Поручик Ржевский. История 4. Брат

– И тут, понимаешь, захотелось мне справить малую нужду. Только я начал это дело...

– С коня?

– С коня, не перебивай. Только я, значит, начал, как вдруг вижу – летят на меня французские кирасиры во главе с Неем!

– На вас?

– На меня.

– Ну, це вже брехня.

– Как – брехня?! Да если бы не Фаллос, я бы с тобой сейчас не разговаривал.

– Втекли, значит?

– Ну, Гуменюк, а ла гер ком а ла гер (на войне как на войне – фр. A la guerre comme a la guerre). Иногда и отступать приходится.

– Може,  хто и одступае, а вы точно тикали. Ой!

Поручик Ржевский, не сдержав возмущения, пнул своего верного денщика в голень.

– Подбирай выражения, скотина! Сказано тебе: отступил, значит – отступил. Ты же знаешь, как мой Фаллос, – он потрепал жеребца по холке, – умеет это делать.

– Знаю – бегом.

– Не бегом, а галопом, дурак!

Гуменюк вздохнул:

– А жалко, барин, шо вы не взяли мене у Европу. Може б, и я шо зробив. Наполеона в плен взяв бы, чи шо.

Ржевский пожал плечами:

– Может быть. Только дело-то было спешное, ехать надо было немедля. Я и один еле поспел к началу, а с тобой вдвоем... Да и не приглашал тебя Веллингтон.

– Свыня, – мрачно буркнул Гуменюк. – Натуральна.

Поручик Ржевский и Гуменюк ехали бок о бок по дороге, ведущей в Петербург.

Час назад они миновали Царское Село, и до столицы Государства Российского было уже рукой подать. Ржевский рассказывал денщику о великой битве с Наполеоном, Гуменюк изумлялся и не верил.

Был чудесный летний день, солнце стояло в зените. Поручику в конце концов прискучило разговаривать с денщиком, и он принялся оглядываться по сторонам в поисках места, где можно было бы сделать привал. Вскоре он обнаружил небольшую рощицу и свернул туда.

Въехав под тень деревьев, Ржевский увидел, что они не первые: у березы стояла легкая коляска, кучер возился с колесом, а рядом, заложив руки за спину, прохаживался кудрявый юноша лет шестнадцати. Услышав стук копыт, он живо обернулся и, с заметным интересом разглядывая всадников, ждал, когда они подъедут ближе.

Ржевский спешился, бросил поводья Гуменюку и сделал несколько быстрых приседаний, разминая затекшие ноги. Юноша приветствовал его:

– Добрый день, сударь! Вы, видно, едете издалека?

– Да, – ответил поручик, – издалека. Почти из самого Брюсселя. Добрый день, юноша.

– Из Брюсселя? – поразился молодой человек. – И ни разу не сходили с седла?!

«Да он туп», – подумал Ржевский, а вслух сказал:

– Отчего же? Сходил пару раз.

Юноша восторженно глядел на необычного всадника, запорошенного пылью дальних странствий. Набравшись смелости, он спросил:

– Простите мою нескромность... Не довелось ли вам быть поблизости от мест, где состоялось великое сражение с Наполеоном? Мы буквально на днях получили сообщение, что оно состоялось.

«Он повторяется», – подумал Ржевский, – дважды сказал «состоялось». Он снисходительно улыбнулся:

– Не поблизости, а в самой битве довелось побывать мне.

– Ах, сударь! – в полном восторге вскричал молодой человек. – Не сочтите за дерзость желание мое узнать подробности этого дела! Пур энси дир (так сказать – фр. Pour ainsi dire), из первых рук. Же ву зан при  (прошу вас – фр. Je vous en prie)!

Ржевский был тронут непосредственностью юноши и горячим обожанием, которое поручик уже видел в глазах молодого человека и слышал в его голосе, поэтому ответил без раздумья:

– Ну, что ж! Авек плезир (с удовольствием – фр. Avec plaisir) расскажу вам все, что видел. Гуменюк! Расседлай коней, будем обедать.

Юноша тотчас же велел своему кучеру распрягать; вынув из коляски дорожную корзинку, он принялся выкладывать съестные припасы на небольшую скатерку, расстеленную на траве.

Ржевский распорядился, и Гуменюк выложил их собственные продукты, к которым добавил две бутылки шампанского.

– Ну-с, – сказал поручик, – начнем.

Они уселись на траву; кучер и Гуменюк расположились поодаль, достали какую-то снедь и принялись поедать ее, не обращая более внимания на своих господ.

Ржевский откупорил бутылку, налил шампанское в бокалы и чуть было не выпил, но вовремя спохватился:

– А ведь мы еще не знакомы! Позвольте представиться: поручик Ржевский!

– Очень, очень рад! – ответил юноша. – А  я  – Александр.

Видимо, он решил, что этого недостаточно, и добавил:

– Пушкин.

– Что ж, Александр – за встречу и знакомство! – провозгласил Ржевский и осушил бокал. Александр последовал его примеру.

Когда голод был немного утолен, Александр, горя от нетерпения, воскликнул:

– Ну, рассказывайте, рассказывайте!

– Что рассказывать-то? – спросил Ржевский.

– Как – что?!  О Наполеоне!

– Ах, да! – вспомнил поручик. – Слушайте.

И он рассказал Александру о великой битве, ничего не упуская и не умаляя своих заслуг.

– Таким образом, – закончил он свое повествование, – такую скотину, как Веллингтон, надо еще поискать.

Лицо юноши пылало от негодования и выпитого шампанского.

– Каков негодяй! – вскричал он. – Это ему даром не пройдет!

– И не прошло, – успокоил его Ржевский. – Он получил от меня отличный пинок в задницу, на память. Большего он не заслуживает.

– Браво, браво! – захохотал Александр. – Вы  – настоящий герой!

–  Зачем так, – скромно ответил Ржевский. – Я  – настоящий гусар.

– Ах, как хотел бы я быть с вами там, на мельнице Мон-Сен-Жан! Какими жалкими, ничтожными кажутся мне теперь мои занятия!

– А чем вы занимаетесь? – полюбопытствовал Ржевский.

Александр смешался. Некоторое время он молчал, борясь с желанием открыться своему великолепному сотрапезнику; скромность и сознание собственной неполноценности не позволяли ему сделать это. Все же он решился:

– Я, знаете ли, – запинаясь, начал юноша, – я... в общем, пишу стихи.

– Как? И вы тоже? – поразился Ржевский.

– Что значит – и вы? – в свою очередь удивился Александр. – Нужно ли понимать вас так, что вы тоже посвящаете свой досуг этому занятию?

– Нет, – сказал поручик, – свой досуг я посвящаю совсем другому. Просто я знавал одного поэта, которому написать стихи было раз плюнуть.

– Кто же это? Державин,  Жуковский?

– Не имею чести знать этих господ. А того поэта звали Панин.

– Никогда не слыхал о таком, – сказал Александр.

– Да пес с ним. Смешно то, что после короткого знакомства с этим господином я иногда позволял себе некоторые экзерсисы  (упражнения – фр. Exercices)  в этом жанре.

– О, у вас должны быть потрясающие стихи! – в экстазе воскликнул Александр. – Читайте, читайте же скорее!

– Нет, нет! – запротестовал Ржевский. – Они вовсе не хороши. А вот вас я попросил бы прочесть что-нибудь свое.

Александр принялся отказываться, Ржевский упрашивал, и юный поэт сдался.

– Я прочту вам,  – сказал он, – свои анакреонтические стихи, которые назвал «Леда».

– Как, как? – переспросил Ржевский. – Какие стихи?

– Анакреонтические.

– Анак... – поручик запнулся. – Читайте.

Александр оперся рукой о землю, устремил взгляд вдаль и начал:

Средь темной рощицы, под тенью лип душистых,

В высоком тростнике, где частым жемчугом

Вздувалась пена вод сребристых,

Колеблясь тихим ветерком... и т.д.

Сначала поручик слушал внимательно, затем стал смотреть по сторонам, а под конец даже зевнул. Александр этого не заметил, дочитал свою «Леду» и со сдерживаемым волнением спросил:

– Как вы находите мое стихотворение?

Ржевский сделал вид, что думает, и глубокомысленно произнес:

– Стихотворение хорошее.  Действительно, анекдотическое.

– Анакреонтическое, господин поручик.

– Я  и говорю. Но есть один недостаток.

– Какой же?

– Скучновато. И от жизни очень далеко. Ну что это – рощица, тростник, струйки, ветерок... тьфу! Надо попроще, пожизненней, чтоб доходчиво и ясно!

Александр смутился:

– У меня еще так мало опыта... Вот если бы вы... так сказать, для образца...

– Что ж, – сказал Ржевский, – это можно, извольте.

И он прочел:

Птицы по небу летят,

А стрелки по ним палят.

Не палите, дурачье, –

Это просто воронье.

Судя по тому, как вытянулось лицо Александра, стихи его потрясли. Ржевский это заметил.

– А вот, – сказал он, – еще одно.

      Какие дамы есть в борделе!

      При разных формах и при теле.

Это стихотворение потрясло Александра еще больше первого.

– Господи, – слабым голосом произнес он, – господи...

– Ну, ну, мой юный друг, – ободряюще проговорил Ржевский, – мне понятен ваш восторг, но зачем же столько эмоций? Вы даже побледнели.

– Нет, все хорошо, – понемногу оправляясь, сказал Александр. – Просто я никогда не слыхал ничего подобного.

– Где же вам слыхать? Я  еще никому этого не читал.

– И не читайте! – вырвалось у Александра, но он тут же поправился. – Ваши стихи слишком хороши для неподготовленного слушателя.

– Что ж, – сказал Ржевский, – пожалуй, вы правы. Все же они лучше, чем ваши аккордеонические.

Александр не стал спорить.

– Впредь, – добавил Ржевский, – пишите без этих... выкрутасов. Простой язык, чтоб и солдату понятно было – вот что нужно.

– Я постараюсь совместить, – пробормотал Александр. – Во всяком случае, спасибо за урок.

– Не за что, – великодушно сказал поручик, – мы, Ржевские, всегда были рады дать добрый совет.

Александр внезапно хлопнул себя по лбу:

– Ах, наконец-то вспомнил!

– Что вспомнили? – осведомился поручик.

– Вспомнил, откуда мне известна ваша фамилия. Моя прабабушка, Сарра Юрьевна, из рода Ржевских!

– Сарра Юрьевна? – удивился Ржевский. – Но ведь она и моя прабабушка!

– Да что вы?!

Стали разбирать свою генеалогию, и вышло, что они – четвероюродные братья. Александр был в восторге.

– Боже мой! – беспрестанно восклицал он. – У меня – такой брат!

Ржевский предложил брудершафт, и они тут же выпили, поцеловались и перешли на «ты».

– Зови меня просто Саша, – сказал Пушкин.

– Зови меня просто Ржевский, – сказал Ржевский.

Александр, не зная, что бы еще спросить у брата, смотрел влюбленно, как тот допивает шампанское.

– Скажи, – задал наконец вопрос Пушкин, – ты дрался на дуэли?

– О-о, – ответил Ржевский, – сколько раз!

– И ты не был ранен?

– Нет, – сказал поручик, – я хорошо стреляю.

Александр придвинулся ближе и схватил его за руку:

– А меня ты научишь стрелять?

– Стрелять? – переспросил Ржевский. – Зачем тебе?

– Как – зачем?! Если какой-нибудь негодяй оскорбит меня, я вызову его и застрелю!

– Я  не подумал. Прости. Конечно, научу.

– Когда?

– Как только закончу дела в Петербурге, можем начать. Где тебя найти?

– В Царском Селе, я там учусь, в лицее. Ты приедешь?

– Конечно, брат.

– Спасибо, брат!

Ржевский посмотрел на солнце.

– Однако, мне пора. Гуменюк! Седлай!

В пять минут собрались; Ржевский пожал Александру руку и обнял.

– Ну, братишка, прощай! До встречи!

–  До встречи!                         

Ржевский вскочил в седло, махнул рукой и дал шпоры. Через полминуты скрылись из глаз поляна, коляска, кучер и будущее светило русской литературы. Впереди был Петербург.

Ржевский не знал, что не судьба ему будет попасть в Царское Село и дать уроки стрельбы Александру Пушкину, своему брату. Не знал он и того, какие последствия это будет иметь двадцать с лишним лет спустя для Пушкина. А жаль... Все могло бы быть по-другому...