Поручик Ржевский. История 2. Задница

ПОРУЧИК  РЖЕВСКИЙ И ЗАДНИЦА

Поручик Ржевский, любимец полка и Фортуны, попытался открыть глаза – и не смог. Несколько раз он безуспешно пробовал это сделать, потом сдался. Тогда он крикнул:

– Говнюк!

Но из глотки его, луженой, громоподобной, иерихонско-трубной, вырвался только лишь жалкий писк. Ржевский собрался с силами и повторил попытку:

– Говнюк!

На этот раз вышло лучше. Ржевский услышал, как скрипнула дверь, и голос денщика произнес:

– Шо, барин?

– Говнюк, мне плохо, – пожаловался Ржевский.

– Скильки вам казаты – Гуменюк я, а не Говнюк!

– Извини, братец, никак не запомню. О чем, бишь, я?

– Вы казалы, шо вам погано, – напомнил Гуменюк.

– Ох, верно! Так погано, хоть стреляйся.

– Так шо, подать пистолет?

– Но-но, ты! Распустился совсем! Принеси мне... принеси мне... что же, черт возьми, мне надо?

– Може, шампанське? – предположил Гуменюк.

– А что, разве у нас есть? – оживился поручик.

– Ни, нема.

– Так какого ж ты дьявола! – простонал Ржевский. – Иди, намочи полотенце. Умоешь меня.

– Слухаюсь.

Через минуту Гуменюк вернулся и принялся возить мокрым полотенцем по лицу Ржевского.

– Потише ты, морда! – завопил поручик. – Ты мне усы оторвешь!

– Та  ни! – флегматично сказал Гуменюк, продолжая свою работу.

Скоро Ржевский смог открыть глаза. Сначала он ничего не увидел, все было как в тумане. Затем, однако, мгла рассеялась, и он увидел ухмыляющегося денщика с полотенцем в руках.

– Ты что смеешься, скотина! – рассердился Ржевский и сделал попытку сесть. Но голова у него закружилась, и он рухнул на подушку.

– Отож! – удовлетворенно сказал Гуменюк. – Лежить уже и не сипайтесь.

– Что со мной, Говнюк? – простонал поручик.

– Гуменюк!!

– Гуменюк, Гуменюк. Я что, болен?

– Нажерлысь вы. Як свыня.

– Подбирай выражения, хам! – прикрикнул на денщика Ржевский, не слишком, впрочем, уверенно. Помолчав немного, он спросил:

– Я вчера ничего такого не творил?

– Та  не, – сказал Гуменюк, – ничого. Як усегда.

– Что значит – «как всегда»?

– Ну, шо? Спершу було нормально. Погралы у карты, пострилялы у пусти бутылки и все у такому роде. А тоди вы ще добавылы и сталы як натуральна свыня. Скинулы штаны и так ходили по казарме. А дальше вы на кони гарцювалы по вулыцях.

– А что здесь такого?

– Та ничого, тильки вы штаны не одилы. Сказалы, шо вам жарко. Так и каталысь.

– О боже! – схватился за голову поручик. – И все это видели?

– Та  вже ж.

– Что же мне теперь делать? А, Гов... Гуменюк?

– Ой, барин, не забивайте голову! Все и так знають, шо вы за цяця. Перший раз, чи шо?

Ржевский подумал и сказал:

– Ладно, черт с ним. Переживем.

Поручик Ржевский шел по улице, будучи в весьма дурном расположении духа. Его угнетала мысль о том, что он, знаменитый Ржевский, допустил такую оплошность: снять штаны, но не снять всего остального! Как же нелепо должен был он выглядеть в венгерке, ментике и – с голыми ногами! Ржевский от досады заскрежетал зубами и поклялся, что в другой раз не допустит такого конфуза: снимать, так все.

А пока он решил отвлечься от дурных мыслей и направился к женской бане, где он давно уже оборудовал себе смотровой пункт и через небольшое отверстие в стене  изучал анатомию гарнизонных дам и барышень. Он не так уж редко прибегал к этому способу успокоения своих нервов. Вернее будет сказать – довольно часто. А еще вернее – почти каждый день. Иногда несколько раз в день.

Продравшись сквозь заросли крапивы и лопухов, Ржевский отыскал в стене отверстие, заткнутое паклей. Вытащив затычку, поручик приник к дырке.

В это время в бане было немного женщин. Ржевский увидел жен капитана Егорова, поручика Лапова, капитана Стальского. Поручик наблюдал их неоднократно, поэтому не только не возбудился, но даже зевнул. И вдруг...

То, что Ржевский увидел, ошеломило его. Из клубов пара выплыла огромная,  колоссальная, громадная, исполинская, гигантская, грандиознейшая задница. Такой задницы Ржевскому никогда еще не доводилось встречать. На секунду у него прервалось дыхание, он отпрянул от отверстия, холодный пот оросил его чело; только спустя некоторое время смог он вернуться к наблюдению, спрашивая себя, – не приснилось ли ему это.

Но нет, это был не сон. Необъятная задница находилась там же, где он ее оставил, и Ржевский принялся внимательно ее изучать.

Страшное впечатление производили ее размеры. Обширность, неохватность задницы напомнила Ржевскому Таврийские степи, где  ему однажды пришлось побывать. Поручик смотрел на широчайший зад и как бы видел себя, скачущего по заснеженной степи, торопящегося доставить донесение в штаб армии. Он вздохнул.

Ржевский обратил вдруг внимание, какой необычной белизны  была эта изумительная задница. Она сверкала, как альпийские вершины, которые Ржевскому совсем еще юнцом довелось штурмовать с армией фельдмаршала Суворова. Ее нельзя было сравнить с белоснежными лилиями, ибо таких гигантских лилий не бывает. Нельзя ее было сравнивать и со слоновой костью, потому что слоновая кость имеет свойство желтеть со временем, а представить эту потрясающую задницу желтой Ржевский никак не мог. Перед мысленным взором поручика проплывали сугробы снега, сахарные головы, жемчуг, алебастр, известь, – но ни на одном из этих предметов белого цвета не мог он остановить свой выбор, чтобы сравнить его с задницей бель энконю (прекрасная незнакомка – фр. Belle inconnue)

В конце концов, найдя эту проблему неразрешимой, поручик постановил так и именовать эту чудесную белизну –  цвет задницы прекрасной незнакомки.

Ржевский хотел еще полюбоваться чудным задом, но его не было уже на месте. Поручик догадался, что его обладательница пошла одеваться, и тут же решил  дождаться ее у крыльца. С этой целью он обогнул баню и принялся прохаживаться взад и вперед перед дверью, насвистывая что-то маршевое.

Прошло какое-то время. Наконец, дверь открылась, и на крыльцо вышла она, незнакомка. Едва взглянув ей в лицо, Ржевский понял, что погиб. Это был ку де фудр, удар молнии, или, по-русски,  любовь с первого взгляда. Незнакомка была весьма недурна собой, и свой грандиозный зад она несла с таким изяществом, так непринужденно, что у Ржевского прямо сердце защемило. Незнакомка начала спускаться по ступенькам, и поручик, совершенно не соображая, что делает, бросился к ней, чтобы поддержать под руку, и проделал это так успешно, что его сабля запуталась между ногами чудесной красавицы, и она скатилась с крыльца, причем Ржевскому тут не повезло, так как он оказался придавленным незнакомкой. Поручик сжал зубы, чтобы не завопить, и совершенно напрасно – если бы он даже выжал из своих легких все, на что они способны, то и тогда его никто бы не услышал, ибо красавица завизжала с такой потрясающей мощью, что заглушила бы и эскадрон поручиков Ржевских. От  этого жуткого визга у последнего заломило в ушах, и он едва сдержался, чтобы не полоснуть незнакомку саблей. Подавив свой нехороший порыв, поручик напрягся и столкнул красавицу на землю. Быстро вскочив на ноги, он отряхнулся и принялся бегать вокруг незнакомки, не зная, с какой стороны за нее взяться. При этом он бормотал извинения, но не был услышан из-за непрекращающегося визга. Видя такое дело, Ржевский стал орать во всю глотку:

– Сударыня!.. Пароль д’оннер!.. (честное слово – фр. Parole d’honneur) Это вышло случайно!.. Простите великодушно!.. Я просто в отчаянии!.. Да тише ты, скотина! Умоляю, простите!

Мало-помалу его мольбы возымели-таки действие, и красавица начала успокаиваться. Ее огромные, с поволокой («Как у коровы» - отметил Ржевский), глаза внимательно  изучили поручика, и, кажется, их хозяйка осталась довольна результатом осмотра. Во всяком случае, она улыбнулась ему и тихо, почти шепотом, спросила:

– Кто вы?

– Поручик Ржевский, мадам! – крикнул он, радуясь, что все как будто обошлось.

Она скромно потупила глаза:

– Мадмуазель...

– О, пардон, пардон, мадмуазель! Приношу свои искренние извинения! Не нужно будировать (обижаться  – от фр. Bouder)!

– Вы так налетели на меня, – робко произнесла она, – я испугалась...

– О, мадмуазель! Вы должны понять меня – я был сражен с первого взгляда! Как только я увидел вас... вашу задницу...

– Что?!

Ржевский понял, что сказал что-то не то, и поспешил исправить оплошность:

– То есть... я имел в виду, мадам – тьфу, черт, – мадмуазель!.. я покорен вами! Такая огромная... э-э... красота! Я никогда не видел ничего подобного!

Незнакомке понравились изысканные  обороты речи Ржевского, и она благосклонно кивнула ему:

– Ваши извинения принимаются, сударь! Однако не тот ли вы поручик Ржевский, о котором так много говорят в городе?

– И что же говорят?

– Говорят, что вы... что вы... как бы выразиться...

– Матом, сударыня! – сказал Ржевский и захохотал.

– Сударь! – строго произнесла незнакомка, и Ржевский смешался.

– Простите, сударыня! Это все казарма-с. Общаешься по большей части с себе подобными, а попадешь в приличное общество, ну, и ляпнешь что-нибудь не то.

– Ладно уж! – улыбнулась она. – Я вас понимаю и прощаю.

– Ангел! – вскричал поручик в восторге. – Ну... ангел! Позвольте умереть за вас!

При этих словах глаза незнакомки внезапно сверкнули, и губы ее искривила дьявольская улыбка, но, так как она опустила голову, Ржевский этого не заметил. А зря.

В следующий момент она вновь посмотрела на поручика и нежно проворковала:

– Умереть за меня?.. Какой вы, однако... горячий. А что, если я действительно попрошу вас об этом?

– Приказывайте! – рявкнул Ржевский, не допуская все же мысли, что она способна на такую пакость.

Но незнакомка сказала:

– Хорошо. Один офицер... из вашего полка... смертельно обидел меня. Он в оскорбительном тоне высказался о моей... моей...

– Заднице? – подсказал Ржевский.

Краска негодования залила лицо незнакомки:

– Как вы смеете!..

– Молчу,  молчу! – поспешил успокоить ее Ржевский. – Так что требуется от меня, мадмуазель?

– Я хочу, чтобы вы под каким-нибудь предлогом вызвали его на дуэль и застрелили.

Ржевский задумался. После небольшой паузы он сказал:

– Вообще-то это сделать нетрудно. Но... после этого... могу ли я рассчитывать на вознаграждение?

Незнакомка как-то неприятно хихикнула:

– Мне говорили, что для вас нет ничего невозможного...

– Отлично! – поручик радостно потер руки. – Имя этого офицера!

– Ротмистр Бушелев! – с ненавистью процедила она.

Ржевский остолбенел.

Бушелев! Лучший друг! Еще вчера они мерялись с ним, у кого больше, и пусть у ротмистра  меньше, но какое это имеет значение для настоящей дружбы! Бушелев, который два года провел в турецком плену, и все эти два года турки пытались  добраться до его тыльной части, и только угроза, что придет Ржевский-паша и отомстит за друга, спасли его от надругательства. Сколько они с Бушелевым выпили вдвоем! Сколько женщин перелюбили! Капитан Рыбин, полковой поэт, написал о них такие строки:

Эту пару сравнить не с кем,

Бушелев и Ржевский сроднились душами.

Мы говорим – Бушелев, подразумеваем – Ржевский,

Мы говорим – Ржевский, подразумеваем – Бушелев!

И на него, лучшего друга, поднять руку?!

– Поручик! Вы дали слово! – услышал он голос незнакомки, но не было в нем ни робости, ни нежности, а было только злорадство.

Другими глазами взглянул он на эту даму и содрогнулся. Как могло получиться, что ее чертова задница затмила его взор и помутила мозги? Теперь он увидел перед собой не испуганную, невинную девушку, а опытную, ох, какую опытную бабу, с мерзкой ухмылкой наблюдавшую за ним. Как будто прочитав его мысли, она жестко повторила:

– Вы дали слово. Хотите вы этого или нет, но вам придется вызвать Бушелева. Если вы этого не сделаете, всем станет известно, как вы держите свое слово.

Не зная, что предпринять, Ржевский простонал:

– Горе мне!

И услышал в ответ издевательский смех.

Тогда он круто повернулся и побежал прочь от этого проклятого места, мысленно поклявшись, что никогда в жизни не приблизится к бане и на пистолетный выстрел.

Вернувшись домой, Ржевский яростно сорвал с головы кивер и швырнул его в угол; туда же с грохотом отправилась сабля. Поручик забегал по комнате, переворачивая стулья, ругаясь и производя адский шум.

Прибежал Гуменюк. С минуту он наблюдал за поручиком, затем спокойно сказал:

– Шо, барин, знову вмазали?

Ржевский не обратил внимания на эту реплику и выкрикнул:

– Ах, Говнюк, в какое я говно вляпался!

Тут его мозг машинально отметил интересное сочетание слов, и он принялся склонять его на разные лады, обдумывая, какой каламбур мог бы получиться из двух лексических единиц "Говнюк – говно", но  негодующий голос денщика вернул его к действительности:

– Я – Гуменюк!!!

Ржевский остановился, осмысливая услышанное:

– Что ты сказал?

– Сказав, шо я – Гуменюк, а не Говнюк!

– Да-да-да, ты прав. Прав, прав, прав. Ты – Гуменюк. Это я – говнюк. Ох, какой же я говнюк!

От этих причитаний Гуменюку стало не по себе, и он участливо спросил:

– Шо случилось? Може, в карты продули?

– Что там – карты! – в отчаянии крикнул Ржевский. – Одна баба обвела меня вокруг пальца, и теперь я должен вызвать Бушелева на дуэль и убить его – или самому погибнуть!

– Ничого соби! – воскликнул Гуменюк. – Це хто ж така?

– Не знаю! – в сердцах буркнул Ржевский. – Я даже имя ее забыл спросить.

– А яка вона з себе? Я  тут усих знаю.

– У нее огромная задница, – начал было поручик, но Гуменюк не дал ему продолжить, радостно воскликнув:

– Та це ж Задница!

Ржевский воззрился на него:

– Что ты о ней знаешь?

– Про нее нихто ничого не знает. Тильки то, шо вона падлюка, с отакенным задом, и зовуть ее Задница.

– А имя, имя?

– Та яке там имя? Задница, и все.

Поручик поднял стул, сел на него и задумался. Прошло немало времени, а ему все не приходило в голову, как избежать дурацкой дуэли и при этом не нарушить слова. Наконец, он плюнул и решил положиться на судьбу.

Вечером в доме губернатора был бал, и весь губернский бомонд (высший свет – фр. Beau  monde) собрался под его гостеприимной крышей. Там можно было встретить кого угодно, от юных девственниц до старых отравителей воздуха, от титулярного советника до действительного статского, но больше всего было офицеров, которые не могли упустить случая выпить за чужой счет. Понятное дело, без Ржевского такое мероприятие не могло пройти.

Но тщетно оглядывали огромный зал его боевые товарищи – поручика нигде не было видно. Скучавшие без своего заводилы офицеры поначалу удивлялись, потом возмущались, и, наконец, заволновались. Все поняли, что произошло что-то невероятное, ибо отсутствие Ржевского в месте, где можно недурно выпить и при этом не платить – вещь сама по себе невероятная. Корнет Сикорский, еще недостаточно хорошо знавший Ржевского, высказал предположение, что поручику, возможно, стыдно за свои вчерашние действия, когда он галопировал по улицам в полуобнаженном виде, но его подняли на смех. Капитан Рыбин объяснил незадачливому корнету, что Ржевский имеет обыкновение проделывать подобные вещи с завидным постоянством, а страдать от так называемых угрызений совести для поручика столь же невозможно, как для него, Сикорского, проглотить живую жабу.

Когда тревога возросла до невероятных пределов, виновник ее появился в зале – но каким измученным он выглядел! Бледный, небритый, под глазами синева, усы повисли – не Ржевский, а черт знает что! Нервно оглянулся он по сторонам и вздрогнул, увидев спешившего к нему Бушелева. Тому даже показалось, что Ржевский сделал движение, как бы собираясь выскочить обратно за дверь, но его уже схватил за руку штабс-капитан Милославский:

– Ржевский, где ты был, скотина? Мы ждем, ждем, а тебя все нет! Исчез куда-то, бросил товарищей!

Ржевский протестующе поднял руки, но сделал это как-то вяло:

– Что вы, господа, что за ерунда? Не исчез я никуда!

Офицеры зааплодировали:

– Браво, Ржевский! Новый каламбур!

Ржевский так же вяло улыбнулся и взял под руку подоспевшего Бушелева.

– Мне нужно с тобой поговорить. Отойдем.

Они отошли в сторону, и тут Бушелев перехватил инициативу:

– Слушай,  Ржевский, я тебя весь день ищу. Хотел тебе рассказать об одном событии, произошедшем сегодня утром. Я познакомился с одной дамой, у которой умопомрачительная  зад...

– Стой! – воскликнул Ржевский. – Я закончу за тебя: умопомрачительная зад...ница. Правильно?

– Правильно, – обескуражено произнес Бушелев. – Как ты догадался?

– Это было нетрудно. Сегодня днем я тоже с ней познакомился, и знаешь, что она сказала?

– Что?

– Чтобы я вызвал тебя на дуэль, за то, что ты оскорбил ее задницу.

С минуту Бушелев молча смотрел на Ржевского, переваривая сообщение, потом выдавил из себя:

– И что ты?..

– Я  дал ей слово раньше, чем узнал, что это ты ее... гм… обидел.

Бушелев неуверенно улыбнулся:

– Да что я там сказал? Что такая задница должна наполнить своим духом весь губернаторский дом за один выпуск  газа. Что здесь обидного?

Ржевский вынужден был согласиться:

– Действительно, ничего.

– Так что, из-за этого нам стреляться?

Ржевский скрипнул зубами:

– Да пойми, дурак, не хочу я с тобой стреляться, но я дал слово! И теперь не знаю, как из этого дерьма выбраться!

И тут... Конечно, Фортуна не могла оставить своего любимца в столь щекотливом положении. В зал вошел капитан  в форме Ахтырского гусарского полка.

– Минуту  внимания, господа! – зычно произнес он. – Кто из вас поручик Ржевский?

– Я! – крикнул поручик, чувствуя, как кровь резво заструилась по его жилам.

– Вам пакет! – капитан протянул ему конверт, запечатанный пятью сургучными печатями.

Ржевский в мгновение ока вскрыл его, достал лист бумаги и принялся читать. Его лицо на глазах преображалось: исчезла бледность, синева под глазами, он порозовел, усы из висячего положения перешли в стоячее; словом, он ожил.

– Полковник! – крикнул он. – Где вы?

– Я здесь! – отозвался из толпы полковник Денисов. – Что у вас, Ржевский?

– Письмо от фельдмаршала Веллингтона, господин полковник!

Денисов протиснулся сквозь взбудораженную толпу, взял из рук Ржевского бумагу, прочел, и в глазах его засветилась гордость за своего подчиненного.

– Господа! – громовым басом провозгласил он. – Фельдмаршал Веллингтон, главнокомандующий войсками антибонапартовской коалиции, приглашает нашего любимца, поручика Ржевского, прибыть в его ставку в качестве военного советника! Перед лицом решающего сражения с Наполеоном он не мог сделать лучшего выбора!

Все присутствующие ахнули, и со всех сторон на Ржевского посыпались поздравления и пожелания удачи. А он, гордый и счастливый, наклонился к уху Бушелева и шепнул ему:

– Теперь я не могу вызвать тебя – и слава Богу! Слишком ответственная миссия предстоит мне, чтобы я разменивался на дурацкие дуэли!

– Молодец! –- горячо пожал ему руку ротмистр. – А эта Задница...

– Ну ее в задницу! – закончил Ржевский.

В этот момент он увидел ее, стоящую в толпе и с ненавистью глядящую на него. Но что ему были эти взгляды!

– Мадмуазель! – крикнул он. – Я расскажу о вас фельдмаршалу! Простите, если что не так! В утешение я посвящаю вам стихи:

Когда мелькнет такая ж...а,

Застынет в ужасе Европа!

Под хохот офицеров Ржевский схватил бутылку шампанского, выдул ее до дна и воскликнул:

Бонапарт, тебе хана,

Лампа-дрица оба-на!

И все поняли, что он - серьезно.