Кому-то придется сдохнуть. 03

Глава 7. Упоминаются «старые знакомые»

Юре Жарскому поручили узнать, не было ли в последнее время в городе цирка или зверинца. С заданием он справился буквально за полчаса – не было. Ни у кого из жителей дрессированного волка не имелось – о таком обязательно знали бы. Следствие, не успев найти зацепку, опять уперлось в тупик.

И тут произошло третье убийство. На этот раз жертвой стал 84-летний Станислав Станиславович Жмых, бывший прокурор города. Его труп был найден во дворе собственного дома на окраине города, где он проживал в одиночестве последние тридцать лет. Смерть настигла пожилого человека ужасная, хотя и сравнительно легкая – ему свернули шею.

Соседка, которая обнаружила мертвого Станислава Станиславовича, ничего путного сообщить не смогла. Увидела лежащего во дворе соседа, вызвала «скорую», а они уже милицию.

Пальма след не взяла, но вела себя спокойно.

– А не говорил вам Станислав Станиславович, что кто-то на него, так сказать, зуб точит? Не опасался ли он чего? – спросил Фарбий, проводивший опрос, у соседки.

– Да нет, ничего такого. Он ведь на пенсии давно, кто мог ему угрожать?

– Дело в том, Татьяна Федоровна, – Фарбий понизил голос, намекая, что сейчас он выдаст секретную информацию, отчего соседка подалась вперед, всем своим видом изображая крайнюю степень внимания, – что у нас в городе за несколько дней погибли уже два человека преклонного возраста. Их убили. Жмых – третий. Поэтому я прошу вас очень хорошо подумать и вспомнить любые мелочи, любые слова вашего соседа… необычные, с вашей точки зрения.

Соседка подумала и покачала головой:

– Нет, не вспомню. Правда, недавно он говорил, что, мол, видел на улице человека, похожего на кого-то из его старых знакомых, но что это слишком невероятно.

– Что невероятно?

– Ну, что не может такого быть, чтобы это был именно тот человек. Примерно так он сказал.

– Больше ничего?

– Не-а. Если вспомню, расскажу.

– Уж вы постарайтесь.

Во время очередного совещания, выслушав доклады подчиненных, Басов переспросил:

– Так как сказала соседка, Паша? Жмых встретил старого знакомого, но не может быть, чтобы это был именно тот человек?

– Ну да.

– А дочка Сафонова что говорила, Виталик?

– Ходил, говорит, по квартире, повторял: «Не может быть! Столько лет прошло!» Она думает, что ее отец встретил какого-то давнего знакомого.

Майор прищурился, помолчал и сказал:

– А вам не кажется, что в этом есть какая-то связь? И тот, и другой перед смертью встречают старого знакомого, причем оба уверены, что по каким-то причинам этого не может быть, и вскоре…

Фарбий перебил:

– Чепуха! Ну, встретили, так что с того? Чего вдруг старые знакомые начали убивать своих приятелей?

Майор поднял палец:

– Не просто приятелей. Очень старых приятелей – в буквальном смысле слова. И я сейчас вспомнил, что Макс меня просил поискать такого же старого знакомого умершего недавно Виктора Андреевича Михеева. Это дядя его друга Эйса. Так вот, там – такая же ситуация. Встретил дядя старого знакомого, и через пару дней умер.

– Насколько я помню, своей смертью, – вставил Фарбий.

– Да, своей. Ну и что? Может, эта встреча подтолкнула его к смерти? Спровоцировала, так сказать, инфаркт?

– К чему вы клоните, товарищ майор? – осмелился спросить Юра.

– Думаю, нужно поискать этих старых знакомых.

– Как? Где?

– Не знаю пока. А вы на что? – рассердился Басов. – Я один за всех думать буду?

Фарбий щелкнул пальцами:

– Знаешь, Гена, в этом что-то есть. Сколько у нас трупов набралось за последние дни? Трое, плюс Михеев – четвертый. Будем условно и его считать. Что их объединяет? Двое убиты одинаковым способом, причем рядом найдена волчья шерсть. Непонятно? Еще как. Дальше. Третьему сворачивают шею. Тут уж никакими волками не пахнет. Михеев умирает сам, но он, как и Сафонов и Жмых, встречает перед смертью старого знакомого. Следователь только не встречал.

– А может, встречал? – тихо спросил Юра.

– Гм… Вообще-то может быть. Просто не сказал дочери. Повторяю: что общего у четверых людей, кроме названых деталей?

Виталий кашлянул и сказал:

– Возраст.

Фарбий торжествующе произнес:

– Именно! Всем четверым – восемьдесят и больше. А в остальном… Работали в разных учреждениях, вряд ли пересекались по работе. Разве что Гордиенко и Жмых, следователь и прокурор. Я тут на всякий случай навел о них справки…

– Когда это ты успел? – поинтересовался майор.

– Вчера. Так вот, оказывается, Гордиенко работал у нашем городе в сороковых годах, потом его перевели в Умань, и вернулся он сюда в шестьдесят первом. Жмых трудился у нас с сорок пятого до шестидесятого, потом – в Брянске. Вернулся через двенадцать лет.

– Так, так… – задумчиво протянул майор. – Выходит, они могли встречаться по работе в сороковых… А как те двое?

– Пока не знаю. Пусть Виталик или Юра займутся.

– Хорошо. Лейтенант Жарский, задание ясно?

– Так точно! Выяснить, когда работали в городе Сафонов и Михеев!

– Правильно. И сделай это завтра же.

Глава 8. Мемуары

Фарбий зажег свет и устало опустился на диван. Последние дни сильно вымотали его, и сейчас он был рад, что жена с детьми уехала к матери и можно побыть дома одному. Телевизор смотреть не хотелось – без толку, все равно ничего не воспринималось, так как голова была занята странными убийствами. Как ни пытался капитан отвлечься, мысли постоянно возвращались к этому делу. Он лег, закинул руки за голову и задумался.

«Почему же убивают стариков? Месть? Но за что? Если мстили уголовники, то почему сейчас? Они давным-давно на пенсии… Да и «мстителям» должно быть много лет. К тому же мстить могли прокурору, следователю, но работнику исполкома?.. Журналисту?.. Если он тут при чем, конечно. Может, все это не более как совпадение? Разные люди почему-то убили старичков… Нет, нет! Связь есть…

Следователь и прокурор… Оба работали здесь в сороковые… Раз они убиты в нашем городе, возможно, это как-то связано с тем периодом… Что за ерунда! Шестьдесят лет прошло! И кто может помнить, что тогда было?»

И тут Фарбия подбросило на диване.

– Мемуары! Как же я забыл!

Получив от дочери Гордиенко толстые тетради с воспоминаниями ее отца, Фарбий по дороге в управление забежал домой и оставил их на столе, чтобы просмотреть на досуге. Вечером он о них не вспомнил – другие заботы одолели. Если бы они попались ему на глаза, другое дело, но жена успела убрать тетради в письменный стол. И сейчас капитан лихорадочно выдвигал ящик за ящиком (а было их шесть), пока не обнаружил три тетради в среднем левом.

Бережно взяв в руки первую, Фарбий расправил слегка загнувшуюся обложку и пробормотал:

– Что там старый следак написал? Почитаем.

И открыл тетрадь.

На титульной странице четким почерком было выведено:

Записки следователя

Мемуары Д.И. Гордиенко

– Не слишком оригинальное название, – сказал Фарбий, вспомнив многочисленные «Записки следователя», «Записки прокурора», «Записки врача» и т.д.

Первая тетрадь не заинтересовала капитана. Дмитрий Иванович писал о своем детстве, юности и молодости, о том, как учился, о военных годах. Заканчивалась она тем, что Гордиенко в 1944-ом комиссовали по ранению.

Фарбий закурил и открыл вторую тетрадь.

«После демобилизации меня направили на работу в уголовный розыск украинского города К. Только год назад его освободили от фашистов, и люди жили очень трудно. Впрочем, так было везде. Промышленные предприятия только начали восстанавливать, целых домов сравнительно немного, плохо с электричеством и подачей воды. Но все это нас не пугало. До победы оставалось совсем немного, и мы знали, что наша страна приложит все усилия, чтобы в короткий срок ликвидировать последствия войны.

А тогда одним из главных вопросов была борьба с бандитизмом. Принимая меня на работу, начальник уголовного розыска, Иван Павлович Гмырянский, сказал:

– Положение крайне тяжелое. В городе полно всякой уголовной сволочи: бандиты, воры, грабители, спекулянты, скупщики краденого, содержатели притонов, самогонщики… Ими и занимается наш розыск.

Я поинтересовался:

– А бывает, что убивают?

Гмырянский пристально посмотрел на меня:

– А ты как думал? Прогоним фашистов, и будет тишь да гладь? Нет, брат. Нескоро мы еще выведем всю эту нечисть. Повыползали из щелей, пользуясь тяжелым положением страны. В городе трудно, а в районе действует банда, состоящая из бывших полицаев и всякого уголовного отребья. Те вообще звери. Убивают коммунистов, комсомольцев, активистов… Не успели сбежать со своими хозяевами, а теперь мстят.

– Почему же их не уничтожат?

– Людей нет, – вздохнул Гмырянский. – Фронт забирает. У нас тут в уголовном розыске трое, с тобой четверо будет, в прокуратуре три человека, и в милиции человек восемь. Все – бывшие фронтовики, демобилизованы, как и ты, по ранению. Опыта никакого. К тому же почти все – не местные, окрестностей не знают. Транспорта, считай, нет, одна полуторка. А они, гады, «студебекер» имеют, каждую тропинку в лесах знают.  Попробуй поймай.

– А откуда вам про «студебекер» известно? – спросил я.

– Люди сказали. Приезжают, скажем, ночью в село, сельсовет подожгут, магазин ограбят – и ходу. Но ничего, доберемся и до них. Все равно долго им не гулять. А ты, Гордиенко, давай устраивайся, а завтра приступай. Работы ой как много.

Я нашел себе недорогую комнату недалеко от места службы, у одинокой старушки Степаниды Николаевны Ященко, муж которой погиб в 1942-м, а сын воевал сейчас на 1-м Белорусском. Она просила называть себя баба Стеша, и очень скоро у нас установились хорошие взаимоотношения.

Времени на раскачку не было совсем. В первый же день моей службы меня подключили к раскрытию кражи крупной суммы денег у одного человека, фамилию которого я забыл за давностью лет. Я, да и все работники угрозыска, были настолько неопытны, что провозились бы с этим делом неизвестно сколько времени, если бы не наш начальник Иван Павлович Гмырянский. Через осведомителей он быстро выяснил, что пострадавший, бухгалтер кооперации, незадолго до кражи жаловался в ресторане приятелю, что скоро ожидается ревизия, очень для него нежелательная. Потянули за эту тоненькую ниточку, и оказалось, что в кассе кооперации не хватает именно той суммы, которую якобы украли у этого гражданина. Во время следствия у него не выдержали нервы, и он признался, что растратил деньги. Если бы не опыт Ивана Павловича, мы еще долго возились бы с этим делом, идя по ложному следу.

Вскоре мне пришлось заниматься убийством рыночной торговки Зерненко. Ее убили дома, причем следов насильственного проникновения в помещение не было. Иван Павлович подсказал мне, что, скорее всего, убийцы были знакомы Зерненко, и она сама открыла им дверь. Работая в этом направлении, я узнал, что в день убийства племянник Зерненко с приятелями устроили гулянку в хате гражданки Колесниченко, о которой было известно, что у нее часто гуляет разная шпана. После проведения следственных мероприятий было установлено, что именно племянник и убил свою тетю с целью завладения денежными средствами.

Небольшое отступление. Это я сейчас пишу «следственные мероприятия», «завладение денежными средствами»… А тогда я был абсолютно необразованным в юридическом, правовом отношении, не умел составить протокол, опросить свидетелей, обзавестись информаторами… Все это пришло позже. А в 1944-ом году я был как Володя Шарапов из фильма «Место встречи изменить нельзя». Такой же бывший фронтовик, пришедший в угрозыск. И на том этапе моей жизни огромную помощь оказал мне в профессиональном становлении Иван Павлович Гмырянский, самый опытный из нас. Да что там говорить – единственный опытный человек в угрозыске города. Благодаря ему все мы – те, кто остался жив – состоялись как люди и как профессионалы, добились хороших успехов в деле охраны социалистической собственности и человеческой жизни от посягательств разного рода уголовного элемента.

Вот так мы и учились – на ходу, можно сказать. Кроме меня, в угрозыске служили Петя Заяц и Саша Шилов, тоже фронтовики. Хорошие, надежные ребята. Уже позже, после Победы, пришли новые люди, а пока мы справлялись вчетвером.

В январе 1945-го напомнила о себе банда, действующая в районе. Она совершила налет на небольшое село Пырлик, где сожгла сельсовет, а за неимением магазина ограбила несколько дворов. Забрали корову, несколько свиней, а также кур и гусей. Нам сообщили о нападении только на следующий день, так как телефона в селе не было. Налет состоялся вечером, а ночью разыгралась метель, так что добираться до города никто не рискнул.

Мы прибыли туда через два часа – дороги ужасные, да и автомобиль у нас был старый, разбитый АМО. Возле пепелища встретились с председателем сельсовета, который благодаря счастливому стечению обстоятельств прошлой ночью уезжал в соседнее село, поэтому и остался жив. Он рассказал нам о том, что успел узнать у людей. Бандиты приезжали на «студебекере», их было человек десять-двенадцать. Подожгли сельсовет, поискали председателя и, не найдя, пошли по хатам, причем выбирали более крепкие на вид. Там награбили живность и уехали в сторону большого села Верболозы.

Иван Павлович тут же распорядился ехать в это село. Уже по дороге он сказал:

– Ребята, – так он обращался к нам в особо важных случаях, – нас только четверо. Бандитов – десять или двенадцать, и вооружены они автоматами, а у нас только пистолеты. Но нет времени вызывать подмогу. Если они в Верболозах, попробуем взять их с помощью местного актива. Я знаю тамошнего председателя, боевой мужик.

Но в Верболозах бандитов не оказалось. Они здесь не появлялись. Гмырянский сделал вывод, что их «студебекер» мог свернуть на одну из многочисленных дорог, уводящих в леса. Найти их по следу не было возможности, так как ночью, я уже говорил, прошла метель. Таким образом, в тот раз мы не смогли выследить бандитов.

Служба шла своим чередом. Почти каждый день – новое дело: убийства, грабежи, кражи… Несмотря на то, что город был небольшим, преступлений в нем совершалось не меньше, чем в столицах – конечно, в процентном отношении. Постепенно я втянулся в такой ритм жизни, когда не знаешь, где будешь в следующий момент – то ли дома спать, то ли в засаде сидеть, то ли мчаться на грузовике по проселочным дорогам. Хорошо, что баба Стеша выручала – и постирать, и поесть всегда приготовит, когда бы я ни явился.

Время от времени банда давала о себе знать. Появлялись бандиты в разных концах района, иногда наведывались в соседние, но все же основным местом действия был наш район, в центре которого располагался город К. За полгода моей службы в органах нам ни разу не удалось сесть им на хвост, не удалось выследить, где они скрываются… Люди в селах были запуганы, и если кто-то и знал что-нибудь о них, то предпочитал молчать. Но мы знали, что рано или поздно ликвидируем банду.

Война между тем подходила к концу. И вот наступил великий день. ПОБЕДА!!! Гитлеровская Германия разгромлена!

Я не могу передать обычными словами, что тогда творилось. Сумасшедшая радость переполняла сердца. Незнакомые люди обнимались на улицах, целовались, плакали, и все верили – теперь всё будет хорошо! Потому что после такой войны не может быть места плохому.

К сожалению, очень скоро я убедился в обратном. Воровство и бандитизм не прекратились, и мы по-прежнему разрывались на части.

Летом стало полегче – в наши ряды влились демобилизованные из армии. К нам в угрозыск пришли Володя Стародуб и Сергей Криворучко, бывшие разведчики. Вместе воевали, вместе и на работу пошли. А еще появился судмедэксперт (наконец-то!) Степанов, а также разные отделы милиции стали пополняться людьми. Теперь можно было всерьез взяться за банду.

Как-то баба Стеша рассказала мне, как погиб ее муж. Ивана Ященко в 1941 году при отходе советских войск оставили в подполье. Старый партизан, еще с гражданской, он мог принести здесь, на месте, больше пользы, чем в армии. Ященко собирал сведения, касающиеся действий немецких войск и администрации в оккупированном К., осуществлял связь с партизанским отрядом Белодеда, действующим в здешних местах.

Но однажды он был схвачен полицаями, когда возвращался из леса. Ничего компрометирующего у него не нашли, и тем не менее начальник полиции Василий Сычук несколько дней подряд лично избивал Ивана, требуя указать, где находится партизанский лагерь. Ничего не добившись от Ященко, приказал расстрелять.

– Как поймаете бандитов-то этих, что по лесам рыскают, разузнайте про них все хорошенько. Может, кто из них моего Ваню-то расстреливал, – всхлипнула баба Стеша.

Я обещал, что исполню ее просьбу.

Вскоре Гмырянский освободил меня от всех прочих дел и поручил заниматься только бандой. К тому времени я прослужил в угрозыске восемь месяцев и считался одним из самых опытных сотрудников, поэтому и возглавил спецгруппу, в которую вошли Петя Заяц, Володя Стародуб, Сергей Криворучко и Коля Варенцов. Нам выделили «виллис» (недавно получили из области), и на нем мы мотались по селам и хуторам, разыскивая следы банды. У нас уже были автоматы и гранаты, так что чувствовали себя более уверенно.

До сентября мы обшарили самые отдаленные и глухие углы района – и ничего. И только в середине первого осеннего месяца наша группа столкнулась с бандой. И вышло это случайно.

Исследуя лесной массив возле села Озерное, мы задержались допоздна, поэтому заночевать пришлось в этом селе. Расположились на ночлег в сельсовете. Выставили двух часовых, легли спать.

В час тридцать меня разбудил Стародуб.

– Товарищ старший лейтенант, – шепнул он, – я слышал шум мотора, приближается со стороны леса. Похоже на грузовик. Не «студебекер» ли?

Сон как рукой сняло. Мы быстро разбудили товарищей, и я распорядился:

– Два человека занимают позицию слева от сельсовета, двое ­– справа. Я остаюсь здесь. Если это бандиты, то они придут сюда. Стрелять по моей команде.

Мои товарищи быстро исчезли в темноте и заняли указанные позиции.

Прошло немного времени в томительном ожидании. Слышен был приближающийся звук мотора; машина шла медленно, на малой скорости. И вот она остановилась невдалеке от нас.

Через несколько секунд мне стали видны темные силуэты людей, направлявшихся к дому. Кто они – свои или враги? Я приготовился окликнуть их, когда услышал голоса. Один сказал:

– Ну что, сразу подпалим или посмотрим, что там есть?

Второй ответил:

– Что там смотреть? Мало ты сельсоветов спалил? Кроме мышей да старых стульев, ничего.

Тут уж все стало ясно. И когда бандиты подошли поближе, я скомандовал:

– Огонь!

И сам бросил из окна гранату и выпустил очередь из автомата.

В тот же миг с двух сторон бандитов накрыл шквал огня. Растерявшись, они замерли на месте, и это стоило жизни нескольким из них. Кто-то истошно завопил:

– Засада! Бежим!

Очнувшись от столбняка, оставшиеся в живых бросились назад. Мы услышали, как заревел мотор, и машина рванула прочь от сельсовета. Наша внезапная атака так ошеломила бандитов, что они не сделали ни единого выстрела.

Мы выскочили из укрытий, держа оружие наготове. Перед сельсоветом на земле лежало пять тел. Оставив Варенцова охранять их, мы бросились к «виллису», чтобы преследовать бандитов. Но, к несчастью, темная ночь помешала нам сделать это. Выехав из села и промчавшись несколько километров, мы оказались на развилке трех дорог. По какой из них удрали бандиты, в темноте понять было невозможно, и нам пришлось вернуться.

Варенцов, осмотревший подстреленных бандитов, доложил мне, что трое убиты, а двое ранены и находятся в бессознательном состоянии. Я приказал перевязать их и запереть в кладовке.

Утром оказалось, что один из них умер. Второй же пришел в себя, и я решил допросить его.

– Хочешь жить? – спросил я.

Он кивнул.

– Тогда отвечай на мои вопросы. На суде это зачтется.

Он подумал и хрипло произнес:

– Если расскажу все, что знаю, меня не расстреляют?

Тут я немного покривил душой.

– Нет. Получишь небольшой срок, отсидишь, и будешь полноправным гражданином страны. Не придется прятаться по лесам.

На самом деле я знал, что его, скорей всего, все равно приговорят к расстрелу – слишком долго банда хозяйничала в районе, и на ее счету очень уж много убийств, причем политических. Но ничего этого я не стал ему говорить.

– Ладно, – сказал он, – спрашивайте.

– Кто ты? – задал я первый вопрос.

– Примак Егор Петрович, бывший красноармеец. Отстал от части в сорок втором, пробирался домой, на Черниговщину. Здесь попал в руки к начальнику полиции Сычуку. Чтобы не расстреляли и не отправили в концлагерь, дал согласие работать в полиции. Когда немцы отступали, мы, несколько человек, не успели уйти, пришлось затаиться. Вот с тех пор уже два года болтаемся по лесам.

– Сколько вас?

– До сегодняшней ночи было одиннадцать.

– Состав банды?

– В основном бывшие полицейские. Есть, правда, три уголовника.

– Где ваша база?

– Определенного места, где бы мы находились все время, нет. Наш командир… то есть… атаман, что ли, – поправился Примак, – каждый раз выбирает новую точку для базы.

– Он что, местный?

– Не знаю. Вроде бы нет, но края эти хорошо знает. У нас есть несколько человек из местных, они советуют, куда направиться.

– Как зовут главаря?

– Сычук.

Я удивился:

– Тот самый? Начальник полиции?

Примак отрицательно качнул головой:

– Нет, тот Сычук погиб во время наступления красных. Это его сын, Семен.

– Сколько ему лет?

– Точно не знаю, но на вид лет двадцать.

– Двадцать?! И вы ему подчиняетесь?

Он криво усмехнулся:

– Попробовали бы мы не подчиниться... Это зверь! А его помощник Козорез еще хуже.

– Тоже полицай?

– Да. Был помощником начальника.

– Так… Приметы Семена Сычука?

Примак задумался, собираясь с мыслями. После паузы сказал:

– Знаете, мне трудно его описать… На вид он самый обыкновенный. Ну… средний рост, сложение среднее… волосы светлые, глаза… кажется, серые… или голубые… что еще? Все.

– Особые приметы есть?

– Не замечал.

– Ладно… Как выглядит Козорез?

– Высокий, худой, но жилистый… волосы темные, глаза тоже…

– Карие?

– Скорее черные. Лицо такое длинное, как у лошади. Ну, вот вроде бы и все.

Нас прервал шум во дворе. В дом вбежал Заяц. На его лице была растерянность.

– Товарищ старший лейтенант! Один труп исчез!

Я не понял.

– Что такое? Какой труп?

– Бандит убитый!

– Куда исчез?

– Не знаю? Когда выносили отсюда умершего, лежал во дворе. Недавно смотрел – все четверо на месте! А сейчас осталось трое!

– И куда он делся?

– Не знаю!

– Может, он был жив?

– Вряд ли! Не мог же он полночи притворяться мертвым!

Тут вмешался Примак:

– Извините… А вы не помните, как он выглядел? Ну, этот пропавший?

Заяц посмотрел на меня, и я кивнул, разрешая ответить.

– Ну, как выглядел… Длинный такой, худой…

– Лицо, как у лошади? – спросил Примак.

– Кажется, да. А что?

Примак вздохнул:

– Это был Козорез. И он снова ушел.

Мы с Зайцем переглянулись.

– Что значит – снова?

– То и значит. Однажды такое уже случалось. Мы тогда напали на Крутой Яр… год примерно назад… А местные открыли огонь. Козореза подстрелили, я сам видел, как он упал. Я еще хотел вернуться, поднять его, а Семен… Сычук… говорит: «Не трогай, пусть полежит». Я тогда не понял, о чем он. А через два дня Козорез нас нашел. Как – я не знаю. И был он цел и невредим.

– Интересно, – протянул Заяц. – Получается, что твоего Козореза пули не берут?

– Этого я не знаю. Только они с Семеном самые отчаянные люди, которых я встречал. Никогда не боялись под пули лезть. И ничего с ними не делалось. Хотя часто их одежда была продырявлена пулями.

– Ладно, все это хорошо, но куда же мог подеваться труп? – спросил Заяц.

Примак пожал плечами:

– Значит, он был жив.

Эта загадка так и осталась неразрешенной.

Мы погрузили в «виллис» оставшиеся трупы, раненого Примака, кое-как разместились сами и поехали в город.

В горотделе милиции мы провели опознание трупов. Оказалось, что двое – полицаи из местных, еще один – приблудившийся уголовник. Помня о просьбе бабы Стеши, я поинтересовался, кто участвовал в расстреле Ивана Ященко. По словам Примака, его расстреляли Козорез и еще двое полицаев. Один погиб год назад, второй был убит этой ночью.

Примака вскоре судили. Все-таки судья принял во внимание его помощь нам, и вместо расстрела он получил двадцать лет лагерей.

Мы же продолжали охотиться за бандой. Теперь в ней осталось шесть человек, и мы постарались, чтобы об этом факте узнали во всех селах района. Шесть человек – не такая уж большая сила, можно организовать отпор в случае нападения. И председатели сельсоветов были обязаны создать отряды самообороны, а также быстро оповестить нас о появлении банды.

Принятые меры вскоре принесли плоды. В декабре к нам прискакала на коне дочка председателя Грибовского сельсовета с известием, что этой ночью бандиты собираются напасть на село. Кто-то из селян собирал дрова в лесу, сел отдохнуть, и в это время мимо по тропинке прошли двое из банды, обговаривая предстоящее нападение. К счастью, селянина они не заметили. Так нам во второй раз помогла случайность.

Ввиду особой важности операции нам были приданы два армейских взвода из воинской части, расквартированной к тому времени в городе. Мы организовали засаду по всем правилам. Возле сельсовета, традиционно подвергавшегося нападению, оставили взвод во главе с Петром Зайцем; часть второго взвода, который руководил Володя Стародуб, заняла позиции у дороги, ведущей в село из лесу; вторая часть взвода под командованием Сергея Криворучко охраняла выезд из села. С какой стороны появится банда, было неизвестно, но так как дорога тут проходила одна, то ясно, что, скорей всего, со стороны леса.

Я с Колей Варенцовым засел в сельсовете, чтобы в случае необходимости встретить бандитов огнем в упор. Остальные наши силы должны были пропустить бандитов в село и подтягиваться сюда же, к сельсовету.

После полуночи мы услышали приближающийся от леса шум мотора. Как было условлено, Стародуб пропустил машину в село. А дальше все произошло очень быстро.

Как только бандиты «спешились» и двинулись к сельсовету, Заяц дал команду: «Огонь!», и его взвод дал залп из автоматов над головами преступников. От неожиданности те попадали на землю, даже не думая отстреливаться. И через минуту все шестеро были обезоружены и связаны.

Я подошел к шеренге плененных бандитов, всмотрелся в их лица. Так вот они, последние из грозной банды Семена Сычука! Вот и он сам, я опознал его по описанию Примака. Молодой парень, совсем молодой. Обычное лицо, ничем не запоминается. Разве что взгляд, очень спокойный и дерзкий… Даже как-то необычно для подобной ситуации. Не мог же он не знать, что его ожидает расстрел. Как, впрочем, и всех остальных. Они-то как раз были подавлены, понимали, что теперь дни их сочтены. Головы опущены, смотрят исподлобья. Один Сычук выглядит уверенным… Впрочем, не один. Второй, судя по приметам, Козорез. Так же спокоен.

– Ну что, – обратился я к бандитам, – нагулялись? Пора и ответ держать.

Они промолчали, только Сычук презрительно усмехнулся. Меня это разозлило.

– Что улыбаешься? Надеешься на снисхождение? Так тебе его не будет. За все дела свои ответишь, сволочь фашистская.

Семен равнодушно произнес:

– Посмотрим.

Я подошел к Козорезу. Высокий, худой, лошадиное лицо... Да, это он.

– Что, Козорез, снова попался? Второй раз мы будем повнимательнее.

Он бросил на меня острый взгляд:

– Откуда меня знаешь?

Я не ответил, но он сам догадался:

– А-а, Примак! Ясно...

Я дал команду к отправлению. Бандитов погрузили в их «студебекер» и повезли в город, где поместили в городскую тюрьму.

Теперь предстояло провести расследование и выяснить все относящиеся к делу обстоятельства, чтобы суд мог определить степень виновности каждого и вынести справедливый приговор. Начался сбор сведений, опрос свидетелей и тому подобные необходимые мероприятия, в ходе которых вина всех бандитов была неопровержимо доказана. Суд был назначен на пятнадцатое января 1946 года.

В актовом зале медицинского училища в тот день нельзя было протолкнуться. Народу набилось под завязку, и мне пришлось протискиваться сквозь толпу. За мной увязался молодой паренек Витя, сотрудник городской газеты «Сталинское племя», попросивший провести его в зал суда. Я выполнил его просьбу, так как считал, что люди должны знать, что никакое преступление не остается безнаказанным, а особенно измена Родине и бандитизм.

Ввели подсудимых, и люди разразились гневными криками. Еще бы: многие из них пострадали во время оккупации от фашистской власти, а еще больше от таких вот полицаев. Бандитов посадили на длинную скамью, конвой встал по бокам. Затем, как обычно:

– Встать! Суд идет!

И начался процесс.

Народный судья Сафонов, несмотря на молодость, вел заседание грамотно, квалифицировано. Говорили, что он закончил юридический техникум.

Опрашивали свидетелей, и после каждого выступления все четче вырисовывалась картина гнусного предательства этих подонков, картина совершенных ими преступлений как во время оккупации, так и после освобождения и в послевоенное время.

Жители города и района, заполнившие даже коридоры медучилища, ждали сурового, но справедливого приговора.

Во второй половине дня случилось ЧП: сбежал самый молодой член банды, шестнадцатилетний Григорий Мозоль. Во время перерыва он попросился в туалет, который находился во дворе. Сопровождал его один конвоир. Запустив мальчишку внутрь, конвоир остался у дверей. Мозоль долго не выходил, солдат заглянул в туалет и обнаружил, что он пуст. Оказывается, воспользовавшись своим худощавым телосложением, Мозоль пролез через отверстие туалета на женскую половину, где никого не было, перепрыгнул через забор и бежал.

Заседание перенесли на следующий день. Все силы были брошены на поиск сбежавшего бандита, но, к сожалению, ни к чему не привели. Мозоль бесследно исчез.

Шестнадцатого января народу стало еще больше. После опроса новых свидетелей стало ясно, что ничего нового они уже не добавили, поэтому судья решил прекратить вызов свидетелей. Государственный обвинитель Жмых потребовал для подсудимых высшей меры наказания.

Суд удалился на совещание, которое продолжалось недолго. Судья объявил приговор: расстрел для всех, в том числе для Мозоля – заочно. Народ встретил приговор овацией.

Я заметил, как ухмыльнулся Козорез. На лице Сычука нельзя было ничего прочесть, он равнодушно смотрел поверх голов в окно.

Мне рассказывали потом, как они держались перед лицом смерти, когда на них навели винтовки. Трое бандитов дрожали от страха, пускали слюни, плакали, и только эти двое, Сычук и Козорез, стояли спокойно. Семен имел наглость сказать солдатам:

– Цельтесь лучше, мазилы.

Их закопали у задней стены городского кладбища, и память о них со временем стерлась. Они заслужили забвение потомков».

Фарбий быстро перелистал оставшиеся страницы. Дальше о банде Семена Сычука не упоминалось. Гордиенко писал о своей дальнейшей работе в городе К., о том, как его перевели в Умань, о своем возвращении в К. Третья тетрадь начиналась описанием службы в шестидесятые годы, и эти записи занимали первые десять страниц, а затем обрывались. Очевидно, бывший следователь просто не успел написать продолжение.

Студенты 80-х. Выпуск 10

II КУРС

Е.Н. МИХАЛЬСКИЙ, СТРАННЫЙ ПРЕПОД

В пединституте им. Н.В. Гоголя всегда хватало всевозможных чудиков среди преподов. Один из самых ярких – Евгений Николаевич Михальский, преподаватель русской литературы. За его речью уследить было чрезвычайно трудно, но еще труднее – понять, что он хотел сказать, так что многое из того, о чем хотелось бы узнать, приходилось осваивать самостоятельно.

Здесь я привожу некоторые его высказывания.

– Я разрежу всех писателей на две половины (имел в виду то, что первую половину творчества писателей мы будем изучать на 2-м, а вторую половину – на 3-м курсе).

– Почему 60-е годы ХIХ века замечательны? Я постесняюсь дать ответ: слишком он прост и связан с критическими размышлениями от и до.

–  Хронология – наш хлеб. Вы понимаете, о чем я говорю (если честно, то основная масса не поняла).

– На курсе – сто пятьдесят человек. Пятьдесят из них учатся нормально. Остальные сто – троечники. Это арифметика. А мы работаем по законам высшей математики (?!).

Как-то Евгений Николаевич показал репродукцию панно, где были изображены русские писатели.

– В центре – солнце русской литературы – великий Пушкин. Но почему Достоевский до Пушкина? Вот Лев Толстой, весь выросший из почвы. А где-то внизу – Гоголь, освещенный солнцем. Тургенева называют богатырем русской литературы. Ну-ка, где этот богатырь? Что-то не видно.

– «Бесприданница» – ровно сороковое произведение Островского.

– Я читаю, читаю, вам надоело, вы встали и ушли, а мой голос здесь гремит. Это картина Чацкого (?!). Заходит Алла Степановна (в то время декан филфака), аудитория пустая, а лектор работает (о чем это он, никто не понял).

– Проверьте свои знания. Как в «Муму» звали старую барыню? Никто не скажет: никак. Старая барыня, и всё.

– Четыре вещи, самые патриотические в русской литературе: «Бородино» Лермонтова, «Война и мир» Толстого, «Козьма Захарьич Минин-Сухорук» Островского. Четвертым я почему-то считаю «Князя Серебряного» А.К. Толстого.

Пишет на доске rendez-vous.

– Кто здесь немец?

Мы удивлены и молчим.

– Есть немцы? Я имею в виду, кто изучает немецкий язык? Прочитайте по-немецки. Немец прочтет рендез-воус. Это не немецкое, а французское выражение. Рандеву.

– Я должен бы дать вам данные из книги Рибасова, но, увы, кое-какие вульгарно-социологические положения придется переделать, перечеркнуть и дать вам заново.

Показывает на окно аудитории.

– Окно. Окно-рама. Окно-рама в Графский парк. Окно в природу.

Не помню, о чем:

– Впереди на лихом коне! Седло пустое. Кто может скакать в пустом седле? Дьявол?! Иррациональное?!

– Есть такие лица – проведешь по нему рукой, и показываются яйца.

Женская часть аудитории уставилась на Михальского в недоумении, зато мужская (четыре человека) угорала от смеха, хотя мы и не поняли, о чем он.

На лекции о творчестве А.А. Фета нарисовал круг с точками, внутрь которого проникают со всех сторон стрелки:

– Это Украина времен Тараса Бульбы. Точки – города-крепости. Киев, Винница, Нежин, Чернигов и т.д. Неприятель вторгался со всех сторон, но обойти эти города не мог. Они связывали всю страну.

Рисует подобную картинку:

– А это орбитальная космическая станция. Все отсеки связаны между собой. Всё взаимосвязано. Вот так и мировосприятие Афанасия Фета.

После просмотра фильма «Лев Толстой» вошел в аудиторию, долго молчал и, наконец, завопил не своим голосом:

– Вчера хоронили Льва Толстого! Где вы были?!

Читает лекцию. Вдруг сильно хлопает руками по бокам кафедры:

– Передо мной стена! (имел в виду студентов, конечно).

Как-то, демонстрируя, как сидел молодой Николай I перед своим учителем В.А. Жуковским, забросил ногу на стол и долго оставался в таком положении.

В другой раз рассказывал о слесаре, который собирал книги Ж. Сименона и всё о писателе и его творчестве. Сименон прислал слесарю открытку с благодарностью за популяризацию своих произведений. Все материалы о Сименоне находились у этого слесаря в папках. В этом месте вдруг следует удар руками по кафедре и бешеный крик:

– Где ваши папки?!

Однажды на практическом занятии Е.Н. вызвал девушку, чтобы та рассказала о Базарове («Отцы и дети»). Не успела она раскрыть рот, как Михальский перебил ее и стал говорить сам. Говорил он с полчаса, начав со второго тома «Мертвых душ» и закончив ядерной катастрофой (честное слово, не вру). После этого посадил на место несчастную студентку, сказав:

– За такой ответ я не могу поставить больше тройки.

На экзамене по литературе:

– Что сказал Каренин Стиве Облонскому, когда тот пришел просить его развестись с Анной? Я вам подскажу начало фразы. Он сказал: «Да, да…» Продолжите мою мысль.

Тогда же, на экзамене, он просил студенток нарисовать расположение войск во время Аустерлицкого сражения (разве это по силам несчастным?) или схему движения Угрюм-Бурчеева по городской площади.

Меня же он мучил не очень долго, отметил, что, раз у меня «пять» по французскому, то я могу читать «Войну и мир» без сносок (и так, мол, пойму), и собирался отпустить, но тут вошел тогдашний декан Самойленко, и Михальский вынужден был задать мне еще какой-то вопрос (кажется, по Чехову). Ответа я не знал, и минуты три мы все сидели молча: ­декан, Михальский и я. Наконец, Евгений Николаевич сказал:

 – Я удовлетворен таким ответом, – и поставил мне «тройку».

Наш приятель Сергей Бородавко, учившийся курсом старше, говорил о Е.Н. Михальском:

– На втором курсе его было интересно слушать, можно было посмеяться. На третьем – хотелось подойти и въе…ать так, чтобы не встал.

Володя Другаков после трех первых лекций Михальского сказал:

– Как это Серега до третьего курса терпел? Мне уже сейчас хочется подойти и въе…ать!

Кому-то придется сдохнуть. 02

Глава 3. Родственники

Фарбий и Нестеров работали с родственниками погибших.

Капитан сосредоточился на дочери следователя. При первой же встрече выяснилось, что ее имя не Татьяна Дмитриевна, как она назвалась, а Тверь Днепрогэсовна! Фарбий невольно заглянул в ее паспорт (привычка!), когда «Татьяна Дмитриевна» доставала оттуда какую-то бумажку. Когда же Фарбий со свойственной ему прямолинейностью (впрочем, извинившись за случайно увиденные данные) спросил, как же следует называть хозяйку, она расплакалась и поведала следующую историю, типичную для 20-30 годов прошлого века.

Ее отца, родившегося в 1918 году, до десяти лет звали нормальным именем Дмитрий. Потом родители поехали строить Днепрогэс и переназвали сына в честь плотины. Была такая тенденция в те годы – называть детей в духе великих свершений. Правда, мальчик, как говорится, не вчера родился, но это никого не смутило, а его никто и не спрашивал, нравится новое имя или нет.

Много лет спустя, когда у Днепрогэса Ивановича родилась дочь, он, сам пострадавший по милости родителей, дал ей имя в честь своего родного города Тверь, переименованного в 1931 году в Калинин. Можно себе представить, какое детство обеспечил ей Днепрогэс Иванович, да и юность тоже.

– Я так настрадалась с этим дурацким именем! – жаловалась Татьяна Дмитриевна, она же Тверь Днепрогэсовна. – Меня ведь в молодости «Тварь» называли! Хотя характер у меня просто золотой!

Фарбий кивнул, но скептической улыбки сдержать не смог, и хозяйка это заметила.

– Правда-правда! – горячо воскликнула она. – Я для людей – всё, что угодно! Всю жизнь – на общественной работе! Даже замуж не вышла!

«Ну, положим, причина может быть именно в «золотом характере». Видали мы таких активисток», – подумал Фарбий, а вслух сказал:

– Татьяна Дмитриевна, а вы ничего необычного или странного не замечали в последнее время?

Она подумала и отрицательно качнула головой:

– Нет, все, как обычно. С утра отец работал над мемуарами, потом обедал, отдыхал, опять работа, и вечером – прогулка. Вот и в тот день… – она всхлипнула.

Капитан подал ей стакан воды, но Татьяна Дмитриевна отказалась.

– Значит, Дмитрий Иванович мемуары писал? И о чем же? – спросил Фарбий.

Она вздохнула:

– О чем может писать человек, который столько времени был следователем? Конечно, о своей работе. Он ведь с двадцати шести лет…

Фарбия это не очень заинтересовало, но на всякий случай он попросил:

– А не дадите ли вы мне эти записи? Ненадолго, на несколько дней. Может, там след какой-нибудь отыщется.

Дочь следователя заколебалась. После довольно продолжительного молчания, во время которого на ее лице читались мучительные сомнения, она все же согласилась.

– Хорошо, я дам вам мемуары. Только вы… как бы сказать…

Фарбий понял:

– Не волнуйтесь, Татьяна Дмитриева, с ними все будет в порядке. Не пропадет ни одна страница. А может быть, мы и напечатать их поможем.

Капитан сделал правильный ход, и Татьяна Дмитриевна не устояла.

– Ах, как это было бы замечательно! – всплеснула она руками. – Это было бы лучшим подарком папе! То есть… я хотела сказать, не подарком…

– Увековечиванием памяти, – подсказал Фарбий.

– Да, да! Вы совершенно правы! Я сейчас!

Она почти выбежала в соседнюю комнату и через несколько минут вернулась с тремя общими тетрадями в руках. Как отметил капитан, тетради были сравнительно новыми. Значит, Гордиенко занялся мемуарами не так давно.

– Вот, возьмите, – Татьяна Дмитриевна протянула мемуары капитану. И мстительно добавила: – Может, они помогут найти убийцу.

Фарбий поблагодарил и удалился, не слишком веря в такую возможность.

Старший лейтенант Нестеров тем временем пообщался с сыном Сафонова, который ничего вразумительного сообщить не смог. Ну, работал когда-то отец, Петр Александрович, в горисполкоме, так и что с того? Многие работали. Возможно, и враги были, но у кого их нет? Да и возраст уже не тот, чтобы мстить. Таким старикам до естественной смерти всего ничего, зачем же убивать? Больше Виталий ничего от него не добился.

А вот дочь Сафонова вспомнила, что за несколько дней до смерти отец, выходивший в магазин за продуктами, вернулся очень взволнованным. Быстро ходил по квартире взад-вперед и бормотал себе под нос одно и то же: «Не может быть! Не может быть! Ведь столько лет прошло! Нет, не может быть!» На вопрос дочери, чего не может быть, не ответил, только отмахнулся – не мешай!

«Мне кажется, он встретил кого-то знакомого, – сказала она. – Вот только почему так разнервничался, не понимаю. Хотя, может быть, никакой связи с его убийством здесь и нет, но я думаю, что вы должны знать об этом факте». Виталий записал полученные сведения, поблагодарил и отправился восвояси.

Глава 4. Чего боятся собаки?

Майор Басов удобно расположился в кресле перед телевизором, собираясь провести в нем весь субботний вечер, но на то и существуют жены, чтобы мужья не расслаблялись.

– Гена, погуляй с собакой! – крикнула из кухни Жанна, и не успел Басов придумать какую-нибудь отговорку, категорически добавила: – И не спорь, твоя очередь. Тебя и так вечно дома нет, доставь Рексу удовольствие.

Вздохнув, майор пробормотал:

– И здесь покоя нет. Рекс, гулять!

Рекс, черно-белый спаниель, радостно бросился к двери. Басов пристегнул к ошейнику поводок и вывел пса на улицу.

Они направились в парк, излюбленное место прогулок. В редкие минуты отдыха Басов приходил сюда с собакой – здесь хорошо дышалось и думалось. И в этот раз, наблюдая за носящимся по газонам Рексом, Басов размышлял о странных убийствах последних дней. К сожалению, ничего нового открыть не удавалось, и начальник милиции полковник Меншиков уже пару раз вызывал майора и предупреждал, чтобы поспешили: дело на контроле у начальства в области.

«Да хоть у папы римского! – с досадой подумал Басов. – Только и знают, что контролировать! А попробовали бы поползать по кустам, поискать следы, да порасспрашивать чертовых свидетелей! Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю, ничем помочь не могу!» Впрочем, он тут же устыдился таких мыслей, так как знал, что большинство областных руководителей поднялись наверх с самых низов, и ползать по кустам, как и расспрашивать «чертовых свидетелей», им приходилось многократно.

 Размышления Басова были прерваны внезапным ударом по ногам, таким сильным, что он едва устоял. Выругавшись, он опустил глаза, чтобы посмотреть, что такое его ударило, и обнаружил своего любимого Рекса.

– Ты что, дурачок? – майор хотел было почесать пса за ухом, но тот вдруг начал подвывать, дрожа при этом всем телом и прижимаясь к ногам хозяина.

– Да что с тобой?! Чего ты испугался?

Рекс, естественно, ничего не ответил. Тогда Басов огляделся и присвистнул.

Сам того не заметив, он забрался в тот самый глухой угол, где нашли труп бывшего следователя. Здесь ничего не изменилось – те же густые кусты акации, в начале осени только начавшие желтеть, тот же мусор… Впрочем, нет, мусор был новым. Тот, что находился здесь в день убийства Гордиенко, практически весь был отправлен на экспертизу на предмет выявления источника запаха, перепугавшего Пальму. Толку из этого не вышло, но сейчас… Сейчас Рекс вел себя так же, как и сыскная собака тогда – дрожал, жался к хозяину и подвывал.

«Да что ж это за место такое?! – сердито подумал Басов. – Ведь нет ни черта, не раз проверяли!»
Он взял пса на руки, и тут Рекс словно сошел с ума: завыл в голос и рванулся прочь, так что майору пришлось приложить немалые усилия, чтобы удержать его. Пес продолжал рваться, и тогда Басов отошел подальше и привязал Рекса к дереву. И собака почти сразу успокоилась, перестала выть, только иногда ее тело вздрагивало, но уже не так сильно.

Басов задумчиво смотрел на четвероногого друга. Ясно, что нервный припадок случился с Рексом из-за близости места преступления. Но почему? Что же такое находилось там до сих пор, чего не смогли найти оперативники?

Майор решительно направился к кустам. Присев на корточки, внимательно (в который раз!) осмотрел землю. Осколки бутылок, пробки, окурки… Обычный набор для таких мест. К тому же набор новый. Но Рекс! «Он  чего-то испугался, – размышлял Басов. – Когда нет видимой опасности, собака может испугаться только запаха.  Ветер дует с этой стороны… Все правильно. Он дрожал, подвывал. Потом я взял его на руки, и тут он… На руки!»

Майор вскочил, быстрым взглядом окинул кусты. Ничего… ничего… ничего… А это что?!

Выше уровня глаз на колючках акации висел какой-то клочок. Басов протянул руку и осторожно взял его. Повертел, осматривая со всех сторон, потом понюхал и задумчиво произнес:

– Шерсть. Волчья.

Глава 5. Подруги дней моих суровых…

Макс открыл дверь и услышал визгливый женский смех, что его очень удивило. В квартире жили он сам, его мать и сын Мишка, а также дед, отец матери. Никто из них не мог смеяться подобным образом.

Макс заглянул в гостиную и обнаружил своего деда в компании двух каких-то бабушек довольно вульгарного вида. Бабульки сидели на диване и попивали вино из высоких фужеров, а дед подкладывал им закуску на тарелки. Увидев Макса, он радостно провозгласил:

– А вот и мой внучок! Знакомься, Максим: это Валя, а это… как тебя… а, Катя. Значит, Валя и Катя.

Бабушки захихикали, и Катя жеманно сказала:

– Садитесь, Максим, познакомимся поближе.

И похлопала рядом с собой по дивану.

Но Макс предпочел сесть в кресло. Дед тут же налил ему в рюмку водки и повел рукой над столиком:

– Закусывай, чем хочешь!

Макс хмыкнул и сказал:

– Ну, за знакомство… Валя и Катя.

Названные дамы с готовностью опрокинули свои фужеры в рот, быстренько закусили и принялись разглядывать Макса. Он тоже поглядывал на них, не спеша жуя маслинку.

– А скажите, – подала голос Валя, – мы раньше нигде не могли встречаться?

Макс чуть не подавился маслиной. Откашлявшись, вежливо ответил:

– Не думаю.

– Нет, все же мне кажется, что наши дороги где-то пересекались, – кокетливо сощурилась Валя. – Такой интересный мужчина… я не могла вас забыть.

Максу захотелось убежать, но тут на выручку пришел дед:

– Вы что, барышни? В паспорт свой давно заглядывали? Говорю вам – это мой внук! Внук, ясно? Встречались они… На дискотеке, что ли?

 – Ну, почему на дискотеке? – вступила Катя. – Они могли встретиться в детском саду, где Валя была воспитательницей. Максим вполне мог посещать этот детсад.

Дед захохотал, а Валя исподтишка ткнула Катю локтем в бок. Макс хмыкнул и предложил:

– Наливайте, что ли.

Бабульки обрадовались.

– Правильно, Максимчик! Вот это мужчина!

Максу показался подозрительным такой энтузиазм. Глянув вниз, он заметил под столиком три пустые винные бутылки, на столе стояла четвертая. «Однако!»

Наполнили бокалы. Катя обольстительно, с ее точки зрения, улыбнулась:

– Ну что, Максик? На брудершафт?

Макса чуть удар не хватил.

– Я тебе дам «на брудершафт»! – грозно рыкнул дед. – Подбери свои дряблые губы!

– У кого дряблые?.. У меня?! – взвизгнула Катя. – Ах ты ж, старый пень!

– Спокойно, спокойно! – поднял руку Макс. – Не нужно эмоций!

– Дряблые губы! – кипятилась Катя. – Да чтоб ты сдох, старый! Валя, пошли отсюда!

– Ну и уматывайте! – гаркнул дед. – Алкашки хреновы!

Тут уж и Валя заорала:

– Это мы – алкашки?! На себя посмотри! Мы порядочные женщины!

– Порядочные женщины по два пузыря винища не выдувают! – парировал дед.

Бабульки аж задохнулись от возмущения:

– А тебе жалко стало, да?! Жлобяра старый!

– Вон!!! – завопил дед, вскакивая на ноги.

Катя с Валей не стали ждать продолжения и быстренько выпорхнули из квартиры, сопровождаемые смехом Макса и проклятиями деда.

– Нет, ты подумай, какие лярвы! – бушевал дед. – Выжрали два литра и концерт устроили! Ах, стервы!

– А кто они такие? – смеясь, спросил Макс.

Дед внезапно запнулся и покраснел:

– Да так, знакомые… Ты есть будешь?

– Нет, спасибо, я пойду. А ты смотри, не приглашай кого попало.

– Да уж, не приглашу, – буркнул дед.

Глава 6. Откуда тут волки?..

– Вот что, орлы, – майор Басов мрачно посмотрел на подчиненных, – в нашем деле появилась новая деталь. Но ситуацию она не проясняет, а, скорее, запутывает.

– Что за деталь? – спросил капитан.

– Я узнал, почему Пальма нервничала.

– Перепугалась, – напомнил Фарбий.

– Неважно. Так вот, причина – волчья шерсть.

– Волчья шерсть? – переспросил Фарбий. – Как это понимать?

– Буквально. Я нашел ее на кусте акации... там, в парке. Случайно, благодаря Рексу. Висела высоко, поэтому никто ее не заметил.

В разговор вступил Нестеров:

­– Вы думаете, товарищ майор, что какой-то клочок шерсти вызывает такую реакцию у собак?

Басов кивнул:

– Да. Не сам клочок, конечно, а запах волка.

– Но… Прошло уже немало дней, неужели запах сохранился?

– Как видишь, сохранился. Дождей не было, ветров сильных тоже… Вообще-то и мне непонятно, почему он до сих пор пахнет. Ладно, это не главное. Главное – найдена причина. Что теперь следует предпринять?

– Что? – переспросил Юра Жарский.

Майор осуждающе покачал головой:

– Та-ак… Лейтенант не знает. Может быть, старший лейтенант нам скажет, что делать? – он сделал ударение на слове «старший».

Виталий подумал и сказал:

– Я считаю, нужно еще раз осмотреть дачу Сафонова. Там растут кусты шиповника. Может быть, тоже найдем шерсть. Мы ведь с самого начала искали предмет, источающий запах, причем искали на земле. Зациклились на предмете, а на какой-то клочок могли не обратить внимания. Если вообще видели.

– Молодец, – одобрил майор, – правильно мыслишь. Вот и отправляйся на дачу, обследуй все кусты. И смотри снизу доверху, ничего не пропускай.

– Есть, – козырнул Виталий и вышел.

... К вечеру Нестеров явился с новостью: найден клочок шерсти! Как и в парке, висел на кусте высоко над землей.

– И что теперь? – поинтересовался Фарбий. – Допустим, наш незнакомец развешивает для чего-то на месте преступления волчью шерсть. Но зачем? Чтобы собак пугать? Смешно.

Басов согласно кивнул.

– Действительно, непонятно. Ты больше ничего не нашел, Виталик?

Нестеров буркнул:

– Ничего.

Майор медленно произнес:

– И Тимощук ничего не обнаружил. За что же зацепиться?

– Да, – вспомнил Виталик, – я там возле куста след видел собачий. Ну, возле того, где шерсть висела.

– Тоже мне, новость, – фыркнул Фарбий. – Пальма оставила.

– Нет, – сказал Нестеров, – не Пальма. Она к этому кусту не подходила, если вы помните. Сразу запаниковала и сидела возле Пастушка.

– А ведь точно! – вспомнил Фарбий. – Хотя я не понимаю, что это дает. Ну, забежала соседская собака, справила под кустом свою нужду...

– Так ведь боятся собаки к таким местам подходить!

Басов, внимательно слушавший разговор, быстро произнес:

– Фотографии места преступления здесь?

– Да, – кивнул Нестеров, – в столе. Достать?

– Давай.

Виталий вынул из ящика стола пачку фотографий и разложил перед начальником. Перебрав стопку, майор отобрал несколько.

– Смотрите, – подозвал он подчиненных, – вот он, отпечаток. Недалеко от ноги Сафонова. Попал в кадр, видимо, случайно. А вот более крупный план.

Фарбий скептически скривился:

– И что?

– Да то, что фотографировали, насколько мне известно, до того, как появилась Пальма – значит, это след не ее. И после того никакая собака не посещала это место.

– Хорошо. Допустим, собака побывала здесь до того. Что дальше?

– Дальше?.. Дальше, дорогой мой Паша, я хочу сообщить тебе, что след этот – не собачий.

– Не собачий? А чей?

Майор бросил фотографии на стол и выпрямился:

– Волчий.

Несколько секунд было тихо. Нарушил молчание Юра Жарский:

– Откуда тут волки?

– Из лесу, вестимо, – пробурчал Фарбий.

Басов пожал плечами:

– Может, и из леса. Благо, до него не так уж далеко.

– Не хочешь ли ты сказать, что Сафонова и Гордиенко загрыз волк?

– Да нет, конечно. Горло-то у них не перегрызено было, а как бы перерезано. Волк так не может.

– Тогда при чем здесь этот след? И волчья шерсть?

Юра Жарский азартно стукнул пальцами по крышке стола:

– Опять у нас какая-то чертовщина! Вроде «Следа ведьмы»!

Фарбий засмеялся:

– Ну, ты загнул! Там ведь все просто оказалось!

– А сколько мы поморочились, а? – не сдавался Юра. – И потом, не мы ведь дело раскрыли.

Фарбий почесал затылок:

– Что верно, то верно.

– Насчет чертовщины могу добавить, – сказал Басов. – Действительно, неясно, при чем здесь след и шерсть. Почему она висела так высоко? Допустим, кто-то хочет пустить следствие по ложному следу, списать два убийства на волка. В таком случае, он действует весьма неумно. Зачем-то цепляет шерсть высоко на куст, где мы нашли ее с большим трудом, и то благодаря случайности. Сделать вид, что волк прыгал? Для волка прыгнуть на такую высоту, конечно, не так сложно, но все равно – в чем смысл? Да и горло, как я говорил, не перегрызено, тут-то спутать нельзя. И еще одно. Я сразу не обратил внимания, а вот глянул еще раз на фото...

– Ну?

– Видишь ли, Паша, мой отец в молодости был охотником. Научил меня в следах разбираться. И вот, судя по всему, волк этот странный какой-то.

– То есть?

– То есть, если я правильно «прочитал» след, волк стоял на задних лапах.

– Дрессированный, что ли?

Майор развел руки:

– Вот это нам и предстоит выяснить.