

– Вечера?! – девки возмущены.

– Нет, утра.

– Утра?! – девки в ужасе.

– А что, поздно? Тогда давайте в шесть. Я все равно с трех часов не сплю.

– Нет!!! Лучше в семь!!!

Пришли в семь. И вот как начался прием зачетов: Васильковский спрашивает у меня:

– Какую литературу лучше всего знаете?

Я неплохо знал английскую и французскую. Выбрал первую.

– Тогда готовьтесь по Вальтеру Скотту. «Айвенго». Знаете?

Еще бы не знать.

Немного посидел, на всякий случай подсмотрел в учебнике, что там о Вальтере Скотте написано, и пошел отвечать в свистящий слуховой аппарат. Быстро получил зачет, а заодно и автограф на путеводителе по Нежину, текст которого написал Васильковский.

Достойный был человек.

 ЕДИНСТВЕННАЯ СВАДЬБА

Несмотря на то, что студенты нередко женятся, а студентки выходят замуж достаточно часто, за четыре года я побывал только на одной свадьбе. На свадьбе Лены Овсянкиной, в Чернигове.

О самом процессе гуляния не могу сказать ничего, ибо напился как свинья и мало что помню. Зато припоминаю отдельные эпизоды своего мерзкого поведения.

Во-первых, я целовался с девчонкой с другого курса в мужском туалете и не открывал дверь страдальцам, которые туда ломились.

Во-вторых, я нашел кусок толстого, почти не гнущегося кабеля и почувствовал себя Чапаевым с саблей в руке, вследствие чего обрубил все листья на пальме в фойе.

В-третьих… нет, не помню, что было еще. Но что-то было.

Когда вечер закончился, приезжих разобрали по домам родственники молодой. Нас троих (я, Толян Горох и Володя Другаков) должны были везти на такси. Чувствуя себя неважно, я отказался ехать – вы, мол, езжайте, а я следом пойду.

– Да как же ты пойдешь? Не догонишь!

– А вы медленно езжайте.

Никто, конечно, не стал меня слушать. Запихнули в салон, и я почти сразу уснул.

На второй день мне было плоховато. Догуливали дома у Лены, и я попросился где-нибудь полежать. Устроили меня на лоджии, где я и провел почти все время, иногда попивая сухое вино и закусывая апельсинами, которые мне приносил молодой муж.

Перед отъездом я спросил у пацанов, не взяли ли они с собой чего-нибудь пожрать. Оказалось – не взяли, потому что просить, видите ли, неудобно.

Я пошел на кухню, переговорил с хозяйкой, и нам нагрузили торбу едой и самогоном.

Вот, собственно, и все о свадьбе. Был на одной за все студенческие годы, и то почти ничего не помню.

БОЛЬШОЕ ГОРЕ

Я был свидетелем, как Серега Бородавко с третьего курса разыграл свою однокурсницу. Позвонил в общагу из автомата и попросил вахтершу позвать к телефону Люду из 68-й комнаты, сказав при этом:

– У неї вдома велике горе.

А 68-я комната – на четвертом этаже. Вахтерша посылает подвернувшуюся студентку за Людой, принудив ее развить предельную скорость словами о «великом горе».

Студентка, в свою очередь, переполошила Люду. Та летит вниз, хватает трубку:

– Алло! Шо таке? Яке горе?!

Серега убитым голосом:

– Велике горе.

– Та яке горе?!!

Серега торжественно:

– Ваша свыня сдохла. Приезжай хоронить.

ФОТО НА ПАМЯТЬ

Надпись на фотографии, подаренной девушкой:

Пусть нежный взор твоих очей

Каснется карточки моей,

И, может быть, в твоем уме

Возникнет память обо мне.

Кому-то придется сдохнуть. 05

Глава 12. Вы верите в загробную жизнь?

На очередное оперативное совещание майор пригласил Макса, хотя это было против правил. Чтобы обойти эту условность, начальник уголовного розыска назвал совещание «дружеской беседой».

За сутки Басов с помощью коллег выяснил, что в городе проживает еще один участник тех давних событий – Владимир Евгеньевич Стародуб. Несмотря на возраст, вел довольно активный образ жизни, иногда бегал трусцой вдоль берега речки, недалеко от которой жил. Басов решил установить за его домом и им самим негласное наблюдение, чтобы не нервировать пожилого человека.

Макс проинформировал оперов о своем открытии.

– Возможно, в город прибыл сын Семена Сычука, о котором никто ничего не знает. Каким-то образом ему становится известно, кто приложил руку к судьбе его отца. В милицию он обращаться опасается, поэтому идет в редакцию, где берет подшивку газет за сорок шестой год и находит список участников операции, а также фамилии судьи и прокурора. После чего выясняет, кто еще остался в живых, и убивает.

Басов, внимательно выслушав рассказ Макса, сказал:

– Довольно стройная версия. Правда, есть один изъян.

– Какой?

– Семена Сычука расстреляли в сорок шестом, когда ему было двадцать лет. Если к нам явился сын Сычука, то ему должно быть по крайней мере под шестьдесят. Между тем работница газеты уверяет, что «киевлянин» (назовем его так) очень похож на молодого Сычука. Понимаете, на молодого!

– Может, внук? – неуверенно предположил Юра.

– Черт его знает! Короче! Наблюдаем за Стародубом и ждем, не появится ли около него похожий человечек.

– Послушайте, ребята, мне тут в голову одна мысль пришла, – сказал Макс. – Поройтесь-ка в своих архивах. Мне вдруг стало интересно, когда и, главное, как умерли члены группы Гордиенко. Своей смертью или нет?

Фарбий присвистнул:

– Думаешь, подобные случаи уже были?

– Не знаю. Посмотрите.

Басов распорядился:

– Нестеров, займешься. Как там их фамилии?

Макс достал ксерокопию статьи Михеева и прочитал:

– Петр Заяц, Александр Шилов, Сергей Криворучко, Николай Варенцов.

Нестеров торопливо записал и козырнул:

– Будет исполнено.

Макс быстро вошел в подъезд и едва не налетел на сухопарую пожилую женщину, стремительно шедшую к выходу. Извинившись, он хотел пройти мимо, но она вдруг схватила его за руку.

– Молодой человек, вы верите в загробную жизнь?

Макс с удивлением взглянул на нее:

– Простите, что?..

Она с жаром повторила:

– Вы верите в загробную жизнь?

Макс попытался освободиться, но она держала крепко. Тогда он мягко ответил:

– Честно говоря, нет.

Женщина укоризненно произнесла:

– Вы ошибаетесь, загробная жизнь есть. И есть рай, и есть ад. И попадут в рай только те, кто уверует. Уверуйте, молодой человек, и будете спасены!

– Хорошо, хорошо, – пробормотал Макс, лишь бы отвязаться, – уверую.

Женщина тут же вцепилась в него, как клещ.

– Тогда приходите к нам в воскресенье! Наш «Храм спасения» проводит службу в Доме культуры железнодорожников!

Макс с трудом выдернул руку и помчался вверх по лестнице, сопровождаемый криками:

– Мы ждем вас! Придите и спасетесь!

Ввалившись в свою квартиру, Макс вздохнул с облегчением:

– Ух! Вот привязалась!

– Кто? – выходя навстречу, спросил дед.

– Да какая-то ненормальная. Агитировала уверовать в загробную жизнь.

– А! – дед почему-то отвел глаза и засуетился. – Мишка звонил, привет тебе и матери передавал. У него все в порядке.

– Мишка и мне звонил, – ответил Макс. – У моего сына и должно быть все в порядке. А чего это ты смутился?

– Кто? Я?

– Ты, ты!

– Да ничего я не смутился, что ты выдумал?

Макс, прищурившись, посмотрел на деда и рассмеялся:

– Ага! Так я и думал! Та дамочка была здесь, у нас! И тебя тоже агитировала уверовать?

– Кого? Меня? Да я же атеист, ты знаешь!

– Знаю, знаю! Что, была?

Дед опустил голову:

– Была. Ну и что?

– Ничего, – миролюбиво сказал Макс. – Ты ж ее не послушал?

Дед стукнул себя в грудь:

– Чтобы я слушал всяких ненормальных?

– Ну, правильно. А ты что думаешь о загробной жизни?

Дед хитро улыбнулся:

– Думаю, что если ее нет, то и переживать нечего. Помер, и конец всему. А если она есть, то можно надеяться на встречу с близкими после смерти.

– А если кто-то в рай, а кто-то – в ад? – задал Макс каверзный вопрос.

– А не заслужил никто из наших ада, – уверенно ответил дед. – И если бы я не верил, что в конце концов все будет хорошо, я давно уже сложил бы свои мощные крылья, упал на самое дно самого глубокого ущелья, хрюкнул, пукнул и сдох.

Макс расхохотался:

– Ну, дед, ты молодец! Умеешь поднять настроение!

– То-то, внучок! – самодовольно ухмыльнулся дед. – Не верь всяким глупым бабам, а верь себе, и все будет нормально. Ну, и мне верь.

Глава 13. Что за бред?!

Прошло несколько дней. В конце сентября горотдел милиции переезжал в новое здание. Правда, здание не было таким уж новым, раньше здесь располагалось общежитие индустриального техникума, потом рабочее общежитие, гинекология, кожвендиспансер… короче говоря, чего здесь только не было. Последние года два четырехэтажный дом пустовал, но этим летом тишину в длинных коридорах нарушили стук молотков, визг электродрелей и крики рабочих. Всего за два месяца были выполнены ремонтные работы, и теперь городская милиция вселялась в пахнущее свежей краской здание, о чем совсем недавно ее работники и думать не могли. Начальник горотдела полковник Меншиков пребывал в полном недоумении – как, впрочем, и все остальные сотрудники – с чего это мэр вдруг расщедрился и выделил из бюджета средства на ремонт? Правда, поговаривали, что деньги шли не из бюджета, а из кармана местных бизнесменов… Меншикову было все равно, откуда они взялись, эти деньги. Главное, теперь его подопечные будут работать во вполне современном помещении (полковник не без удовольствия говорил «в новом офисе»).

Выступая на церемонии открытия нового горотдела, мэр сказал:

– Городская власть всегда уделяла и впредь будет уделять особое внимание обеспечению нормальной работы наших правоохранительных органов, всемерно содействовать укреплению их материальной базы, осуществлять взаимодействие городского совета и нашей милиции. Я уверен, что вместе мы решим проблему борьбы с преступностью, что послужит дальнейшему укреплению правового поля и улучшению криминальной обстановки в нашем родном городе. Работайте добросовестно, дорогие товарищи, а мы вас всегда поддержим.

Илья Александрович, скромно стоящий за спиной мэра, улыбнулся, прикрыв рот рукой.

– А теперь я хочу предоставить слово Юрию Дмитриевичу Фирсову, директору фирмы «Строймонтаж», которая в сжатые сроки отремонтировала это здание.

Под жидкие аплодисменты в микрофону вышел молодой мужчина лет тридцати пяти – сорока. Светлые волосы, зачесанные назад, открывали высокий чистый лоб, серо-голубые глаза смотрели на мир спокойно и уверено. Проведя рукой по волосам, Фирсов произнес короткую речь:

– Уважаемые работники милиции! Я рад, что наша фирма смогла в кратчайший срок отремонтировать это здание, в котором отныне вы будете трудиться. Вы делаете очень нужную работу. Желаю вам успехов в вашем нелегком труде и всего самого наилучшего!

Присутствующие вяло поаплодировали, и кто-то громко спросил:

– А что будет в старом здании?

Фирсов оглянулся, и вперед выступил заместитель мэра Илья Александрович. Откашлявшись, он произнес:

– Мы пока еще окончательно не решили, но, скорее всего, после ремонта, который сделает фирма «Строймонтаж», там разместится реабилитационный центр для детей-инвалидов.

На этот раз аплодисменты были погромче. Илья Александрович шагнул назад и услышал над ухом злобное шипение мэра:

– Ты что, гад?! Какой еще центр?!

– Спокойно, Степа, – вполголоса произнес наглый Илюха, – я тебе просто не успел сказать. Центр нам нужен.

– Да как ты смеешь?! Без меня решаешь?!

– Ну да, – просто сказал Илья. – Фотографию получишь позже. После того, как начнутся ремонтные работы.

И мэр замолчал. Ему очень хотелось стать народным депутатом.

Басов позвонил Максу и коротко сказал:

– Зайди. Есть новости.

Через полчаса Макс сидел в кабинете начальника уголовного розыска и слушал его рассказ.

– Не знаю, какое уж тебе чутье помогло, Макс, или там дар предвидения, неважно, но ты оказался прав на сто процентов. Никто из группы Гордиенко не умер своей смертью. Петр Заяц погиб в сорок восьмом году. Причина – убийство. Свернута шея.

– Ага! – сказал Макс.

– Да. Такой же смертью умирает – вернее, погибает – Сергей Криворучко. Через год, в сорок девятом. В том же году погиб Николай Варенцов, а в пятидесятом – Александр Шилов. У этих двоих было разорвано горло, примерно так же, как и у Гордиенко с Сафоновым. И черт меня возьми, если я что-нибудь понимаю!

Макс почесал затылок и признался:

–  Я тоже не понимаю. Почему я просил посмотреть архивы?.. Трудно объяснить. Будто толкнуло что-то. А как увязать те смерти с этими, ума не приложу.

– И что будем делать?

– Ты у меня спрашиваешь?

В дверь постучали. Басов сердито крикнул :

– Войдите!

Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулся Виталий Нестеров. В руке он держал какую-то бумагу.

– Товарищ майор…

– Что там у тебя? – нетерпеливо произнес Басов.

– Пришел ответ на наш запрос. Относительно Примака.

– Ну?

– Сообщают, что Примак Егор Петрович скончался в 1953 году во время отбывания срока наказания в Воркутлаге.

– Так… Ну что ж… Одним подозреваемым меньше. Хотя что это нам дает…

– И еще…

– Что?

Нестеров кашлянул и доложил:

– Подтверждается версия, что бывший судья Сафонов встретил «старого знакомого».

– Ну, мы это и так вроде бы установили.

– Не совсем. Если помните, его дочь сказала, что он нервничал, повторял: «Не может быть! Ведь столько лет прошло!» Это она решила, что он кого-то встретил.

– И что?

– Я сегодня решил еще раз сходить к ней, может, что-то вспомнила. Она-то ничего, а вот внук ее, то есть правнук Сафонова (я его раньше не видел), сказал, что прадед ему говорил в тот день, что встретил, мол, человека, которого давно судил. И, мол, прошло очень много лет, а тот почти не изменился. Вот.

– Что – вот? – буркнул Басов. – Все это хорошо, но я не понимаю… Вообще ничего не понимаю!

– Мне кажется, – сказал Макс, – что речь идет все-таки о Григории Мозоле. Больше никто не подходит под категорию старых знакомых, тем более тех, кого судил Сафонов. Все сводится к делу сорок шестого года, а из его фигурантов вне поля зрения остается только он один. Остальные расстреляны или умерли.

– Думаешь, старенький дедушка перед смертью решил отомстить таким же дедушкам за то, что шестьдесят лет назад они ловили и судили его дружков?

Макс пожал плечами:

– Почему нет?

– Да смысла я не вижу! – воскликнул Басов. – Раньше надо было думать, пока возраст и здоровье позволяли!

– А почему ты решил, что он раньше не думал? В сорок восьмом-пятидесятом погибли же четверо из группы Гордиенко.

Басов ахнул:

– Точно! Так… Попытаемся восстановить картину… Гриша убивает несколько человек, затем по каким-то причинам вынужден прекратить эти безобразия, а сейчас снова взялся за старое (если такая формулировка приемлема). Да, но… Такое совпадение методов… Сворачивание шеи и разрезание горла странным предметом… Если предположить, что в те годы он это проделывал сам, то теперь-то силы уже не те… Значит… нанятый им человек (или люди, что не исключено) получил приказ убивать именно таким способом… Почему? Да потому, что это напомнит Грише о его молодости… Тьфу, что за бред!

– А может, и не бред, – сказал Макс. – Гриша, как ты его назвал, хочет ассоциировать себя с молодыми исполнителями, почувствовать, так сказать, свою причастность. Возможно, когда по его заказу убивали дедушек, он находился рядом, наблюдал за происходящим и ощущал свою руку на горле старого врага.

Нестеров поддержал Макса:

– По-моему, очень похоже, что так и было, товарищ майор.

– Ты-то что в этом понимаешь? – сердито пробурчал Басов, на что старший лейтенант с достоинством ответил:

– Я изучал психологию, товарищ майор.

– Я тоже ее изучал! И все равно не укладывается у меня в голове, что все эти дела – из-за мести!

Макс с показным сочувствием развел руками:

– А что делать? Только эта версия единственно приемлема. На нее и опирайся.

У него на поясе зазвонил телефон. Макс поднес трубку к уху.

– Да! А, Серега, привет. Что? Нина Павловна? Это которая замредактора? И что?  Угу… угу… Как? Точно? Ладно, спасибо… Хорошо, я перезвоню.

Он отключил телефон и повернулся к Басову:

– Интересные новости, Гена. Звонил Эйс. С ним связалась Нина Павловна, я говорил о ней, замредактора городской газеты. Вчера открывали новый офис милиции… да ты ведь там был!

– Был, – согласился Басов. – И что?

– Корреспондент от газеты тоже присутствовал, делал снимки и т.д. В числе прочих выступающих был и некий глава фирмы «Строймонтаж» по фамилии Фирсов.

– Помню такого.

– Сегодня верстали номер газеты с материалом об открытии вашей новой конторы, и Нина Павловна увидела фотографию Фирсова. Так вот, она утверждает, что этот человек приходил в ним в редакцию перед смертью Михеева. И тогда он представился корреспондентом газеты «Вечерний Киев».

Студенты 80-х. Выпуск 12

II КУРС

ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ

Был в моей жизни день, когда все мои желания исполнились. Правда, они касались только желудка, но все-таки…

Накануне вечером состоялось заседания студсовета, в который входили мы с Толяном Горохом,  я – в качестве политорга общежития (была такая хренотень), он – в качестве физорга. С физоргом, в общем, понятно, – должен организовывать спортивные мероприятия (чего Толян, конечно, не делал). Моя задача состояла в получении прессы, которую доставляли в общагу, и распределении ее по этажам, подписчикам. А еще я должен был вывешивать на стенке вырезки из газет на политические темы, что я и делал – раз в три месяца.

И вот идет обсуждение работы студсовета. В целом – удовлетворительно, кроме деятельности политорга и физорга. Начинаем отбрехиваться. Толян уверяет, что не может нормально работать при отсутствии спортивного инвентаря. Я же пытаюсь переложить с больной головы на здоровую и обвиняю профком в том, что газет недостаточно, и не могу же я резать газеты подписчиков. К тому же мало работающих радиоточек, и бедные студенты не в курсе великих событий перестройки. И телевизор часто ломается. В общем, все в дерьме, а я в белом костюме.

Представители профкома и деканата винятся – да, недоглядели, но исправимся. Только вы тоже… Конечно, а как же…

Вообще-то мы собирались этим вечером посидеть с нашими однокурсницами, а тут, как снег на голову, студсовет. Несколько раз за стеклом «телевизионки», где мы заседали (большая комната, предназначенная для просмотра телепрограмм), появляется лицо Вовки Другакова, который делает нам знаки – девки пришли, закругляйтесь. Как назло, разговор затягивается.

Спасительная мысль все же приходит в голову.

– Извините, – говорю, – нам с Анатолием необходимо уйти.

– А что такое?

– На коллоквиум к Наталье Михайловне.

– Ах, вот что!..

Наталья Михайловна Жаркевич, преподаватель русской литературы, любила проводить коллоквиумы (она произносила «коллёквиум»), где говорили… не знаю, о чем говорили, ибо ни разу там не был. Никого туда насильно не затаскивали; тем не менее многие предпочитали ходить, чтобы иметь больше шансов на экзамене. Преподаватели понимали, что если студент идет на «коллёквиум», значит, дела у него не слишком хороши.

Короче, нас отпускают. Уходим и слышим за спиной чей-то завистливый шепот:

– Квасить пошли…

Нашлись, значит, проницательные люди.

Мы действительно наквасились от души, попели, поплясали... Много ли студенту надо?

Утром мы умирали. Хорошо еще, что была суббота.

Первая мысль – найти бы рассола. Я лично предпочитаю помидорный. Но найти рассол в субботу, в почти пустой общаге?..

Я еще не знал, что это был День исполнения желаний.

С трудом выбрался в коридор и тут же наткнулся на однокурсницу, несущую банку с рассолом! Помидорным!

– Куда несешь?

– Выливать.

– Выливать?!

Банку я отобрал, пообещав позже вернуть.

Рассол облегчил наши муки, и мы еще чуток поспали. А проснувшись, захотели есть. Денег на всех нашлось немногим больше рубля, и о еде можно было не мечтать. Печально я сказал:

– Картошечки бы сейчас… Пюрешки…

И буквально через пару минут заглядывает владелица банки:

– Ребята, я тут пюре сварила… Не хотите покушать?

«Хотим!» – ясно читалось на каждой роже, поэтому без долгих разговором она принесла картошку, которую мы и съели. Стало почти хорошо.

– Теперь бы яблочек! – размечтался я.

– А еще чего?

– Еще? Винограда хочется.

Однокурсники посмеялись над моими мечтами, так как был декабрь, а в советское время виноград зимой отсутствовал. А на яблоки у нас не хватало.

Но желания продолжали сбываться. В комнату вошел мужчина, представившийся отцом Андрюхи Деркача, жившего здесь же. В настоящее время он отсутствовал.

Мужчина попросил передать, что, мол, отец приезжал, привет сыну и все такое. И поставил на стол большую сумку:

– Я тут ему яблочек привез. Угощайтесь.

Да-а…

После ухода Деркача-старшего то ли Вова, то ли Толян заметили, что сегодня у нас появляется все, что я захочу. И не пожелаю ли я чего-нибудь на ужин?

Я пожелал борща. Думаю, уже нетрудно догадаться, что ближе к вечеру нас пригласили на борщ, сваренный нашими однокурсницами с четвертого этажа.

Возвратившись в свою комнату, мы обсудили эти удивительные совпадения. И кто-то из пацанов сказал:

– Только с виноградом не вышло. Да оно и понятно, откуда ему взяться зимой?

Из Армении, откуда же еще? Потому что нам сообщили, что возле рынка армяне продают виноград – по рублю килограмм.

И мы купили килограмм слегка подмороженного винограда и сожрали весь сразу. Никогда больше (до наступления эры капитализма) я не видел, чтобы зимой продавали виноград. Только в этот день…

День исполнения желаний.

ХОРОШАЯ ЖЕНЩИНА БАБА РЯБА

«Булочная»

На втором курсе русский язык вела добродушная полная женщина по фамилии Ряполова, в народе – Баба Ряба. Читала лекции, как-то по-домашнему посмеиваясь и улыбаясь, что не так уж часто встречается среди преподавателей. Ни на кого не наезжала, любила пошутить.

Однажды речь шла о произношении сочетания «чн». Московская школа филологии учит произносить «шн», ленинградская – «чн». Например, подсвешник – подсвечник, скушно – скучно.

И спросила у меня Баба Ряба:

– А вы, Роман, как говорите? Булошная или булочная?

– Хлебный, – ответил я.

Много ли вы видели провинциалов, которые говорят «булочная»? На соответствующих магазинах красуется надпись «ХЛЕБ». Кому придет в голову сказать «булочная»?

Кто же еще?

Однажды утром мне очень хотелось пива, и я его купил. Выпить до начала занятий не успел. Сижу за последним столом, мучаюсь, жду перерыва. Время идет страшно медленно, поэтому я не выдерживаю и пытаюсь потихоньку открыть бутылку. Почти получилось, и тут чертова пробка выскальзывает из руки и со стуком скачет по полу. И ошибиться, какой предмет производит стук, никак нельзя.

Баба Ряба прерывает лекцию и добродушно спрашивает:

– Роман, что вы там делаете?

Я изображаю непонимание:

– А то я?!

Она с искренним недоумением:

– А кто же еще?!

И как догадалась? Сидели же рядом Толики и Вовка…

Мэрилин Монро и второй билет

Практические занятия вела у нас тогда красивая женщина, похожая на Мэрилин Монро. За что-то она меня не полюбила. Может быть, за то, что однажды на паре я писал на доске, а она заметила ошибку и решила поправить. Хотела взять из моей руки мел, а я слегка придержал ее пальцы. Никто не заметил, но она страшно разозлилась и поставила мне «двойку». Люди даже не поняли, за что. С тех пор она при каждом удобном случае вызывала меня и регулярно лепила «пары». Правда, я не позволял ей чувствовать при этом удовольствие, так как всегда понимающе улыбался – знаю, мол, чего ты злишься.

В конце семестра она пообещала мне:

– Экзамен вы не сдадите.

– Посмотрим, – сказал я.

Шутки шутками, но если препод прямо говорит, что ты не сдашь, – значит, так тому и быть. Если не принять меры…

Меры я принял. Явился на экзамен первым, пока Мэрилин не пришла, и быстренько сдал Бабе Рябе.

Стою в коридоре. Вижу, летит Мэрилин Монро. Заметила меня и так радостно:

– Ну, что? Хорошо подготовились?

– Нормально.

– Сейчас посмотрим.

Я вздохнул:

– Вообще-то я уже сдал.

– Как?!

– Так.

Какое ужасное разочарование отразилось на ее лице! Переварив информацию, она сердито сказала:

– Что ж, повезло. Успели. Я бы с вас не слезла.

Ответ вертелся на языке: «А я бы с вас не слез!», но я счел за благо промолчать.

В тот раз я провернул полезное дело. Взял не один билет, а два. Баба Ряба не заметила. Вынес я второй билет и говорю девчонкам:

– Так, девки! Есть билет. Кто хочет подготовиться и сдать по нему?

– А как?

– Ну, как… Вот, скажем, у вас этот билет под номером девять. Берете любой, какой попадется, например, номер пятнадцать, но говорите, что у вас – девятый. Спокойно отвечаете, сдаете девятый назад, а пятнадцатый выносите. Следующая готовится по пятнадцатому… Схема ясна?

Первой рискнула Ярослава Пулинец, сестра по духу. Дальше так и пошло. В результате несколько человек нормально сдали. Правда, последняя девчонка, которая отвечала, заранее подготовившись, оставила второй билет в столе, и его там обнаружили. Но разборок не устраивали, пересдачу не назначили. И слава богу, потому что второй раз Мэрилин Монро меня бы точно не упустила.

Кому-то придется сдохнуть. 04

Глава 9. Новая загадка

Утром следующего дня майор Басов ожидал хоть каких-то результатов. И результаты появились.

Первым доложил Юра Жарский. Солидно откашлявшись, он сообщил о своих изысканиях.

– Сафонов Петр Александрович и Михеев Виктор Андреевич работали в нашем городе, начиная с сорок четвертого года и вплоть до выхода на пенсию. То есть они никуда не выезжали, вся их трудовая деятельность проходила здесь.

– Та-ак, – Басов потер руки, – значит, все-таки все эти убийства связаны с нашим городом. Я так и предполагал. И, скорее всего, что-то общее было у этих людей в сороковые годы, не раньше и не позже. Остается узнать, что именно.

Фарбий, до поры до времени скромно молчавший, тихонько произнес:

– Если вам интересно, я мог бы рассказать.

Басов резко повернулся к нему:

– Что, Паша? Нашел что-то?

Фарбий фальшиво хихикнул:

– Да где уж мне! Правда, немножко покумекал на досуге… До наших орлов-сыщиков мне, конечно, далеко, но и старая гвардия кое-чего стоит…

Басов нетерпеливо стукнул его по плечу:

– Вижу, что есть результат. Давай, не томи!

Настал звездный час капитана Фарбия. Он медленно извлек из «дипломата» тетради старого следователя Гордиенко и бережно положил на стол.

Басов нетерпеливо спросил:

– Это что?

Фарбий развел руками:

– Не знаю, что и сказать, Гена. Это и ответ, и новая загадка.

– Объясни.

– Тут такое дело, ребята…

И Фарбий зачитал отрывок из дневника, касающийся банды Семена Сычука.

Пару минут все молчали. Первым заговорил, как и положено, начальник.

– Что думаете? Как эти записи могут быть связаны с нашими убийствами?

Виталий Нестеров неуверенно произнес:

– Что связь есть, очевидно. Здесь в одном деле завязаны следователь Гордиенко, прокурор Жмых, председатель суда Сафонов. Конечно, это тот Сафонов и тот Жмых, убитые недавно. Вы ведь это уже поняли.

Судя по выражению лица Юры Жарского, поняли не все.

– Значит, Сафонов в молодые годы был судьей… Мы этого не знали. Почему он им был, другой вопрос.

Фарбий ответил:

– В мемуарах ясно сказано – закончил юридический техникум. В те времена людей с подобным образованием было немного, поэтому и выбрали. А потом перешел на партийную работу.

Басов кивнул:

– Наверное, так и было. Жмых, несомненно, тот самый. Кто там еще упоминается из местных?

– Все, больше никто.

– Ладно… Стоп, а сотрудник «Сталинского племени»? Витя?

– А что Витя?

Майор укоризненно покачал указательным пальцем:

– Эх, Паша, Паша… Не додумываешь ты до конца.

Фарбий хлопнул себя по лбу:

– Михеев!

– Ну, а кто же еще! Итак, ребята. Что мы имеем? Четыре человека каким-то образом, каждый по-своему, связаны с делом  банды Семена Сычука. Причем ему, этому делу, уже шестьдесят лет. Насколько я могу судить, больше никого из людей, причастных к нему, нет на этом свете.

– Тем не менее трое из четверых встречали перед смертью «старых знакомых», которых не могли, по их мнению, встретить. Очевидно, в силу времени, – сказал Фарбий. – Мне кажется, все-таки это кто-то из тех ребят, из компании Семена Сычука.

– Так ведь никого не осталось в живых! – воскликнул Юра.

– Да? А бежавший Григорий Мозоль? А Примак? Забыл о них?

Майор похлопал в ладоши:

– Спокойно, спокойно! Насчет Примака, Паша, я думаю, можно не беспокоиться. Вряд ли у него есть причины мстить. Его судили раньше остальных, и он не упоминается в связи с Сафоновым, Жмыхом и Михеевым.

– Это ничего не значит. Нужно будет все равно проверить.

– Проверим. А вот Григорий Мозоль… Он, конечно, мог бы мстить за своих дружков, только… Почему так поздно? Если это он, то тоже в возрасте, ему должно быть под восемьдесят. Скажи, Паша, восьмидесятилетний дедушка в состоянии свернуть шею другому дедушке?

Фарбий хмыкнул:

– Наверное, нет.

– А может, он нанял кого-нибудь? – предположил Юра.

– Не исключено. Ладно, будем искать. И напоследок – хорошая новость. Ремонт в бывшем общежитии заканчивается, и скоро мы будем перебираться в новое здание.

– Ура! – скептически произнес капитан.

– Товарищ майор, а все переедут или только мы? – спросил Юра.

– Чего захотел! – засмеялся Фарбий. – Всё четырехэтажное здание занять? Конечно, все.

– А здесь что будет?

– Не знаю. Какая разница? Надоело тесниться.

Глава 10. Милиция должна работать в приличном здании

Летом умер депутат Верховной Рады от местного избирательного округа. И мэр города, Степан Ванюхин, в числе прочих претендентов решил баллотироваться на освободившееся место. И всё у него должно было получиться. Во-первых, он был сравнительно молод; во-вторых, пользовался поддержкой электората; в-третьих, его соперники этой поддержкой не пользовались. И Степан Николаевич уже видел себя в роли народного избранника, разъезжающего по Киеву на крутой иномарке. Собственно говоря, и здесь он на такой разъезжал, но масштаб был не тот.

Степан Николаевич начинал, можно сказать, с низов. Правда, помог дядя, который был крупной шишкой на железной дороге, куда он пристроил и племянника. Тут Степа впервые продемонстрировал свою стальную хватку, свое умение руководить и извлекать выгоды из командных постов. Появились деньги, обладание которыми в то время не стоило рекламировать ­– можно было нарваться на финансовую проверку, а это светило серьезными неприятностями. Но грянула перестройка, затем развалился Союз, и всё стало можно. Степа воспользовался ситуацией как нельзя лучше.

Вскоре у него в городе насчитывалось несколько торговых точек, не считая хозяйственного подразделения железной дороги, которым он по-прежнему руководил и откуда черпал свой основной капитал. Делал он это достаточно успешно, и его заметили в Киеве. Вскоре Степу пригласили занять высокий пост начальника материально-технического управления одной из железных дорог Украины. И здесь Степан Николаевич не упустил возможности погреть руки, теперь уже в более широком масштабе.

Прошло немного времени, и Степа вернулся в свой родной город. Произошло это благодаря большой нелюбви губернатора этих краев к старому мэру, занимавшему свой пост десять последних лет. Мэр, как говорится, зарабатывал сам и давал это делать другим, а вот с губернатором не желал делиться. И тот начал давить по-серьезному.

Поначалу давление не приносило плодов, так как мэра поддерживали предприниматели города, а также руководители крупных предприятий. Но губернатор все же нашел подход. Зимой за неуплату отключили газ почти по всему городу, а котельные опечатали. Мэр плюнул на печати и лично открывал котельные, давая команду топить. Такие действия дали возможность губернатору обвинить его в покрывании неплательщиков; нашлись и другие грешки, так что мэру предложили убираться по-хорошему. Тому ничего не оставалось, как последовать «доброму» совету. А на освободившееся место у губернатора уже был свой кандидат: Степан Николаевич Ванюхин.

Как и когда они спелись, осталось загадкой. Но губернатор лично представил Ванюхина городскому совету и бизнес-элите, сказал, что «это тот человек, который нужен городу». Его поддержали подготовленные заранее выступающие, и Ванюхин был назначен исполняющим обязанности мэра.

За дело он взялся рьяно. Начал с мусора, которого за последние годы действительно накопилось изрядно. Город почистили, привели в порядок, и люди решили: «Вот он, ХОЗЯИН!»

Ванюхин действительно был хозяином. Из тех, что всё несут в свой дом.

Выборы он выиграл, а затем по городу поползли слухи, что новый мэр увольняет всех, кто работал при старом. И правда, скоро в горисполкоме из старых кадров остались единицы, да и то в основном те, кто сумел хорошо лизнуть задницу новому хозяину. Несколько человек, впрочем, он оставил и без такой верноподданнической демонстрации, увидев в них нужных ему специалистов.

На большинство руководящих постов Степа поставил своих людей, преимущественно молодых, которые еще не успели обрасти связями и своим положением были обязаны лично ему, Ванюхину. Но в силу врожденной подозрительности Степа очень скоро начал их менять на других, еще более молодых. Даже тех, кто служил ему верой и правдой, он убирал, и никто не мог понять – почему? Наверное, ближе всех к истине был старый работник исполкома, уволенный в числе первых, который сказал: «Мне кажется, люди ему просто надоедают. Примелькалось лицо – заменить. Иначе остается предположить, что наш мэр – шизофреник».

Из уволенных составилась своеобразная оппозиция, на которую Ванюхин не обращал особого внимания, но все же «держал руку на пульсе» – мало ли что… А народ – народ одобрил: так им и надо, гадам! Правильно Степа сделал! Здесь сказался менталитет: если давят не тебя непосредственно, а кого-то другого, желательно из начальства, то это очень хорошо! Вот если меня трогают, то начальник (мастер, директор, мэр, губернатор, президент) – сволочь.

Таким образом, Степа своими репрессиями в отношении работников исполкома, а затем и руководителей городских предприятий снискал себе любовь горожан. Тут уж он почувствовал себя полновластным хозяином и начал творить все, что хотел.

Вскоре он сделался владельцем более ста торговых точек, оформленных на разных людей. Во время городских праздников в центре, где проходили так называемые «народные гуляния», стояли палатки, принадлежащие различным торговым предприятиям, но хозяином этих предприятий был мэр. Если в городе развешивались баннеры с рекламой, платить нужно было фирме «Лувр», за которой стоял все тот же Степан Николаевич. Стали пилить большие деревья, много лет украшавшие улицы города. По словам работников горкомунхоза, падающие с них ветки якобы угрожали жизни детей, ходившим под ними. Истина же была в том, что Степа приобрел деревообрабатывающий заводик, на котором производили древесно-стружечные плиты, и без сырья никак нельзя было обойтись. А зачем покупать, если можно так спилить?

Одной из его затей стало засеивание городских улиц какой-то импортной травой, которую приобретать нужно было опять же в магазине, принадлежащем Степе. Трава, естественно, стоила недешево.

С детства отличавшийся нелюбовью ко всему живому, Степа взялся за городских собак. Скоро увидеть на улицах гуляющую в одиночестве собаку стало очень трудно. Что Степа делал с ними, никому не было ведомо. Шапки шил из шкурок, что ли?

Короче говоря, Степа качал деньги отовсюду – такой уж у него был талант.

Делился ли Ванюхин с губернатором, никто не знал, но думали, что должен был. По крайней мере, поначалу, так как вскоре губернатора сняли, и на Степу никто уже не мог воздействовать сверху. Конечно, без криминальных структур никак не могло обойтись, но с ними Степа всегда находил общий язык. Правда, пару раз ему надавали по рыльцу, которое у Степы было не то что в пушку, а в густом меху… Что делать, издержки профессии…

Степа любил говорить общие фразы, главная из которых была такая: «Только все мы вместе решим эту проблему». И народ радовался: какой хороший мэр! С нами советуется!

Короче говоря, Степан Николаевич был абсолютно уверен, что станет народным депутатом.

Но два месяца назад к нему явился его заместитель по строительству и заявил:

– Степан Николаевич! Не пора ли нашу милицию переселить в более подходящее помещение? Что они там, в самом деле, ютятся в старом здании, которому, наверно, сто лет?

Степа поморщился. Разговоры о переезде милиции в более просторное помещение велись еще при старом мэре, и ничего, как-то обходилось, работали там же, где и предшествующие поколения стражей порядка. Почему именно сейчас нужно было решать этот вопрос, когда деньги требовались на выборы?

И Степа отверг предложение зама:

– Не время, Илья Александрович. Может, попозже.

Обычно после таких слов никто не осмеливался возражать, а тихонько выходил из кабинета. Но Илья Александрович, мужчина лет сорока, поджарый, стройный, почему-то не ушел. Наоборот, он уселся в кресло напротив Степана Николаевича и посмотрел ему прямо в глаза. И было что-то такое в его взгляде, отчего мэр почувствовал себя неуютно.

– Что еще? – резко спросил он.

Зам слегка улыбнулся:

– Больше ничего, Степан Николаевич. Милицию нужно перевести.

Мэр прямо-таки опешил. Таким тоном с ним никто не осмеливался разговаривать. А здесь какой-то заместитель, которого он сам пригласил занять эту должность несколько месяцев назад! Да что же это происходит?!

Степа хотел было сразу выгнать наглеца, но на минуту задумался. А не стоит ли за ним кто-нибудь из воротил местного бизнеса или криминала? Надо вспомнить, откуда он взялся. Так… Приехал в город года полтора назад, занялся строительством… Деньги есть… Показал себя хорошим бизнесменом, руководителем, что и определило выбор Степана Николаевича, когда он подыскивал себе заместителя. Нет, за ним никого. Тогда почему он ведет себя подобным образом? Менты попросили?

Степа решил не спешить, а разобраться. Не каждый день замы так нагло себя ведут. Вернее, вообще никогда.

– Говорите, перевести надо? А куда, интересно?

Илья Александрович развел руками:

– Как – куда? Да хоть в бывшее общежитие индустриального техникума, которое несколько лет пустует. Четыре этажа, центр города, от нас недалеко. Прекрасное место.

У Степы были свои соображения насчет использования этого здания. Отдавать его милиции он не собирался.

– Нет, Илья Александрович, это невозможно. Здание в аварийном состоянии, ремонта там не на один год. Да и чем плохо старое помещение? Проработали в нем люди много лет, и еще поработают.

Илья Александрович задумчиво посмотрел на мэра:

– Не хотите, значит, Степан Николаевич, помочь защитникам порядка?

Тут уж Степа рассвирепел:

– Слушай, ты! Что ты лезешь не в свое дело?! Ты мой зам по строительству, вот и занимайся строительством! А то смотри, завтра будешь безработным!

Обычно такая угроза действовала на всех, но Илья Александрович не только не испугался, но даже рассмеялся.

– Ну что ты, Степа? Чего разорался?

Степан Николаевич от такой беспримерной наглости чуть не задохнулся. Как?! Приезжий выскочка смеет так с ним разговаривать?!

Но не успел он набрать воздуха в грудь, чтобы заорать как следует, а Илья Александрович сунул руку во внутренний карман пиджака, пошарил там и бросил на стол какой-то листок.

– Посмотри-ка!

Его голос заставил Степана Николаевича придержать взрыв негодования на потом. Что там он бросил?..

Оказалось, это фотография. Причем фотография старая, черно-белая. А что такое на ней изображено? Гм… Какие-то люди… Чем это они заняты?

На старом, потрескавшемся снимке были изображены два человека. Молодая женщина с гордо вскинутой вверх головой, а рядом такой же молодой мужчина, цинично ухмыляющийся (почему-то в голове Степана Николаевича непроизвольно появилось это словосочетание «цинично ухмыляющийся»). Все бы ничего, но на шее у женщины отчетливо виднелась веревочная петля, а на голове мужчины была фуражка, какие носили во время войны полицейские. Степан Николаевич видел подобные фотографии в книгах, посвященных Великой Отечественной войне, и догадался, что здесь изображено. Полицейский вешает партизанку или подпольщицу. Да, но… при чем здесь Степан Николаевич?!

Мэр яростно ударил рукой по столу:

– Ты что, Илья?! Нюх потерял?! Да я тебя…

Заместитель успокаивающе поднял ладонь:

– Тихо, тихо! Рассмотрел? Как тебе? Казнь советской девушки фашистским наемником! Нормально звучит?

– Пошел вон, болван!!! – яростно заорал мэр, но зам не отреагировал.

– Я вижу, ты еще не понял, – спокойно сказал он. – Я объясню. Знаешь, кого это вешают? Это не коммунистка, не комиссар, не партизанка… Обычная учительница, оставшаяся на оккупированной территории. Вина ее состояла в том, что она на несколько дней дала приют цыганской семье. О политике фашистов в отношении цыган ты, надеюсь, слышал?

Степан Николаевич разинул рот, чтобы выплеснуть, наконец, свое негодование, но Илья Александрович вдруг легонько стукнул его пальцами по губам. И это было так неожиданно, что мэр захлебнулся криком и, выпучив глаза, молча смотрел на своего обнаглевшего зама.

– Ну вот. Всего несколько дней пожили у нее цыгане, а потом их кто-то выдал. Их отправили в концлагерь, а ее повесили. Вот такая история, Степа.

Степан Николаевич подумал, что у него сейчас от злости разорвется сердце, так его довел наглый Илюха.

– Ты спросишь: а я здесь при чем? – угадал мысли мэра Илья. – Отвечу. Но сначала – вопрос. Ты всерьез задумал баллотироваться?

Степа перевел дух. Сейчас он соберется с мыслями, а потом даст Илюхе таких пилюлей, что тому до конца жизни хватит!

– Да! – выкрикнул Степа. – Всерьез! Но тебе от этого не будет никакой выгоды, потому что с завтрашнего дня ты уволен!

– Да ну? – усмехнулся Илья. – Но тебя ведь могут не выбрать?

– Выберут, не беспокойся!

– А вдруг всплывут обстоятельства, которые не позволят занести тебя в почетный список народных депутатов?

Степа нервно рассмеялся:

– Намекаешь на мои коммерческие дела? Так сейчас все этим занимаются! Из нескольких сотен депутатов единицы не имеют своего дела, а может, и все имеют. Тут меня не возьмешь.

Илья покачал головой:

– Не о том речь. Есть вещи поважнее. Вот, например, эта фотография.

Степа непонимающе посмотрел на своего зама:

– При чем здесь она?

Илья злорадно ухмыльнулся:

– Про девушку я тебе рассказал. А про второго персонажа еще нет. Интересуешься?

Мэр внезапно почувствовал, как холодок прошел не только по спине, но и по ногам. Все же он нашел силы сказать:

– Какая мне разница, кто он такой?

Илья несколько секунд молча смотрел в глаза своему начальнику. Затем тихо произнес:

– Как ты знаешь, наши националисты пытаются приравнять к участникам войны оуновцев, воевавших с Красной Армией. Не буду спорить, правильно это или нет. Но даже они не оправдывают карателей, которые вешали мирных жителей. Здесь изображен один из таких карателей. И это – твой отец.

Степе показалось, что на его голову обрушился потолок. Через несколько мгновений он случайно взглянул в зеркало, висевшее на стене, и ужаснулся: глаза выпучены, по лбу струится пот, волосы слиплись… Не хватало только слюну пустить.

Илья точно уловил психологическое состояние мэра и дожал:

– Представляете, Степан Николаевич, какой шум поднимется? Вы ведь своего отца не знаете, воспитывались в детдоме, пока дядя не нашелся… А ведь папа ваш и сейчас жив. И в случае чего подтвердит, что вы – его сынок. Уж я постараюсь.

Степа с трудом соображал, что же ему делать. То, что это провокация, он не сомневался. Но зачем она нужна Илье? Чтобы как-то прояснить ситуацию, осторожно спросил:

– Откуда известно, что он – мой отец?

– От общих знакомых, – неопределенно ответил Илья. – Они и фотографию дали. Папа ваш после войны скрывался в дальних краях, а затем решил наведаться в родной город. Здесь познакомился с вашей мамой… дальше понятно… ну, мама ваша вскоре умерла, вам это известно… потом детский дом… появление дяди…

– Но ведь его… этого человека… – Степа не смог выговорить «отца», – расстреляют… или посадят, если он каратель? Зачем же он будет себя афишировать?

– Не посадят, – улыбнулся Илья. – Он давно уже в одной из южноамериканских стран, где ему неплохо живется. Но тебе жизнь подпортить может, раз и навсегда.

– Откуда ты взял эту фотографию? И вообще – кто ты такой? – крикнул Степан Николаевич.

Илья встал и потянулся, демонстрируя тем самым непочтительность к начальству:

– Откуда взял – мое дело. А кто я такой… Я твой зам по строительству. И нам нужно решить вопрос о переезде горотдела милиции в новое помещение, потому что старое маловато и тесновато. Так что, решим вопрос?

Степа еще колебался.

– А где я деньги возьму на ремонт? Общежитие тоже не новое, а в бюджете расходы на его реставрацию не предусмотрены.

Илья Александрович пожал плечами:

– Найдешь. Такой фанатик прибавочной стоимости, как ты… Поменьше от торговли в свой карман клади, деньги и будут. Коммерсантов прижимаешь, чтобы давали бабки на благоустройство города, вот и пусти их на ремонт. Милиция должна работать в приличном здании.

Степан Николаевич скрежетнул зубами, но делать было нечего. Обложил подлец со всех сторон.

– А фотография? – взглянул исподлобья.

– Фотография? Получишь после переезда ментов.

Значит, так тому и быть, решил Степан Николаевич. Пусть менты перебираются в новое здание.

Глава 11. Макс участвует

– Вот такие дела у нас творятся, Макс. Так что, думаю, дядя твоего друга Эйса кого-то все же встречал. Действительно старого знакомого.

Майор Басов предложил Максу сигарету, и они закурили.

– Значит, прав был батя Эйса. Что-то тут нечисто, – подытожил Макс повествование майора.

Тот кивнул:

– Потому тебе и рассказываю. Ты ведь у нас известный специалист по нечистой силе.

­– На «След ведьмы» намекаешь?

– Ну да.

– Там  ведь только на первый взгляд чертовщиной попахивало, а оказалось сам знаешь что.

– Все равно, ты же докопался.

– Случайно.

– Неважно.

Они помолчали, вспоминая события полуторагодичной давности, когда Максу удалось раскрыть запутанное дело об убийстве городских авторитетов.

– Так ты хочешь, чтобы я помог? – нарушил молчание Макс.

– Если ты не возражаешь, конечно.

– Нет, не возражаю. Мне сейчас особо заниматься нечем... Но чем я могу?..

– Связями.

– Не понял?

– Связей, говорю, у тебя в городе много, на разных уровнях. Поспрашивай о тех временах, особенно стариков. Может, кто-то что-то вспомнит. Тебе могут рассказать охотнее, чем моим.

– Почему это?

– Не любят у нас милицию, сам знаешь. Да и анализировать ты мастер. Может, увидишь то, чего мы не заметили.

Макс подумал и кивнул:

– Ладно, согласен. Только не думай, что это из-за твоей лести в мой адрес.

– Вот и хорошо. От меня что-нибудь нужно?

– Сделаешь мне ксерокопию дневника Гордиенко, тех страниц, где о банде Сычука речь идет. А то я все фамилии не запомнил.

– Я и сам их не помню.

– Что?! – Макс укоризненно посмотрел на бывшего соседа по дому. – И это говорит начальник уголовного розыска?

– А что такое?

– Да ты бы хоть поинтересовался, не осталось ли еще кого из причастных к делу в живых.

Майор сплюнул:

– Я думаю, больше никого нет.

– Он думает! Проверять надо, а не опираться на свои мысли, возможно, неверные!

Басов хотел возразить, но был вынужден признать правоту Макса.

– Вообще-то да… Действительно, надо проверить.

– То-то… Как проверишь, сообщи. Я что кумекаю? Если в городе еще живет кто-то из тех, причастных, то есть смысл установить наблюдение за его домом. Вдруг повезет?

Басов чуть не подскочил:

– Молодец, Макс! Сейчас же дам команду! А если такой человек нарисуется, спрошу, не встречал ли он недавно старого знакомого!

– Вот-вот! И поскорее действуй! А я пока займусь редакцией.

– Какой редакцией?

– Нашей городской газеты. Той, что раньше называлась «Сталинское племя».

Часом позже Эйс, предупрежденный Максом, подъехал к горисполкому, в котором располагалась редакция. Макс уже ждал его на ступеньках.

– Привет! – он протянул руку. – Пошли.

– Погоди, Макс! – Эйс придержал друга. – Что ты собираешься делать?

– Не я, а мы. Посмотрим одну подшивочку, поговорим с людьми…

– О чем?

– О дяде твоем, о чем же еще… Похоже, батя твой был прав.

– Это ты насчет старого знакомого?

– Да. Тебя здесь знают, поэтому легче будет договориться.

– Вообще-то я давненько здесь не бывал, да и дядька давно не работает… не работал. Может, кто-то остался из прежних…

– Вот и посмотрим.

Оказалось, старые работники еще были и Эйса помнили. В частности, нынешняя заместитель редактора Нина Павловна, знавшая его чуть ли не с младенчества.

Немного поскорбели по случаю кончины бывшего редактора, а затем Макс перешел к делу.

– Нина Павловна, когда вы в последний раз видели Виктора Андреевича?

Она ответила сразу:

– За несколько дней до его смерти. Он заходил к нам в редакцию.

– Пусть вас не удивит мой следующий вопрос, но, поверьте, это очень важно. Не говорил ли в тот раз Виктор Андреевич о встрече с неким старым знакомым?

– Нет, ничего такого не говорил. А что?

Макс не успел открыть рот, как его опередил Эйс:

– Стой, Макс! Тетя Галя, жена дядьки, рассказывала нам на девять дней, что незадолго до смерти он пришел домой взвинченный такой и все повторял: «Как же это может быть! Нет, невозможно!» Она еще спросила, чего не может быть. А он, говорит тетя Галя, как-то странно ответил: «Мертвые не воскресают». А что это значит, она не спросила.

– Значит, был знакомый! – пробормотал Макс. – И очень старый!

– Простите… – Нина Павловна посмотрела на часы, – мне скоро на совещание идти. Могу я чем-то еще помочь?

Макс кивнул:

– Да, Нина Павловна. Дайте нам, пожалуйста, подшивку газеты за 1946 год. Есть у вас такая?

Нина Павловна всплеснула руками:

– Надо же! И вам она понадобилась?

Макс тут же насторожился:

– А кому еще?

– Виктор Андреевич смотрел, во время своего последнего визита. А до него еще один человек, из Киева.

– Кто он?! – Макс от волнения привстал со стула.

Нина Павловна неуверенно улыбнулась:

– Он представился корреспондентом газеты «Вечерний Киев», попросил эту подшивку. Сказал, что в то время у него здесь вроде бы родственник работал, и он хочет в этом убедиться… А что, не надо было давать?

– Да нет, почему… А он показал удостоверение?

– Да. Правда, я не очень рассмотрела…

– Ладно, черт с ним. А родственника нашел?

– По-моему, нет. Во всяком случае, он извинился, сказал, что, по-видимому, ошибся. Сейчас я принесу подшивку.

Она вышла в другую комнату и через минуту вернулась с переплетенной в коленкор книгой формата А3.

– Вот, пожалуйста. Только вы осторожнее…

– Не беспокойтесь, Нина Павловна, все будет в порядке.

Когда замредактора вышла, Макс открыл подшивку и сказал Эйсу:

– Ну, поехали.

С первой страницы новогоднего выпуска на них смотрел Иосиф Виссарионович Сталин. Впрочем, кто еще мог смотреть? Так, традиционное обращение к советскому народу… Что там дальше?

«В СОВНАРКОМЕ СССР. По Постановлению Совета Народных Комиссаров Союза ССР военный налог с населения везде отменяется с 1 января 1946 года».

«ФАБРИКА КОНДИЗДЕЛИЙ. В городе начала функционировать кондитерская фабрика областного значения. Открыта коммерческая столовая».

«НАБОР НА РАБОТУ. Госторфпредприятие проводит набор рабочей силы на торфоразработку. Условия набора: лица, заключающие договор, отпускаются в отпуск до 1-го апреля 1946 г. После прихода на работу работники получают: мануфактуры – 6 метров и 1 пару калош. Обеспечиваются пайком, спецодеждой, топливом и столовой».

«ХРОНИКА. Президиум Верховного Совета СССР удовлетворил просьбу Заместителя Председателя Совнаркома СССР тов. Берия Л.П. об освобождении его от обязанностей Народного Комиссара Внутренних Дел СССР из-за перегруженности его другой центральной работой.

Народным Комиссаром Внутренних Дел СССР назначен тов. Круглов С.Н.».

Духом великой эпохи веяло от этих старых страниц. Макс так увлекся, что на время забыл о цели визита.

 «НАШ ГОРОД В 4-Й ПЯТИЛЕТКЕ. В 1946 году будет отстроен Дом Советов и помещение Учительского института. После 15-летнего перерыва начнет работать пивоваренный завод, поднимутся из руин почта и телеграф».

«БЛЕСТЯЩИЙ РЕЙС в честь назначения товарища Сталина Народным Комиссаром Вооруженных Сил Советского Союза сделала машинист паровозного депо т. Насырина. Она провела поезд из К. до Н. на 1 час 13 минут раньше расписания».

Эйс толкнул друга в бок:

– Прикинь, Макс, что творили! На «железке» расписание – первое дело, все должно идти по графику. И тут вдруг какая-то баба летит на час с лишним раньше! Сто процентов, авария должна быть! А они еще и расхваливают таких нарушителей!

Макс усмехнулся:

– Что делать! Время другое было!

Он перевернул страницу. И – вот оно!

В номере от 19 января – репортаж В. Михеева о процессе над пособниками фашистских оккупантов. Содержание примерно то же, что и в воспоминаниях Гордиенко. Правда, написано более эмоционально, но это понятно – газета, а не личные записки. «Слушали… предъявили… опросили… приговорили…» Описывались события, предшествовавшие суду, перечислялись их участники; в частности, здесь был полный список группы Гордиенко, обезвредившей банду. О побеге сообщалось скупо, предлагалось всем, кто знает о местонахождении Григория Мозоля, сообщить в милицию.

Материал был иллюстрирован двумя фотографиями. На одной – бандиты на скамье подсудимых, на первом плане – главарь, Семен Сычук. На второй – судья зачитывает приговор.

Сзади стукнула дверь. Макс вздрогнул и обернулся. Вернулась Нина Павловна.

– Ну как? – спросила она. – Нашли, что хотели?

– Нашли, – сказал Макс. – Нина Павловна, у вас в редакции ксерокс есть?

– Есть. Хотите что-нибудь переснять?

– Вот эту статью.

Она взглянула и понимающе кивнула:

– Один из первых материалов Виктора Андреевича. Сейчас сделаем.

Взяла в руки подшивку и вдруг вскрикнула.

– Что с вами, Нина Павловна? – встревожился Эйс.

Она ткнула пальцем в страницу:

– Вот… Я сразу и не обратила внимания…

– На что?

– Тот, из Киева… да нет, конечно, чепуха…

– Да что такое?

– Корреспондент… очень похож на этого…

Макс взглянул через ее руку. Прямо ему в глаза мрачно смотрел Семен Сычук.