Начальник штаба

Весной 1981 года у нас появился новый начальник штаба – майор Вишнёв. Чем он нас поразил с первых дней? Тем, что потребовал, чтобы военнослужащие ходили с застегнутыми воротниками и отдавали честь офицерам. Для тех, кто не служил в Советской Армии, поясняю: в то время солдату полагалось быть наглухо застегнутым, и не просто на все пуговицы, а еще и на специальный крючок на воротнике. И по барабану, какая стояла жара. И никаких закатанных рукавов.

Мы-то ходили с расстегнутыми воротами и ни про какое отдание чести не помышляли. Поэтому требования нового начштаба нас возмутили. Вот, думали мы, явился придурок на нашу голову.

Особенно укрепилось такое мнение после «Веселых стартов», которые он нам устроил. Заставил нашу роту натянуть противогазы и бегать по площадке в немалую жару. Мы чуть не покончались. Дышать в противогазе невозможно – не хватает воздуха. Оттянешь резину в сторону, чтобы хапнуть кислорода – стекла запотевают, не видно, куда бежишь. С горем пополам отбегали и возненавидели изверга.

А он оказался нормальным мужиком. И не просто нормальным, а очень даже стоящим солдатского уважения.

Номеров, подобных беготне в противогазах, он больше не откалывал. Изъяснялся коротко и выразительно. Пример: пропал «молодой» по фамилии Кит. Майор дает установку:

– Искать везде, вплоть до водосточной канавы. От военного строителя всего можно ожидать!

Я забыл, где нашли Кита (нашли-таки), но фраза осталась в памяти.

Время от времени Вишнёв устраивал охоту на «ушитых». В наше время было модно ушивать армейские брюки, кители и куртки (в стройбате, кроме общеармейской, была своя форма одежды – комбинезоны и куртки). Кроме того, на сапоги набивали дополнительные каблуки – такая была мода. Кто не имел возможности, так и ходил с грубо прибитым каблуком, и выглядело это ужасно. Кто мог, обтачивал каблук на станке, и тогда такой каблучок смотрелся довольно изящно.

Вишнёв развлечения ради ловил таких «ушитых», у которых обязательным атрибутом были также высокие каблуки, и заставлял распарывать форму и отрывать лишние каблуки. Делалось это без тупого армейского рвения – так, спортивный интерес, кто дольше продержится.

Так вышло, что выловил майор практически всех. Я был в числе самых последних, а может, и самым последним. Мы приезжали с работы раньше других, поэтому имели возможность проскочить через КПП и рассеяться по части до того, как начальство устраивало поверки, проверки и т. д. И у меня в клубе был спрятан дополнительный комплект обмундирования, не ушитый, и запасные сапоги без лишних каблуков.

И все-таки я попался. Приезжаем как-то с работы. Смотрю через ворота – Вишнёва нет (штаб находился прямо у КПП). Со спокойной душой захожу и натыкаюсь на майора, сидящего на стуле возле КПП.

– Ага! – радостно смеется Вишнёв. – Наконец-то ты попался! Ну, пошли.

Ведет меня в штаб, вручает лезвие, ножницы и плоскогубцы.

– Приступай.

Делать нечего, правила игры надо соблюдать. Минут тридцать я распарывал форму и отрывал каблуки, которые прибивались на совесть. Помучился я с ними порядочно. Но зла на Вишнёва не держал.

Особенно показал он себя настоящим мужиком в случае с моим новым командиром роты.

Месяцев за пять до дембеля человек двадцать из нашей третьей роты (в том числе и меня) перевели в четвертую. Четвертую роту передислоцировали к нам, в Севастополь, и укомплектовали «молодыми». «Дедов» там не было, вот нас и бросили укреплять дисциплину и приучать к традициям.

Возглавлял роту капитан Манойло, человек со странностями, не пользовавшийся никаким авторитетом. Судите сами: может ли нормальный офицер объявлять роте, что некий солдат обозвал его «женским половым органом»? 

Как-то он зашел в кубрик третьей роты в момент, когда «деды» валялись на кроватях и смотрели телевизор. Капитан, как положено, заорал:

– Встать с кроватей!

Кто-то крикнул:

– Капитан Манойло!

Манойло рефлекторно ответил:

– Я!

– Лови!

И «дед» громко перднул.

Свидетелем данного эпизода была половина роты.

Так вот, этот офицер командовал четвертой ротой. И как-то утром, будучи дежурным по части, явился в кубрик выгонять личный состав на зарядку.

Вообще-то такие мероприятия не входят в задачи дежурного по части, но, видно, капитану после ночи, которую он провел за бутылкой, хотелось деятельности.

По старой традиции, на зарядку выходили все «молодые» и кое-кто из «черпаков». «Деды» же могли еще немного поспать, и трогать их – западло.

Влетает Манойло в сопровождении некоего мичмана (забыл фамилию) и начинает сбрасывать «дедов» вместе с матрасами на пол. Видя такое дело, я сел на кровати, чтобы тоже не оказаться на полу.

Но разгоряченный капитан не оценил жеста доброй воли и заорал:

– На зарядку!

– Сейчас, – сказал я, лишь бы что-то сказать.

И вдруг Манойло ни с того ни с сего хватает меня за футболку и со всей дури дергает. Естественно, футболка рвется, что мгновенно приводит меня в бешенство.

Хотел я зарядить ему в харю, но, к счастью, в последний момент опустил руку ниже и ударил в грудь. Он же вместо того, чтобы гаркнуть что-нибудь командирское, полез драться. И вот мы толчемся в узком проходе между двухъярусными кроватями, пытаясь нанести друг другу удар половчее, а из-за спины Манойло меня старается достать тот мичман. Как уж в этой тесноте я умудрился разорвать капитану рубашку, не знаю. Едва он это заметил, сразу же прекратил драться и умчался.

Мичман, оставшись со мной один на один, присмирел и примирительно так заговорил:

– Ну, зачем ты… Надо было идти на зарядку… Что теперь будет…

Что-то я ему рыкнул в ответ, не помню, ибо был сильно взвинчен.

Куда убежал Манойло, я не знал, но предполагал, что в штаб. Немного остыв, я сообразил, что у меня, как говорят американцы, могут быть большие неприятности. Представьте: рядовой не выходит на зарядку, не подчиняется приказу командира роты, вступает с ним в драку, наносит телесные повреждения и рвет рубашку. Минимум – 10 суток на «губе». Максимум – дисбат.

Но никаких последствий не было. Позже я узнал, в чем причина. Оказывается, Манойло пожаловался Вишнёву: так и так, рядовой Донских дрался и порвал мне рубашку. А майор, принюхавшись, говорит:

– Товарищ капитан! Вы как будто дежурный по части?

– Так точно!

– А почему от вас перегаром разит? Вы что, пили во время исполнения служебных обязанностей?

– Да я… никак нет…

– Нет? Тогда идите.

Не предъявляя больше никаких претензий, Манойло отправился нести службу.

Таким образом, майор Вишнёв, в общем-то, спас меня от нехороших последствий. И я простил ему то, что незадолго до этого он присвоил мой солдатский блокнот, в котором были записаны разные песни (не солдатские). Он коллекционировал такие блокноты, особенно с рисунками, а у меня их было немало. Ну и черт с ним. Для хорошего человека не жалко.

Самые прекрасные пацаны

САМЫЕ ПРЕКРАСНЫЕ

           

В киевской общаге техникума менеджмента транспортного строительства, где я жил, в 2007 году долбанные студенты  устроили гулянку по поводу защиты дипломов. Вопль в коридоре:

– Тут отдыхают те, кто считаем себя самые прекрасные, самые красивые, самые охуительные пацаны!

УРОДЫ!

Произошла драка между студентом и молодым пожарным, жившим здесь же, в общаге. Студент был сильно пьяным, море по колено, хотелось еще драться. Искал своего противника с воплями: «Уроды! Уроды!», не нашел и выбрался на улицу. Я имел счастье среди ночи послушать разговор трех придурков.

Первый:

  – Уроды!  Уроды! Де воны?!

Второй, непонятно, о ком:

– Це мий брат… На першому курси мы булы як браты.

Третий:

– Нема пытань! Нема пытань!

– Уроды!

– Брат… На першому курси…

– Нема пытань!

– Мий брат…

– Уроды!

– Нема пытань!

И так минут сорок.

ПОХВАЛА

Сантехник, проживавший на одном этаже со мной, сделал мне такой комплимент:

– Я с тобой еще не пил, но уже слышал о тебе много хорошего.

ЗАХОТЕЛОСЬ

Сгорела комната и зачадила весь наш этаж – два дебила уехали домой и не выключили обогреватель, что-то замкнуло, пожар. Долго ремонтировали, наконец, сделали. Поставили новую дверь. Комната, естественно, пустая. Через некоторое время два других дебила выбивают дверь и проникают в пустую комнату. Камера наблюдения это фиксирует. Спрашивают у дебилов:

- Вы зачем дверь выбивали? Там же нет ничего!

Ответ после долгого размышления:

- Не знаю… Захотелось… 

КАК Я ВВЕЛ В ЗАБЛУЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Работала как-то в нашем кабинете уборщица и спрашивает вдруг:

– А это что, паяльник?

Так как стояла она, уборщица, в углу, где на тумбочке находился модем, я, не глядя, ответил:

– Нет, это Интернет.

– Понятно, – сказала она уважительно.

Только на следующий день я увидел, что возле модема действительно стоит на подставке паяльник.

КАК ТЕТКА ГРОМИЛА БАНКОМАТ

Пошел я как-то переоформлять банковскую карту в отделение Приватбанка. Сижу возле оператора, и вдруг… взрыв, ураган, атомная бомба!

В зал с истерическим воплем влетает тетка и мечется по залу:

- Твари!!! Суки!!! Бл…!!!

Все, мягко говоря, в замешательстве. Операторы пытаются узнать, что случилось. Через пару минут, наслушавшись отборного мата, наконец-то выяснили, что у тетки что-то не ладится с банкоматом, и она не может снять деньги со счета.

Ей пытаются объяснить, как нужно поступать в этой ситуации. Она немного успокаивается, выходит наружу (банкомат здесь же, в здании, задняя его сторона выходит в зал) и пробует еще раз снять свои деньги. Но, видно, опять не выходит. И тетка начинает со всей дури лупить банкомат, истерично матерясь. Как он не выпал в зал, непонятно. А ярость тетки можно было сравнить с яростью красных бойцов в бою с «белой костью».

В конце концов к ней вышла сотрудница и сделала все правильно.

Но такой ненависти к банкоматам я не видел ни до того, ни после. А ведь сама виновата…

БЛАГОДАРНОСТЬ

Ехал как-то домой. На киевском вокзале открыл сумку и перекладываю вещи, чтобы удобней было нести. Подошел бомжеватого вида мужичок:

- Не найдется ли двух гривен? Очень нужно.

У меня были две гривны, и я дал их ему. Он огляделся по сторонам и тихо сказал:

- Спасибо, брат. Будь осторожен: здесь кругом менты.

Наверно, принял меня за вора, только что укравшего сумку, и решил предостеречь. Добрая душа.

ЗА ЧТО БОРОЛИСЬ…

В Киеве по адресу ул. Соломенская, 24 располагаются несколько заведений, в том числе и Соломенский рынок. Рядом с рынком – маленький скверик, а в нем – детская площадка, и тут же – большой зеленый шатер, в котором продавали пиво, более крепкие напитки, можно было заказать шашлык и пр.

И стали молодые мамаши возмущаться: как так, рядом с детской площадкой – забегаловка! Дети же могут увидеть пьяных! Ужас! Кошмар! Дети… дети… дети! У нас часто любят прикрываться детьми.

В конце концов мамаши так надоели администрации района, что забегаловку закрыли, шатер убрали.

Теперь алкаши пьют прямо на детской площадке.

Самоход из Севастополя в Запорожье

С Андрюхой Лисниченко нас роднила любовь к самоволкам, или самоходам, поскольку ходить в увольнение в Севастополе – это безумие. Патрули – на каждом шагу, устанешь честь отдавать и документы предъявлять, да и форма парадная была не самого лучшего фасона. Я побывал в «увале» только один раз и зарекся.

Поэтому на улицы города мы выходили исключительно «по гражданке». Чаще всего все мы шастали в одиночку – так безопаснее, но иногда объединялись, как, например, в описанном выше случае с танцами. Как видите, групповые походы до добра не доводили. А с Андрюхой мы ходили в бары – когда деньги были.

Летом 1982 года Андрюху обуяла ностальгия. Лежит на кровати и мечтает, как бы побывать дома, в Запорожье. А у меня как раз десятка оказалась, я и предложил съездить. Сказано – сделано. Мы разбежались по своим хатам, переоделись в «гражданку» и встретились в условленном месте. Трудней всего было миновать многочисленные патрули в районе вокзала, но нам это удалось.

Поскольку денег на билеты до Запорожья не хватало, договорились с проводницами. Сначала ехали в купе, но потом на какой-то станции сели пассажиры, и пришлось остаток дороги стоять в тамбуре. От Севастополя до Запорожья доехали за пять-шесть часов.

Приехали ночью. Андрюха взял такси; когда добрались, он сбегал домой и вынес деньги.

Днем гуляли по городу, заходили к Андрюхиным друзьям, в бары. Побывали на знаменитой плотине Днепрогэса. Впечатляет: стоишь на немалой высоте, под тобой грохочет вода, а плотина ощутимо покачивается.

Вечером Андрюха собрался к какой-то подружке, а меня отправил домой, который я еле нашел. Вот был бы прикол, если бы я заблудился! Названия улицы не знаю, денег нет, и мобилок тогда еще не существовало. Но ничего, обошлось.

На следующий день Андрюхина родня собрала нам торбу с едой, и мы уехали. На этот раз с билетами, как порядочные. И все бы хорошо, да только на севастопольском вокзале  не хотелось нам светиться. Было бы досадно в конце пути нарваться на патруль. И мы решили сойти раньше. Когда поезд уже шел по Севастополю и замедлил ход, мы выпрыгнули. Андрюха, правда, не очень удачно – пробежал несколько метров и врезался в столб. Мне повезло больше, хотя я и прыгал с торбой в одной руке, а второй, зависнув на секунду в воздухе, зачем-то закрывая за собой дверь. 

До части добрались без приключений. Переоделись и явились на КПП, где как раз дежурила наша рота. Пацаны поинтересовались:

– С работы?

Мы переглянулись:

– Да вроде того. А нас тут не искали?

– Нет. А чего вас искать?

А того, подумал я, что два солдата двое суток отсутствуют в части, и никому до этого дела нет. Стройбат…

Поручик Ржевский. История 4. Брат

– И тут, понимаешь, захотелось мне справить малую нужду. Только я начал это дело...

– С коня?

– С коня, не перебивай. Только я, значит, начал, как вдруг вижу – летят на меня французские кирасиры во главе с Неем!

– На вас?

– На меня.

– Ну, це вже брехня.

– Как – брехня?! Да если бы не Фаллос, я бы с тобой сейчас не разговаривал.

– Втекли, значит?

– Ну, Гуменюк, а ла гер ком а ла гер (на войне как на войне – фр. A la guerre comme a la guerre). Иногда и отступать приходится.

– Може,  хто и одступае, а вы точно тикали. Ой!

Поручик Ржевский, не сдержав возмущения, пнул своего верного денщика в голень.

– Подбирай выражения, скотина! Сказано тебе: отступил, значит – отступил. Ты же знаешь, как мой Фаллос, – он потрепал жеребца по холке, – умеет это делать.

– Знаю – бегом.

– Не бегом, а галопом, дурак!

Гуменюк вздохнул:

– А жалко, барин, шо вы не взяли мене у Европу. Може б, и я шо зробив. Наполеона в плен взяв бы, чи шо.

Ржевский пожал плечами:

– Может быть. Только дело-то было спешное, ехать надо было немедля. Я и один еле поспел к началу, а с тобой вдвоем... Да и не приглашал тебя Веллингтон.

– Свыня, – мрачно буркнул Гуменюк. – Натуральна.

Поручик Ржевский и Гуменюк ехали бок о бок по дороге, ведущей в Петербург.

Час назад они миновали Царское Село, и до столицы Государства Российского было уже рукой подать. Ржевский рассказывал денщику о великой битве с Наполеоном, Гуменюк изумлялся и не верил.

Был чудесный летний день, солнце стояло в зените. Поручику в конце концов прискучило разговаривать с денщиком, и он принялся оглядываться по сторонам в поисках места, где можно было бы сделать привал. Вскоре он обнаружил небольшую рощицу и свернул туда.

Въехав под тень деревьев, Ржевский увидел, что они не первые: у березы стояла легкая коляска, кучер возился с колесом, а рядом, заложив руки за спину, прохаживался кудрявый юноша лет шестнадцати. Услышав стук копыт, он живо обернулся и, с заметным интересом разглядывая всадников, ждал, когда они подъедут ближе.

Ржевский спешился, бросил поводья Гуменюку и сделал несколько быстрых приседаний, разминая затекшие ноги. Юноша приветствовал его:

– Добрый день, сударь! Вы, видно, едете издалека?

– Да, – ответил поручик, – издалека. Почти из самого Брюсселя. Добрый день, юноша.

– Из Брюсселя? – поразился молодой человек. – И ни разу не сходили с седла?!

«Да он туп», – подумал Ржевский, а вслух сказал:

– Отчего же? Сходил пару раз.

Юноша восторженно глядел на необычного всадника, запорошенного пылью дальних странствий. Набравшись смелости, он спросил:

– Простите мою нескромность... Не довелось ли вам быть поблизости от мест, где состоялось великое сражение с Наполеоном? Мы буквально на днях получили сообщение, что оно состоялось.

«Он повторяется», – подумал Ржевский, – дважды сказал «состоялось». Он снисходительно улыбнулся:

– Не поблизости, а в самой битве довелось побывать мне.

– Ах, сударь! – в полном восторге вскричал молодой человек. – Не сочтите за дерзость желание мое узнать подробности этого дела! Пур энси дир (так сказать – фр. Pour ainsi dire), из первых рук. Же ву зан при  (прошу вас – фр. Je vous en prie)!

Ржевский был тронут непосредственностью юноши и горячим обожанием, которое поручик уже видел в глазах молодого человека и слышал в его голосе, поэтому ответил без раздумья:

– Ну, что ж! Авек плезир (с удовольствием – фр. Avec plaisir) расскажу вам все, что видел. Гуменюк! Расседлай коней, будем обедать.

Юноша тотчас же велел своему кучеру распрягать; вынув из коляски дорожную корзинку, он принялся выкладывать съестные припасы на небольшую скатерку, расстеленную на траве.

Ржевский распорядился, и Гуменюк выложил их собственные продукты, к которым добавил две бутылки шампанского.

– Ну-с, – сказал поручик, – начнем.

Они уселись на траву; кучер и Гуменюк расположились поодаль, достали какую-то снедь и принялись поедать ее, не обращая более внимания на своих господ.

Ржевский откупорил бутылку, налил шампанское в бокалы и чуть было не выпил, но вовремя спохватился:

– А ведь мы еще не знакомы! Позвольте представиться: поручик Ржевский!

– Очень, очень рад! – ответил юноша. – А  я  – Александр.

Видимо, он решил, что этого недостаточно, и добавил:

– Пушкин.

– Что ж, Александр – за встречу и знакомство! – провозгласил Ржевский и осушил бокал. Александр последовал его примеру.

Когда голод был немного утолен, Александр, горя от нетерпения, воскликнул:

– Ну, рассказывайте, рассказывайте!

– Что рассказывать-то? – спросил Ржевский.

– Как – что?!  О Наполеоне!

– Ах, да! – вспомнил поручик. – Слушайте.

И он рассказал Александру о великой битве, ничего не упуская и не умаляя своих заслуг.

– Таким образом, – закончил он свое повествование, – такую скотину, как Веллингтон, надо еще поискать.

Лицо юноши пылало от негодования и выпитого шампанского.

– Каков негодяй! – вскричал он. – Это ему даром не пройдет!

– И не прошло, – успокоил его Ржевский. – Он получил от меня отличный пинок в задницу, на память. Большего он не заслуживает.

– Браво, браво! – захохотал Александр. – Вы  – настоящий герой!

–  Зачем так, – скромно ответил Ржевский. – Я  – настоящий гусар.

– Ах, как хотел бы я быть с вами там, на мельнице Мон-Сен-Жан! Какими жалкими, ничтожными кажутся мне теперь мои занятия!

– А чем вы занимаетесь? – полюбопытствовал Ржевский.

Александр смешался. Некоторое время он молчал, борясь с желанием открыться своему великолепному сотрапезнику; скромность и сознание собственной неполноценности не позволяли ему сделать это. Все же он решился:

– Я, знаете ли, – запинаясь, начал юноша, – я... в общем, пишу стихи.

– Как? И вы тоже? – поразился Ржевский.

– Что значит – и вы? – в свою очередь удивился Александр. – Нужно ли понимать вас так, что вы тоже посвящаете свой досуг этому занятию?

– Нет, – сказал поручик, – свой досуг я посвящаю совсем другому. Просто я знавал одного поэта, которому написать стихи было раз плюнуть.

– Кто же это? Державин,  Жуковский?

– Не имею чести знать этих господ. А того поэта звали Панин.

– Никогда не слыхал о таком, – сказал Александр.

– Да пес с ним. Смешно то, что после короткого знакомства с этим господином я иногда позволял себе некоторые экзерсисы  (упражнения – фр. Exercices)  в этом жанре.

– О, у вас должны быть потрясающие стихи! – в экстазе воскликнул Александр. – Читайте, читайте же скорее!

– Нет, нет! – запротестовал Ржевский. – Они вовсе не хороши. А вот вас я попросил бы прочесть что-нибудь свое.

Александр принялся отказываться, Ржевский упрашивал, и юный поэт сдался.

– Я прочту вам,  – сказал он, – свои анакреонтические стихи, которые назвал «Леда».

– Как, как? – переспросил Ржевский. – Какие стихи?

– Анакреонтические.

– Анак... – поручик запнулся. – Читайте.

Александр оперся рукой о землю, устремил взгляд вдаль и начал:

Средь темной рощицы, под тенью лип душистых,

В высоком тростнике, где частым жемчугом

Вздувалась пена вод сребристых,

Колеблясь тихим ветерком... и т.д.

Сначала поручик слушал внимательно, затем стал смотреть по сторонам, а под конец даже зевнул. Александр этого не заметил, дочитал свою «Леду» и со сдерживаемым волнением спросил:

– Как вы находите мое стихотворение?

Ржевский сделал вид, что думает, и глубокомысленно произнес:

– Стихотворение хорошее.  Действительно, анекдотическое.

– Анакреонтическое, господин поручик.

– Я  и говорю. Но есть один недостаток.

– Какой же?

– Скучновато. И от жизни очень далеко. Ну что это – рощица, тростник, струйки, ветерок... тьфу! Надо попроще, пожизненней, чтоб доходчиво и ясно!

Александр смутился:

– У меня еще так мало опыта... Вот если бы вы... так сказать, для образца...

– Что ж, – сказал Ржевский, – это можно, извольте.

И он прочел:

Птицы по небу летят,

А стрелки по ним палят.

Не палите, дурачье, –

Это просто воронье.

Судя по тому, как вытянулось лицо Александра, стихи его потрясли. Ржевский это заметил.

– А вот, – сказал он, – еще одно.

      Какие дамы есть в борделе!

      При разных формах и при теле.

Это стихотворение потрясло Александра еще больше первого.

– Господи, – слабым голосом произнес он, – господи...

– Ну, ну, мой юный друг, – ободряюще проговорил Ржевский, – мне понятен ваш восторг, но зачем же столько эмоций? Вы даже побледнели.

– Нет, все хорошо, – понемногу оправляясь, сказал Александр. – Просто я никогда не слыхал ничего подобного.

– Где же вам слыхать? Я  еще никому этого не читал.

– И не читайте! – вырвалось у Александра, но он тут же поправился. – Ваши стихи слишком хороши для неподготовленного слушателя.

– Что ж, – сказал Ржевский, – пожалуй, вы правы. Все же они лучше, чем ваши аккордеонические.

Александр не стал спорить.

– Впредь, – добавил Ржевский, – пишите без этих... выкрутасов. Простой язык, чтоб и солдату понятно было – вот что нужно.

– Я постараюсь совместить, – пробормотал Александр. – Во всяком случае, спасибо за урок.

– Не за что, – великодушно сказал поручик, – мы, Ржевские, всегда были рады дать добрый совет.

Александр внезапно хлопнул себя по лбу:

– Ах, наконец-то вспомнил!

– Что вспомнили? – осведомился поручик.

– Вспомнил, откуда мне известна ваша фамилия. Моя прабабушка, Сарра Юрьевна, из рода Ржевских!

– Сарра Юрьевна? – удивился Ржевский. – Но ведь она и моя прабабушка!

– Да что вы?!

Стали разбирать свою генеалогию, и вышло, что они – четвероюродные братья. Александр был в восторге.

– Боже мой! – беспрестанно восклицал он. – У меня – такой брат!

Ржевский предложил брудершафт, и они тут же выпили, поцеловались и перешли на «ты».

– Зови меня просто Саша, – сказал Пушкин.

– Зови меня просто Ржевский, – сказал Ржевский.

Александр, не зная, что бы еще спросить у брата, смотрел влюбленно, как тот допивает шампанское.

– Скажи, – задал наконец вопрос Пушкин, – ты дрался на дуэли?

– О-о, – ответил Ржевский, – сколько раз!

– И ты не был ранен?

– Нет, – сказал поручик, – я хорошо стреляю.

Александр придвинулся ближе и схватил его за руку:

– А меня ты научишь стрелять?

– Стрелять? – переспросил Ржевский. – Зачем тебе?

– Как – зачем?! Если какой-нибудь негодяй оскорбит меня, я вызову его и застрелю!

– Я  не подумал. Прости. Конечно, научу.

– Когда?

– Как только закончу дела в Петербурге, можем начать. Где тебя найти?

– В Царском Селе, я там учусь, в лицее. Ты приедешь?

– Конечно, брат.

– Спасибо, брат!

Ржевский посмотрел на солнце.

– Однако, мне пора. Гуменюк! Седлай!

В пять минут собрались; Ржевский пожал Александру руку и обнял.

– Ну, братишка, прощай! До встречи!

–  До встречи!                         

Ржевский вскочил в седло, махнул рукой и дал шпоры. Через полминуты скрылись из глаз поляна, коляска, кучер и будущее светило русской литературы. Впереди был Петербург.

Ржевский не знал, что не судьба ему будет попасть в Царское Село и дать уроки стрельбы Александру Пушкину, своему брату. Не знал он и того, какие последствия это будет иметь двадцать с лишним лет спустя для Пушкина. А жаль... Все могло бы быть по-другому...

Не тот

КАК Я ВЫБЫЛ ИЗ КОМСОМОЛА

После того, как я перевелся на заочное отделение в своем институте, меня, конечно, сняли там с учета. И я должен был встать на этот самый учет по месту новой работы, а пока не работал, нужно было «учитываться» в горкоме комсомола. Но так мне надоела эта организация, что я решил плюнуть на это дело. Никуда не пошел. Работал грузчиком, а там принадлежность к комсомолу никого не интересовала. А уже на закате перестройки, когда я вернулся на свою родную рембазу, должен был состояться комсомольский субботник, и я сказал, что не приду, так как не комсомолец. На вопрос начальника цеха: «Как это – не комсомолец?» (в который раз мне его задавали!) ответил: «Выбыл. По здоровью».

На самом деле мне к тому времени как раз исполнилось 28, и я автоматически выбывал из рядов помощников партии. Но два года я все же «прогулял» и не платил дурацких взносов. Спасибо перестройке, в другое время такой номер не прошел бы

НЕ ТОТ

Случилось это в 2016 году. Пришел к психиатру сознательный дедушка, состоявший на учете. Так и так, чувствую себя хуже, хочу подлечиться в Ромнах (там находится больница для не совсем нормальных людей). Врач соглашается, звонит куда надо и заказывает машину: мол, дедушка сидит у меня под кабинетом, забирайте и везите в Ромны.

Спустя несколько минут последний пациент удаляется, а дедушке-то скучно сидеть одному, он и зашел в кабинет. Общается с врачом; в это время в коридоре возникает другой дед. Заглядывает в кабинет, видит, что врач не один, и ждет в коридоре.

Тут появляются санитары; обнаруживают, согласно ориентировке, деда под кабинетом психиатра, и забирают его с собой.

Проходит прилично времени, врач начинает злиться. Звонит:

- Ну, вы когда машину пришлете?!

Ответ:

- Там она уже к Ромнам подъезжает!

Ударники "Кому нести чего куда"

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ МЕСТЬ

Был у нас небольшой конфликт с азиатскими ребятами, из другой роты, естественно, потому что со своими мы жили дружно.

Приехали мы однажды с работы. Нужно сказать, что мы всегда приезжали раньше всех, потому что на ДСК рабочий день был до 16.00. Правда, кое-кто оставался на вторую смену или просто задерживался, но нужно было предупреждать начальство.

Так вот, сидит мы в летнем зале (не помню точно, как он назывался). Мы жили там в мае-июне, так как в наших кубриках тогда проходили карантин «молодые». Врываются наши грузины с криком:

– Ребята! Украинцы! Помогите!

Большинство работающих на ДСК призывались с Украины.

 – Что такое?!

– Чурки с пятой роты оборзели! Нас бить хотят!

Действительно, борзота. По сроку службы не положено: мы-то – деды, и грузины в том числе, а пятая рота, в основном, черпаки, то есть год прослужили.

Выскочили мы, смотрим – никого.

– Где они?

– Наверно, у себя в роте.

У себя – это на втором этаже, над нашими кубриками.

Поворачиваем за столовую – и вот они! Двигаются на нас густой толпой.

Нас – человек десять, да грузин трое или четверо. Но мы – деды!

Никто не заорал, не кинулся с кулаками вперед, даже не снял ремень, готовясь к драке. Просто молча шли и смотрели на оборзевших черпаков, которых было втрое больше. И они сначала остановились, а когда между нами осталось несколько шагов, вдруг развернулись и бросились бежать. Мы не гнались за ними.

И хотя драка не состоялась, черпаки чувствовали себя униженными и затаили месть. Узнали мы об этом случайно, много позже. Уже осенью, будучи дедами (мы перешли в разряд дембелей), несколько участников той незавершенной стычки говорили между собой на кухне:

– Перед дембелем отметелим этих с третьей роты, самых борзых.

Говорили, естественно, по-узбекски. Но один парень из нашей роты, Дима Батурин, родился в Узбекистане и знал язык.

– Кто тут собирается дембелей бить? Ты? Или ты?

И снова бывшие черпаки спасовали. Никто не признался в желании метелить дембелей.

А когда стали отпускать наш призыв, кто-то из них подошел к нашим и сказал:

– Жалко, что уезжаете. Без вас скучно будет.

Прониклись-таки. Лучше поздно, чем никогда…

ПОПАЛИ ПО АДРЕСУ

Когда я был «дедом», приключилась с нашими «молодыми» любопытная история. Два «орла» решили поправить свое финансовое положение и с этой целью что-нибудь продать. Хотя у солдата возможности не очень велики, но фантазия, как и у студента, работает что надо. Пришло им в голову, что неплохо было бы грохнуть поросенка в нашем подсобном хозяйстве. Убийство невинного животного происходило при помощи кирки (!). Крови, естественно, вытекло много, но эти двое не обратили внимания на такие мелочи, сунули бедное порося в мешок и понесли продавать.

Дело было поздним вечером. Кто-то из солдат, несших службу в подсобном хозяйстве, случайно обнаружил лужу крови и уходящие в темноту кровавые следы. Позвонил в часть, откуда прибыл командир нашей роты и еще кто-то. Пошли по следам. Далеко они не завели. Вскоре убийцы обнаружились в одном из близлежащих домов под охранной нескольких матросов.

Как оказалось, пацаны постучали в первый попавшийся дом и предложили хозяину купить свежину. Тот согласился, попросил подождать, пока он позвонит по телефону, а потом, мол, заплатит денежки. Эти лопухи ничего не заподозрили и ждали до тех пор, пока не прибыл патруль.

Угадайте, кому они предложили убитого поросенка? Начальнику особого отдела флота!!!

УДАРНИКИ «КОМУ НЕСТИ ЧЕГО КУДА»

8 августа 1982 года, в День строителя, большинству «дедушек» присвоили почетное звание «Ударник коммунистического труда», или, как говорили в народе, «кому нести чего куда». И мы решили отметить такое событие. Так как в части сделать это было затруднительно, то сговорились бухнуть на следующий день у нас на ДСК.

Кроме узкого круга «местных» работников (Ином Пазилов, Саня Спинатий, Саня Жильцов, я и другие), участвовали приехавшие с других объектов Андрюха Лисниченко, Витя Круженков и, по-моему, кто-то еще, не помню. Такое бывало, ездили друг к другу. Наши гости поразились тому, как нас обслуживает персонал столовой. Мало того, что стол нам накрыли (обычно мы это делали сами), так еще и большую миску пирожков принесли. Они-то, гости, не знали, что мы частенько снабжали поварих огурцами с помидорами, дынями и арбузами, которые воровали на обширных плантациях вокруг ДСК буквально мешками. Однажды даже притащили чемодан винограда.

После обеда отправились на Черную речку, где и отметили День строителя по полной программе, которая включала в себя выпивон, пение и купание. Это была вторая моя крупная пьянка в армии. Интересно, что обе они произошли в августе с разницей в год.

Смутно помню, как возвращались на ДСК. Шли по дороге, обнявшись, и орали песни, а машины нас объезжали. В одном грузовике ехали морпехи, приветствовавшие нас криками. Что было потом, не помню. Очнулся ночью в бытовке ДСК. Никак не мог понять, почему я здесь, а не в части. В конце концов сообразил, что, очевидно, пацаны решили не везти меня в таком состоянии в часть и уложили спать. Как впоследствии оказалось, так и было: те, кто с нами не пил, то есть были трезвыми, сказали, что я остался на вторую смену.

Возле себя я обнаружил бутылку воды и пирожок. Воды я выпил, а когда куснул пирожок, почувствовал непонятный скрип на зубах. Выплюнул то, что скрипело, и увидел разгрызенного таракана. Он, гад, пытался сожрать мой пирожок, но поплатился жизнью.

На следующий день я в основном отлеживался под кустом. Так круто День строителя я больше не отмечал.

А значок ударника «кому нести чего куда» сохранил, как и удостоверение к нему. Хотя, если честно, не заработал я это почетное звание. Просто, перефразируя Василия Алибабаевича, «всем давали, и мне дали».

Пять метров плоти

Когда очередной приступ смеха миновал, Светлана спросила:

– И что дальше?

Родион, сидя на столе, сказал с серьезным выражением лица:

– Потом у нас в гальванике появилась огромная  пиявка. Вернее, сначала она была обыкновенная и попала сюда случайно. А в колодец, где она поселилась, текла вода с хромом, кислотами, каустиком и всякой другой гадостью. Пиявка все это глотала и постепенно стала изменяться. Выросла до пяти метров, морду отъела, зубы как у собаки…

– Как же она морду отъела? От хрома не разжиреешь! – давясь от смеха, спросила Светлана.

Родион невозмутимо продолжал:

– Сначала ела крыс и мышей, потом выползала по ночам и ловила собак на заводе. И вот, когда она стала такая здоровая, захотелось ей попробовать человечины.

Новый взрыв смеха заставил Родиона слегка улыбнуться, но тут же его лицо снова приобрело серьезное выражение.

 – Однажды, когда ушла вторая смена, она вылезла из колодца и поползла по цеху. Длинная, черная, вся в слизи и в дерьме, лезет и носом водит туда-сюда…

– А разве у пиявок есть нос? – Светлана буквально умирала от смеха.

– У этой был. Вырос. Слушай дальше. Лезет она, значит, и нюхает. И унюхала мастера Владимира Ивановича.

Светлана захохотала, как сумасшедшая. Родион подождал, пока она успокоится, и продолжал:

– И Владимир Иванович стал первой жертвой пиявки. Потом она стала жрать всех подряд. И никто не обращал внимания, что то один, то другой не выходит на работу, думали, что болеют. В конце концов пиявка сожрала почти всех в цехе. Остались только мы с тобой…

– Слава богу! – воскликнула Светлана.

– Да… Мы с ней, конечно, справились, хоть и с большим трудом.

– А что мы ей сделали?

Родион на секунду задумался и сказал:

– Убили мешком с графитом.

Светлана прыснула и показала на дверь в агрегатную в конце отделения:

– Значит, она сейчас сидит там в колодце?

Родион кивнул:

– Да. А может, высунула свой шнобель и ждет, когда кто-нибудь зайдет.

– Ну тебя к черту! – отмахнулась Светлана. – Я теперь буду бояться заходить туда свет выключать. Сам пойдешь.

Родион пожал плечами:

– Пожалуйста.

Он посмотрел на часы и соскочил со стола:

– Пол-одиннадцатого. Пора шабашить.

Светлана, симпатичная женщина лет сорока, поправила свои густые рыжие волосы, взглянула на Родиона и засмеялась:

– Ну и придумал же! Буйная у тебя фантазия.

Он усмехнулся, завернул до отказа вентиль подачи пара и взял папку с бумагами.

– Вроде бы все выключили? Пошли бумаженции подписывать.

Через полчаса в гальванике остался один сменный мастер Владимир Иванович, большой, грузный мужчина. Выпроводив вторую смену, он ходил по цеху, проверяя, все ли в порядке: выключен ли свет, закрыта ли вода и т.д. Проверка удовлетворила мастера, и он отправился на участок кислотных ванн, или, попросту, кислое отделение.

Напевая себе под нос, он прошел между рядами ванн  в конец отделения, где за синей деревянной дверью в агрегатной находился щит с главным рубильником, обесточивающим весь цех. Бросив взгляд по сторонам, Владимир Иванович про себя отметил, что в отделении полный порядок – впрочем, как всегда на этой смене.

В агрегатной было темно, но мастер не стал зажигать свет. Оставив дверь полуоткрытой, он направился в угол, к щиту. В полумраке он не заметил насос со скрученными шлангами, стоящий у него прямо на дороге, и ударился об него ногой. Ощущение было довольно неприятное, и Владимир Иванович громко выругался, благо сейчас его никто не слышал. К тому же за штанину зацепилась какая-то проволока и едва не разорвала ткань. Понося на чем свет стоит чертов насос, мастер нагнулся и принялся отцеплять проклятую проволоку. Все его внимание было сосредоточено на спасении брюк, и поэтому неудивительно, что он не заметил, как сдвинулась в сторону крышка сливного колодца.

Сильно гудевший вентилятор заглушал всякие звуки. Ржавая железная крышка отодвигалась все дальше, пока, наконец, полностью не открылось квадратное отверстие колодца. Из черного провала потянуло сыростью, и этот запах таил в себе неуловимую угрозу. Что-то шевельнулось в темноте колодца, и тихо плеснула вода.

Владимир Иванович, избавившись от проволоки, выключил рубильник. Умолк вентилятор, в отделении зажегся дежурный свет, а в агрегатной стало совсем темно. Почти на ощупь мастер стал пробираться к выходу.

Он уже добрался до двери, когда почувствовал, что ноги его уперлись во что-то большое и мягкое. В недоумении он опустил руку, пощупал это «что-то» и с проклятием отскочил. «Что-то» было покрыто отвратительной вонючей слизью и, к тому же, шевелилось!

Отскочив, Владимир Иванович запнулся за все тот же насос и упал. Он еще не успел сообразить, что же, собственно, происходит, когда ощутил, что его ноги куда-то затягивает. Ощущение было такое, будто его засасывала трясина.

Мастер дернулся, попытался освободиться, но ничего не получилось. Более того, его затягивало все сильнее, и уже через пару секунд он до пояса вошел в…  неизвестно, что. Владимир Иванович вытянул руки и уперся в нечто рыхлое, слизистое, вонючее и податливое. Но когда он надавил сильнее, «что-то» напряглось и стало упругим, как литая резина.

Владимир Иванович перепугался, как бы «оно» его не сожрало. Он принялся дергаться изо всех сил, колотить руками по неизвестному существу, но это не помогло. Все глубже и глубже погружался он, как в кожаный мешок, в нутро существа. И когда на свободе остались лишь плечи и голова, Владимир Иванович закричал.

С таким же успехом он мог кричать в пустыне. Ближайшее человеческое существо находилось в 200 метрах от гальваники и в данный момент лечило ревматизм паточным самогоном. Оператор котельной Толик Кошкин после третьей стопки пребывал в умиротворенном состоянии, и не было ему дела до всех Владимиров Ивановичей на свете.

Мастер, не имеющий сил шевельнуть и пальцем, почти весь был уже поглощен «кожаным мешком». Стало трудно дышать; Владимир Иванович запрокинул голову, а на лицо уже наползала слизистая масса.

Когда она закрыла мастеру рот, он сделал последнее отчаянное усилие, рванулся всем телом, но было уже поздно. Слизь поднималась по лицу все выше, затекла в ноздри, залепила глаза; Владимир Иванович забился в судорогах, и наступил конец. Он задохнулся раньше, чем в «кожаном мешке» скрылись его волосы.

Длинное черное тело  несколько минут полежало неподвижно, затем, тяжело извиваясь, поползло к колодцу. У края люка оно задержалось, издало звук, похожий на вздох, и почти бесшумно скользнуло вниз. Булькнула вода, и все стихло.

Первым, как обычно, явился на работу гальваник Ямщиков, худой небритый мужичок, большой любитель домино. Зная, что в половине седьмого утра цех еще закрыт, он отправился к дежурному электрику, чтобы у него подождать появления мастера. Проходя мимо гальваники, Ямщиков взглянул на дверь и остановился: замка на ней не было. Удивившись этому обстоятельству, он вошел в цех. Быстро переодевшись в бытовке, Ямщиков вышел в коридор и крикнул:

– Васильевич! Ты тут?

Никто не ответил ему. Ямщиков обошел весь цех и никого не обнаружил. Тогда он вернулся в бытовку, закурил и стал ждать, когда мастер сам появится.

Минут через двадцать пришел старший мастер Грачев. Увидев Ямщикова, он удивился:

– Витя, это ты цех открыл?

Ямщиков удивился тоже:

– Кто мне ключи даст? Я думал, это ты.

– Я только что пришел, – с недоумением сказал Грачев. – Ключей в караулке нет. Может, это Фесенко?

– Не знаю, – пожал плечами Ямщиков. – Я его не видел.

Вдвоем они прошлись по гальванике. Фесенко, второго сменного мастера, нигде не было. А вот ключи нашлись: лежали на столе в приёмном отделении – на «приёмке».

Пока Грачев и Ямщиков думали и гадали, что бы это значило, пришел Фесенко. Но его появление не внесло никакой ясности, так как он заявил, что цех не открывал, ключей не брал и вообще ничего не знает.

Тем временем стали сходиться рабочие, и мастера, отложив решение этого загадочного случая на потом, занялись распределением сменных заданий.

– Десять часов! – крикнул Ямщиков. – Перекур!

Его напарник Панченко, здоровый мрачный мужик, склочник по натуре, злобно проворчал:

– Перекур, перекур! Тебе лишь бы курить! Всем вам лишь бы курить, один только я и работаю, план выполняю!

После этой тирады он взял цилиндр с «Явы» и понес на стол монтировать. План планом, но и про «шабашку» он не забывал.

Ямщиков махнул рукой  и пошел в бытовку, забить «козла»  с мастером.

Панченко, продолжая бурчать, возился с цилиндром. Если бы в этот момент кто-нибудь находился рядом, то услышал бы следующее:

– Никто не хочет работать! Ямщикову – лишь бы домино да сто грамм, Димка только «шабашку» и гонит, Светка целыми днями в углу книжки читает. А Родион то с Иркой всю смену языками ляпали, теперь от Ленки не отгонишь. Что за молодежь пошла! Лишь бы пить да гулять, а как работу сделать, так Панченко!

Растравив сердце такими речами, он почувствовал жалость к себе и отвращение к работе. Посмотрел на цилиндр и плюнул:

– Ну его к черту! Потом смонтирую.

Он взял цилиндр, вошел в агрегатную и осмотрелся. В углу были свалены в кучу ржавые листы железа, старые приспособления и тому подобная дребедень. Панченко разгреб этот завал, сунул цилиндр в середину и замаскировал его, справедливо решив, что никому не придет в голову рыться в этом металлоломе в поисках запчастей к мотоциклу.

Покончив с этим делом, Панченко хотел уже выходить из агрегатной, когда заметил, что крышка сливного колодца почти полностью сдвинута в сторону. Разразившись проклятиями по адресу бестолковой молодежи, он наклонился над колодцем и взялся за крышку.

– Козел! – крикнул Фесенко и показал Ямщикову пальцами рога. – Голый!

Ямщиков уныло посмотрел на «голяка» и бросил камни.

– Ладно, хватит. Пойду поработаю.

– Счет объяви! – сказал мастер.

– Три – ноль. Это еще не счет.

– А что?

– Чепуха. Я на обеде отыграюсь.

Под смех мастера Ямщиков вышел из бытовки и отправился в отделение.

Что-то яркое плавало в темной воде. Панченко прищурился, нагнулся ниже и определил, что это красная пластмассовая расческа.

«Откуда она здесь? – подумал он. – Наверно, Родион или Димка бросили. Пацанва проклятая!»

Он решил выловить расческу, встал на колени и протянул к ней руку. И в тот момент, когда он коснулся ее зубьев, его кисть вдруг оказалась сжатой чем-то вроде резиновых тисков. Панченко не успел даже испугаться: с невероятной силой его потащило вниз, он ударился головой о край люка, попытался удержаться, но рука скользнула по влажной стенке колодца, и он, не издав ни звука, вниз головой ушел под воду. Мелькнули в воздухе задубевшие от кислот ботинки, и от Панченко осталась только грязная кепка, закатившаяся под вентилятор.

Обед подходил к концу, а Ямщикову все не удавалось отыграться. Он и партнеров менял, и с места на место пересаживался – ничего не помогало, он отхватил уже шесть «козлов» и готовился получить седьмого.

– Что ж такое, Витя? – сочувственно спросил Миша Кибец, металлизатор.

– Не мой день сегодня, – грустно сказал Ямщиков. – Не идет камень.

– Пришел! – воскликнул Фесенко и грохнул камнем о стол. – Седьмой!

В женской бытовке ни во что не играли, а говорили о нечистой силе и вообще о сверхъестественном. Главный докладчик, уборщица баба Катя, внушала своему оппоненту, бригадиру гальваников Гале Алексеенко:

– Вот ты не веришь, а оно есть. И черти есть, и ведьмы, и русалки…

– И оборотни, – в тон ей продолжила Галя, плотная темноволосая женщина.

– А что ж ты думаешь? И оборотни есть, – обиделась за оборотней баба Катя. – Очень даже просто.

Галя глотнула чаю из фарфоровой кружки и поучительно произнесла:

– Ты, бабушка, видиков насмотрелась. Веришь во всякую ерунду.

Баба Катя рассердилась:

– Я ваших видиков не смотрю! Что попало показывают, а вы рты пораскрывали и смотрите.

За шкафом, перегораживающим бытовку пополам, засмеялась Лена, красивая молодая женщина, тоже гальваник. Она вообще любила посмеяться, а от бабы Кати была просто без ума.

Баба Катя тут же среагировала:

– Ты не смейся, Лена, не смейся! Вот встретишься с какой-нибудь чертовщиной, так вспомнишь меня!

Лена была человеком покладистым и не стала спорить:

– Ладно, вспомню.

Бабушка была удовлетворена. Она цокнула языком:

– Вот так!

Прозвенел звонок, и женщины нехотя стали подниматься. Галя Алексеенко с усмешкой взялась за ручку двери.

– Хотела бы я какого-нибудь черта встретить. А то за всю жизнь только одного и видела – мужа своего.

Женщины, посмеиваясь, выходили из бытовки. Когда за последней закрылась дверь, баба Катя сокрушенно вздохнула:

– Ох, Галя… Смотри – накличешь!

Дверь кислого отделения открылась, и вошел Миша Кибец. Ямщиков приветствовал его криком:

– Гум-бум-бу!

Это у него могло означать все, что угодно, а в данном случае: «Заходи, Миша!»

Кибец, придерживая что-то за пазухой, подошел к Ямщикову.

– Что скажешь? – спросил Ямщиков.

Кибец неопределенно пожал плечами.

– А где Панченко?

– Не знаю. Он еще до обеда куда-то умотался. А тебе он нужен?

Кибец мотнул головой.

– Не-а. Витька, сто грамм хочешь?

Ямщиков тут же возбудился.

– А что, есть?

– Есть. Только закуски нету. Найдешь что-нибудь?

– Сейчас, – сказал Ямщиков. – Я яблочко принесу.

Оставив Кибца в отделении, он пробежался по цеху, переговорил с женщинами и вскоре вернулся с кусочком сала, хлебом и яблочком. Яблочко он подобрал возле цеха.

– Пошли в агрегатную, – сказал он. – Там спокойнéй.

В агрегатной он разложил закуску на насосе, достал стопарик и протянул Кибцу:

– Наливай.

Кибец вынул из-за пазухи бутылку из-под пива, зубами вытащил пробку и наполнил стопарь доверху. Ямщиков радостно спросил:

– Самогон?

– Ага. Давай.

Ямщиков выдохнул и влил в себя желанные «сто грамм». Несколько секунд он не мог  выговорить ни слова.

– Ну, как? – поинтересовался Кибец.

Ямщиков занюхал хлебом, пожевал яблочко и только тогда сказал:

– Хороший. Крепкий.

Кибец налил себе, выпил и закусил салом. Они передохнули и повторили. Потом еще раз повторили.

Ямщиков, не отличавшийся крепостью организма, быстро окосел.

– Ты иди, – сказал он Кибцу, – а я здесь посижу. А то еще Грачев увидит.

Кибцу было все равно, где Ямщиков собирается скрываться от бдительного глаза старшего мастера. Он забрал свою бутылку и ушел.

Оставшись один, Ямщиков какое-то время стоял, качаясь и бессмысленно глядя в запыленное окно, потом почувствовал слабость в ногах и сел на насос. Закурил.

В агрегатной было темно, равномерно гудел вентилятор, и Ямщиков чуть было не задремал. И вдруг он увидел такое, от чего сон моментально пропал.

Из-за вентилятора медленно выползало длинное черное тело, покрытое ржавой слизью. У него не было ни глаз, ни ушей, но было что-то похожее на нос, вращающееся из стороны в сторону. И вот этот нос замер, направленный на Ямщикова.

Сигарета выпала у него изо рта, волосы на голове зашевелились; он попытался встать, но не смог.

– Господи! – пробормотал он. – Что это за червяк?!

Червяк подползал все ближе. Ямщиков поджал ноги и неуверенно сказал:

– Я тебя убью.

Червяка эта угроза нисколько не испугала, он продолжал движение и был уже у насоса. Ямщиков собрался с силами, вскочил на насос и хотел перепрыгнуть на вентилятор, но ослабевшие ноги подвели его. Левая вдруг поехала по металлу, а правая, стоявшая не слишком твердо, подвернулась, и Ямщиков сорвался. Он упал на пол и у самого своего лица увидел ужасный черный рот с белевшими в глубине острыми зубами.

Старший мастер Грачев вызвал к себе мастера Фесенко. В кабинете на втором этаже они провели короткое совещание.

– Уже вторая смена начинает сходиться, а Владимира Ивановича нету, – сказал Грачев. – Не знаешь, что с ним могло случиться?

– Откуда я знаю? – удивился Фесенко. – Ты ж возле него живешь, а не я.

– Может, заболел?

– Может.

Грачев, вертя в руках карандаш, задумчиво посмотрел на Фесенко.

– Что будем делать? Если он не появится, кому-то надо остаться на вторую смену.

– Я не могу, – быстро сказал Фесенко. – У меня жена во вторую работает, детей не с кем оставить.

Грачев тяжело вздохнул. Вторая смена для него была, как нож в сердце.

– Придется мне. Может, он еще придет?

Фесенко пожал плечами.

– Может, придет.

– Ладно, пошли вниз, – Грачев поднялся. – Нужно задание давать второй смене.

Родион столкнулся с Леной в коридоре. Как всегда, при виде ее удивительных карих глаз под черными изогнутыми бровями у него дрогнуло сердце.

– Привет, – сказал он, загораживая ей дорогу.

Она остановилась.

– Привет. Что нового в городе?

Родион, не отрывая от нее глаз, ответил:

– Не знаю. А что тебя интересует?

Она улыбнулась:

– Как – что? Какие цены, что продают и где, ну, и тому подобное.

– Ох, и глаза у тебя! – сказал он.

Лена вздохнула:

– Опять за свое! Долго ты еще будешь надо мной смеяться?

Он взял ее за руку.

– Разве я смеюсь? Таких глаз я в жизни не видел.

– Ты это каждой встречной говоришь, – сказала Лена и потянула руку. – Пусти, еще увидит кто-нибудь.

Он отпустил ее и сказал:

– Нет, это я говорю одной тебе, и никому больше.

– Вот враль! – воскликнула Лена, но было видно, что ей приятно.

Родион усмехнулся:

– Ты все никак не можешь поверить, что я всегда говорю одну только правду.

Она исподлобья взглянула на него. Парень, конечно, он был что надо, только слишком легкомысленный для своих тридцати. По крайней мере, так она думала.

Сказать она ничего не успела. Появился Грачев.

– Здравствуй, Родион, – сказал он. – Ваша смена вся здесь?

– Да, – кивнул Родион, – и Димка, и Светлана.

– Хорошо. Передашь им, что вы завтра работаете.

– В субботу?!

– А что делать? План надо вытягивать, завал полный.

Родион с досадой плюнул:

– Ну, конечно! То говорят, что работы нет, то в субботу выходи!

Грачев развел руками:

– Надо, Родион. Значит, выйдете вы трое, и в цианистом отделении Галя Алексеенко и ты, Лена.

– И я? – разочарованно протянула Лена.

– У тебя серебрения гора накопилась, нужно срочно выдавать. Все ясно?

Родион и Лена посмотрели друг на друга и уныло пробормотали:

– Ясно…

 – Значит, завтра на восемь.

Грачев быстро ушел и поэтому не слышал, как Родион буркнул ему вслед:

– Чтоб тебя черт побрал!

Сообщение о  том, что в субботу придется работать, не вызвало восторга ни у Светланы, ни у Димки – худощавого длинноволосого парня в очках.

– Я как раз собирался завтра машиной заняться, – сообщил он. – Вечно этот Грачев свинью подсунет!

– А я, – сказала Светлана, – хотела в село поехать, помидоров насобирать.

– А я, – вздохнул Родион, – думал пивка попить.

Димка воскликнул:

– А почему мы? Пускай первая смена выходит. А то нам со второй – на первую!

– Где, кстати, эти ребята? – спросил Родион. – Что-то я ни Ямщикова, ни Панченко не видел.

– На черта они тебе сдались! – сказала Светлана. – Наверное, козла забивают.

– В бытовке их нет. Где-то шляются.

– Ладно, черт с ними. Если нам работать, значит, сегодня пошабашим пораньше.

На том и порешили.

Часов в девять в кислое отделение заглянул Грачев.

– Ну, как тут у вас? Все нормально?

Светлана воспользовалась моментом:

– Анодирование плохо работает, Васильевич. Надо что-то делать.

Грачев поморщился. Больше всего на свете он не любил решать производственные проблемы.

– И две лампы не горят, – добавил Димка. – Заменить надо.

Грачев молча повернул к выходу. Светлана крикнула ему:

– Васильевич, наберите воды в бак и нагрейте! Помыться надо!

– Хорошо, – буркнул Грачев и вышел.

Как почти все, кто набирал в большой бак воду для душа, Грачев забыл вовремя закрыть кран, и вода мощной струей хлынула на пол. Пока старший мастер спохватился, воды натекло столько, что хоть на лодке плавай.

Чертыхаясь, Грачев натянул высокие резиновые сапоги и пошлепал к баку. Где-то в полу был люк. Грачев нагнулся, пошарил под водой рукой и сразу наткнулся на скобу. Напрягшись, он дернул крышку вверх. Поставив ее у стены, Грачев молча наблюдал, как вода уходит в люк.

И вдруг произошло что-то непонятное. Сначала вода остановилась, а затем полилась назад в комнату. Грачев не поверил своим глазам.

– Что за черт!

Он взял оказавшуюся под рукой швабру и потыкал ею в люк. Швабра на что-то наткнулась, и затем Грачев почувствовал, что она движется в обратном направлении, как будто ее выталкивало наружу. Он надавил посильнее, но это ни к чему не привело – швабра каким-то образом вытеснялась из люка.

Грачев перепугался. Нестандартные ситуации всегда ставили его в тупик, а эта ситуация была сверхнестандартной.

Швабра была уже почти полностью вытолкнута из люка. Не зная, что предпринять, Грачев опустил ногу в люк и уперся во что-то упругое, напоминающее резину. Он совсем потерял голову, встал на это «что-то» двумя ногами и принялся топтать его, думая таким образом затолкать обратно в трубу. Внезапно Грачев почувствовал, что проваливается вниз, и дико взвизгнул. Тело выше пояса сдавило, как железным обручем, и он с ужасом увидел, что стремительно погружается в люк, куда его тянет неведомая сила. Он хотел позвать на помощь, но в рот хлынула вода; через секунду над водой остались только руки Грачева, сжимающие швабру. Она легла поперек люка и не давала мастеру окончательно исчезнуть под водой. Еще несколько секунд он судорожно цеплялся за эту последнюю ниточку, связывающую его с жизнью, затем руки разжались…

Спустя десять минут вода ушла, и остались только маленькие лужицы в выбоинах пола да швабра, лежащая поперек открытого люка.

Утром в субботу мастер Фесенко и Родион встретились у цеха. Оба жили далеко от завода и были вынуждены выходить рано, чтобы прийти на работу вовремя, и в результате приходили раньше всех.

Они уставились на дверь, на которой не было замка.

– Опять! – воскликнул Фесенко

– Что – опять? – не понял Родион.

– Вчера кто-то открыл цех до прихода Грачева. Сегодня он снова открыт до моего прихода. Что бы это значило?

– Может, это Грачев открыл, – предположил Родион. – Пойдем посмотрим.

Но в цехе они никого не нашли.

– Что же это значит? – повторил Фесенко.

–  Не понимаю, – сказал Родион. И тут его осенило. – Слушай, Коля! Мы тут головы ломаем, кто цех открыл, а его, может, просто не закрывали!

– Как это – не закрывали?

– Так. Вчера часов в девять Грачев зашел к нам в отделение, и после этого его никто не видел. Мог он уйти домой, никого не предупредив?

– У него ума хватит, – сказал Фесенко. – Но уйти он мог только на время. Все равно он должен был вернуться, хотя бы для того, чтобы закрыть цех.

– Правильно, – подхватил Родион. – Допустим, он приходит домой пообедать,  благо идти ему от завода пять минут. Он обедает, собирается возвращаться, и тут на него нападает понос, и уже нет речи ни о какой работе. Вот и…

– Вот и непонятно,  почему он не позвонил и не сообщил о своем поносе тебе или Димке.

На это Родион не нашелся, что сказать. Действительно, непонятный случай.

Тем временем собрались уже все «избранные»: Димка, Светлана, Лена и Галя Алексеенко. Пришла также  корректировщик ванн Вера Якушкина, женщина с тяжелым характером. Она должна была выдать гальваникам кое-какие материалы и следить за уровнем воды в колодцах.

Мастер быстро распределил работу:

– Галя – меднение, Лена – серебрение, Родион – снятие кадмия, Дима – хромирование, Светлана – анодировка. По рабочим местам!

Лена и Галя отправились в одну сторону, остальные – в другую. Их отделения находились в противоположных концах цеха. Началась работа.

Спустя час Лена набросала в корзину из нержавеющей стали несколько десятков болтов и сказала Гале:

– Пойду в кислое, потравлю болты. У них ванна с кислотой лучше.

– Иди, – кивнула Галя.

Оставшись одна, она подошла к окну и стала смотреть, как возле склада возится Вера Якушкина. Работа шла своим чередом, детали меднились в ванне, и делать Гале сейчас было нечего. Увлекшись наблюдением за тем, как Вера ворочает 20-литровые бутыли с кислотой, она не заметила, что между ваннами появился черный в ржавой слизи нос и стал медленно поворачиваться сначала в одну, потом в другую сторону. Остановившись на одной линии с Галей, нос замер, слегка подрагивая, а затем исчез так же бесшумно, как появился.

Галя еще немного посмотрела на Веру, отошла от окна и тут увидела ее. Пиявку.

Крик замер в горле. Галя стояла между ваннами, и деваться ей было некуда. Но нужно было что-то делать, и она попыталась перепрыгнуть через пиявку, но та была начеку, и левая нога Алексеенко оказалась у нее в пасти. Галя упала и в отчаянии ударила другой ногой пиявку в нос. Пиявка дернулась, но жертву  свою не выпустила, а наоборот – молниеносно захватила и вторую ногу Гали и стала быстро заглатывать ее. Галя заколотила кулаками по носу пиявки, но для нее эти удары были малочувствительны. Алексеенко быстро исчезала в пасти отвратительной твари – и не могла даже крикнуть: спазмы сжимали ей горло. Когда же она справилась с ними и смогла закричать, было уже поздно: она находилась внутри пиявки.

Лена открыла дверь в кислое отделение и услышала смех Светланы. В который раз она по-доброму позавидовала этой женщине: работать с Родионом и Димкой – все равно, что вытащить счастливый билет в лотерее. Веселые и жизнерадостные, они постоянно развлекали Светлану анекдотами или рассказами о своей жизни – а она и у того, и у другого была наполнена всевозможными событиями, и слушать их можно было бесконечно.

«Везет Светлане, – подумала Лена. – А тут работаешь с одними бабами, ничего, кроме сплетен, не слышишь».

Родион, увидев Лену, бросил работу и подошел к ней. Как ни пытался он сдержаться, но улыбка все же появилась у него на лице.

– Что ты все время улыбаешься? – сказала Лена нарочито недовольным тоном. – Когда не увидишь, все рот до ушей.

– Я рад, что ты зашла к нам, – сказал Родион и вдруг покраснел. Он быстро отвернулся, но Лена успела заметить это необычное для Родиона явление.

В первый, может быть, раз она посмотрела на Родиона повнимательнее. Не красавец, но мужского обаяния у него не отнимешь. В этот миг Родион взглянул на нее.

«Какие у него глаза! – мысленно воскликнула Лена. – Как же я раньше этого не замечала?» Она почувствовала странное волнение. Серо-голубые глаза Родиона вызвали в ней желание чего-то нового, необычного, и – она знала – Родион способен был дать ей это.

Родион прервал возникшую неловкую паузу. Взяв из рук Лены корзину с болтами, он повесил ее в ванну:

– Ты ведь за этим пришла?

Смутившись, она кивнула. Из-за Родиона она совсем забыла о болтах.

Он посмотрел на нее и улыбнулся. И Лена почувствовала, как жаркая волна хлынула ей в лицо, как вздрогнуло тело. «Что это со мной?»

Димка, сидящий со Светланой на столе в конце отделения, позвал их:

– Идите сюда!

Лена поспешила к ним, надеясь, что наваждение исчезнет. «Не хватало еще влюбиться на старости лет!» – подумала она, но Родион не выходил у нее из головы.

В свою очередь Родион, идущий сзади, не мог избавиться  от мыслей о Лене. Давно уже ему нравились ее искрящиеся карие глаза, изогнутые черные брови, изящная фигура, каштановые волнистые волосы, ее ленивая кошачья грация. Когда он пытался облечь свою тягу к ней в слова, Лена только смеялась, не воспринимая его речи всерьез.

И сейчас, глядя на Лену, Родион испытывал непреодолимое желание обнять ее, провести рукой по волосам, сказать что-то ласковое. Он с трудом справился с собой и подошел к столу со спокойным лицом.

Димка, сидя на столе, курил, хотя это и запрещалось. Стряхнув пепел на пол, он сказал:

– Лена, как ты считаешь, нечистая сила есть или нет?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Кто говорит – есть, кто – нет. А я не знаю.

– А ты, Родион? – спросила Светлана.

Родион вдруг напрягся, по его лицу пробежала тень. Он поднес руку ко лбу таким движением, словно что-то вспоминал – и не мог вспомнить.

– Нечистая сила? – переспросил он. И повторил, как бы вслушиваясь в звучание слов: – Нечистая сила…

– Что с тобой? – встревожилась Светлана. Она была очень сердобольной женщиной.

Но Родион уже расслабился, улыбнулся ей и спокойно произнес:

– Ничего, все в порядке.

– У нас в бытовке вчера об этом говорили, – вспомнила Лена. – Баба Катя уверяет, то нечистая сила есть.

– А я так думаю, – решительно рассек воздух рукой Димка, – ерунда это все. Если есть нечистая сила, значит, есть и Бог. А если Бог есть, то куда он смотрит? Черт знает что творится в мире… да что там в мире – у нас на заводе: начальство тянет все, что под руку попадется, и зарплата у них сумасшедшая, а мы пашем, а денег только на жратву хватает!

– На том свете каждому воздастся по заслугам, – тихо сказал Родион.

Светлана фыркнула:

– Да смотри! Они и на том свете откупятся, у них денег хватит!

Димка, Лена и Светлана принялись активно обсуждать заводское начальство и его махинации. Родион не принимал в этом участия. Прислонившись к стене, он смотрел в окно и о чем-то думал.

Начальник цеха Самсонов сразу заметил, что мастер Фесенко как-то странно отворачивается в сторону, когда говорит с ним. Тогда он произвел такой маневр: сам отвернулся и задал какой-то вопрос. Мастер, естественно, не мог отвечать, глядя в противоположную сторону, и вынужден был посмотреть на начальника. Но как только он открыл рот, Самсонов молниеносно повернулся и успел-таки унюхать запах перегара.

– Та-ак, – протянул он, – опять пьешь на работе.

Мастер приложил руку к сердцу:

– Григорьевич! Честное слово, две капли! Вчера к жене брат приехал, ну, конечно, выпили. А с утра так хреново было… пришлось похмелиться.

Мастер с притворным раскаянием опустил голову и уставился на носки своих ботинок. Начальник постоял молча, не зная, наказывать ему Фесенко или нет, открыл рот и неожиданно для самого себя спросил:

– У тебя там ничего не осталось?

Мастер изумленно вскинул глаза и почти шепотом произнес:

– Есть, есть! Сейчас, Григорьевич, закуску организуем, стаканчик и все такое! Что, тоже было?

Начальник смущенно почесал щеку:

– Да вчера в гараже собрались с мужиками… По чуть-чуть, по чуть-чуть, и набрались.

– Понятно, – сказал мастер, – сейчас подлечим. У меня там, наверху, бутылка стоит.

Начальник поставил ногу на ступеньку:

– Ты это… двери все в цехе закрой на замок. Мало ли кто может припереться.

Через сорок минут Самсонов и Фесенко спустились вниз. Жизнь теперь им казалось светлой и радостной, и поступь их была легка, как порхание мотылька. Наверху они выпили не одну бутылку, а почти две, и теперь порхали в цианистое отделение.

Там они никого не обнаружили и долго стояли в недоумении, не зная, что и думать. Наконец мастеру пришло в голову, что гальваники спрятались за ваннами. Вдвоем с начальником они принялись заглядывать во все закоулки и звать Лену и Галю.

Самсонов был сильно раздосадован, что ему не отвечают. Он хотел крикнуть:

– Выходите, стервы! – но только икнул.

Он повернулся к мастеру и увидел такое, от чего у него отнялась речь.

Из-под ванн тянулась толстая черная кишка, и из этой кишки торчал мастер Фесенко. Вернее, его ноги, все остальное уже скрылось. Кишка сделала заглатывающее движение, и ноги исчезли в ее утробе.

Такое зрелище было не для нервов Самсонова. Он побледнел и стал медленно оседать. Сознание начальника цеха помутилось, и он упал на пол. Прядь волос попала в лужицу кислоты и приняла зеленоватый оттенок, но Самсонову не суждено было это увидеть и оценить, потому что пиявка уже ползла к нему.

Светлана, наконец, обратила внимание на то, что Родион молчит. Она толкнула его в бок.

– О чем задумался?

Он с удивлением посмотрел на нее, словно не понимая, где находится, затем вроде бы пришел в себя. Провел рукой по лицу.

– Что ты говоришь?

– Я спросила: о чем задумался?

– А-а. Да все о нечистой силе. Понимаешь, у меня какое-то странное чувство, будто я что-то знаю об этом, чего не знают остальные, но не могу вспомнить, что именно.

Димка перебил его:

– Что ты тут Светлане про пиявку говорил? Она теперь боится свет включать в агрегатной.

Светлана засмеялась:

– Ну его!  Такого нарассказывал! Что и Владимира Ивановича, и Грачева, и остальных пиявка поела, только мы и остались!

Небольшая ванна с водой вдруг покачнулась, почти незаметно, так что увидел это только Родион.

– Кстати, – сказал Димка, – ни Владимира Ивановича, ни Грачева что-то не видно, и Панченко с Ямщиковым тоже!

– Пиявка съела, – улыбнулась Лена.

Димка поправил очки и вздохнул:

– Жизнь такая скучная, так хоть бы на пиявку эту посмотреть.

И тут Родион протянул руку и произнес:

– Смотри!

Его коллеги резко обернулись. Из-под ванн выползала огромная разбухшая пиявка, черная, в ржавой слизи, вонючая, страшная.

На секунду все онемели. Затем Светлана дико завизжала и оказалась на столе. Родион, Димка и Лена последовали за ней, и все четверо с высоты чуть больше метра уставились на пиявку. Светлана продолжала визжать, пока Димка не прикрикнул на нее. Она замолчала,  судорожно вцепилась ему в руку и уже не отпускала.

Пиявка подползла к столу, водя носом и дрожа, как желе. Когда она попыталась залезть на стол, все невольно отпрянули к стене, а Светлана вскрикнула. К счастью, пиявке удалось забросить на стол только свой нос. Родион пнул его каблуком сапога, и она, недовольно хрюкнув, убрала нос.

– Она не может залезть на стол! – с облегчением сказал Димка, вытирая мокрый лоб рукавом.

Светлана набросилась на Родиона:

– Это же та пиявка, о которой ты рассказывал! Ты что, знал?! Знал, что она есть?!

– Откуда я мог знать? – огрызнулся он.

– Но она точно такая, как ты описал! Даже нос есть!

– Я не могу этого понять, – сказал потрясенный Родион. – Я все это выдумал, чтобы тебя развлечь. И вдруг – пиявка появляется на самом деле! Я не понимаю, как это может быть!

Пиявка, не подававшая признаков жизни, вдруг ударила стол с такой силой, что он покачнулся. Чтобы не попадать, все вцепились друг в друга. Пиявка ударила еще раз, потом еще и еще. И они услышали треск.

– Еще немного, – воскликнула Лена, – и она сломает стол!

– Тогда нам хана, – заявил Димка, как будто это и так не было ясно.

В это время открылась дверь, и в отделение вошла Вера Якушкина, корректировщик. С ведром в руке она прошла почти половину отделения, прежде чем заметила четырех гальваников, стоящих на столе, и прежде чем они ее заметили.

– Верка! – крикнул Родион. – Не подходи! Беги отсюда!

Но Вера была женщиной, а следовательно, любопытной. Вместо того, чтобы последовать совету Родиона, она пошла к столу.

– Что это вы залезли… – начала она, и тут увидела пиявку. И та учуяла Веру.

Мгновенно развернувшись, пиявка устремилась к Вере. Веру словно парализовало, она не могла шевельнуться, пока Димка не крикнул ей:

– На ванну! Быстро!

Она очнулась. Пиявка была уже в полутора метрах от нее, и Вера запрыгнула на ванну оксидирования, которая находилась к ней ближе всех прочих. Пиявка, чувствуя, что жертва ускользает, приподняла, сколько могла, переднюю часть тела и ударила ею в ванну. Вера испуганно отшатнулась, сделала шаг в сторону и наступила на створчатую крышку, как раз посредине. И это погубило ее. Крышка не выдержала ее веса, открылась внутрь, и Вера рухнула в кипящий раствор. Дикий крик раздался под сводами цеха. Ему вторили Светлана и Лена, и даже Родион и Димка не сдержались – настолько страшной была картина гибели Веры.

Димка стоял бледный, опираясь на стену. Он посмотрел на Родиона и хрипло сказал:

– Почти мгновенная смерть. Температура – сто сорок градусов. А раствор такой, что вряд ли и кости останутся. Все растворится.

Родион стряхнул с себя оцепенение.

– Хватит стоять! Она нас всех сожрет,  если будем ждать!

– Что ты надумал? – тревожно спросила Лена.

– Вы со Светланой останетесь здесь, на столе, а мы с Димкой попробуем выбраться из отделения. Нужно сообщить о пиявке.

– Нет! – в один голос воскликнули женщины. – Мы одни не останемся!

– А как вы будете прыгать по ваннам? – спросил Родион, и они вынуждены были согласиться, что это им не под силу.

Пиявка лежала метрах в семи от стола. По тому ряду ванн, который замыкал стол, добраться до двери было невозможно, так как между ваннами было слишком большое расстояние, поэтому Димка с Родионом быстро перескочили на другой ряд. Помогая друг другу, они осторожно двинулись вперед.

Когда они перепрыгнули на ванну оксидирования, то невольно отвели глаза и все-таки увидели плавающий в бурлящем растворе Верин берет. Димка содрогнулся и плюнул сверху на пиявку.

Как ни слабо было воздействие его слюны, пиявка его почувствовала. Она крутнула носом и поползла следом за парнями.

– Ползи, ползи! – злорадно усмехнулся Родион и тут же был наказан за свое злорадство. Его нога зацепилась за крышку, он взмахнул руками и грохнулся на пол, ударившись при этом головой о ванну. На секунду он потерял сознание. Пиявка была тут как тут и вцепилась ему в ногу.

Димка спрыгнул с ванны, схватил металлический прут и обрушил удар на хвост пиявки. Он успел врезать ей только один раз, а потом она мощным ударом хвоста отбросила его на несколько метров. Женщины закричали от ужаса.

Очнувшись, Родион увидел свою ногу в пасти омерзительной твари. Он дернулся, но это не помогло. Он ударил ее кулаком в нос – не помогло и это. Пиявка захватила ногу уже выше колена; Родион быстро оглянулся по сторонам, и взгляд его упал на электродрель с прикрученной к ней металлической щеткой. Он схватил ее, нажал на кнопку и сунул пиявке в нос. Дрель с визгом завращалась, и от носа полетели кровавые брызги. Пиявка отпрянула, издав звук, похожий на вопль, и отпустила Родиона. Он вскочил на ноги, пнул пиявку в бок и бросился к двери.

Лена и Светлана радостно закричали, и, как выяснилось, преждевременно. Пиявка развернулась и поползла к ним. Димка, забравшись на ванну, крикнул:

– Родион, стой!

Родион оглянулся, оценил ситуацию и повернул назад.

– Вот сволочь! Решила доломать стол!

– Что будем делать?

Они лихорадочно искали выход, подгоняемые криками женщин. И выход был найден.

– Тельфер! – вскрикнул Димка.

Родион понял его сразу. Он метнулся к тельферу, прицепил на крюк приспособление  в виде почти равнобедренного треугольника, нажал на кнопку и зафиксировал ее спичкой. Тельфер покатил в конец отделения. Родион крикнул:

– Светлана! Лена! Становитесь на приспособу и катите сюда!

Пиявка была совсем рядом, когда тельфер подъехал к столу. Лена и Светлана встали на приспособление, Светлана взяла в руки пульт управления, вытащила спичку и нажала кнопку подъема. Они поднялись немного вверх, так что при всем желании пиявка не могла уже достать их. Затем Светлана нажала на другую кнопку, и они поехали к выходу.

Пиявка, казалось, растерялась. Она беспокойно водила раненым носом туда-сюда, а затем тоже поползла к дверям.

Родион бережно снял бледных женщин с тельфера, поставил их на широкую ванну с крепкой крышкой.

– Ой, я чуть не умерла от страха! – призналась Светлана, вытирая холодный пот со лба. – А ты, Лена?

– Спрашиваешь!

Пиявка была уже около них. Потыкалась носом в ванну и замерла.

– Ну, и долго мы тут будем торчать? – сказала Светлана.

– Пока она не сдохнет от голода, – насмешливо сказал Димка.

– А серьезно?

– А черт его знает!  Ее ничем нельзя отравить, она тут все уже глотала и вон какая выросла. Долбануть бы ее чем-нибудь!

– А ты что скажешь? – повернулась Светлана к Родиону. – Ты ее придумал, ты и соображай, как ее прикончить.

Выражение мучительной боли промелькнуло у него на лице, и он закрыл глаза рукой:

– Я ее придумал… я придумал… – и опустил руку. – Я придумал!

Он снял с тельфера приспособление, размахнулся и вышиб стекло в окне, отделяющем кислое отделение от приемного.

– Бегите на малярку! – сказал он. – Откройте печку и спрячьтесь!

– Что ты собираешься делать? – встревожено спросила Светлана.

– Увидите! Ну, быстро!

Димка, Лена и Светлана выбрались в разбитое окно и побежали на малярку, которая находилась здесь же, в цехе.

Родион подождал пару минут, глядя сверху на пиявку, и, когда решил, что уже время, сказал:

– Ну что, морда? «Тараса Бульбу» читала?

Пиявка безмолвствовала.

– Вижу, что не читала. А то знала бы, что Тарас убил своего сына. «Я тебя породил, я тебя и убью», – так он сказал. Вот и у нас с тобой – не знаю, как, но я тебя породил. И знай, гадюка, что я тебя и убью.

Он спрыгнул с ванны и помчался к двери. Пиявка взмахнула (именно взмахнула!) носом и устремилась за ним.

Родион распахнул дверь плечом,  пронесся через приемное отделение и влетел на малярку. Светлана, Лена и Димка стояли у стола.

– Спрячьтесь, быстро! – крикнул Родион и запрыгнул в печку – огромный металлический шкаф со стенами и дверями толщиной в тридцать сантиметров.

Пиявка, водя носом, ползла за ним. Вот она уже у печки, вот сунула нос внутрь, и вот, наконец, она вся заползла в печку.

– Родион! – простонала Лена.

Но с Родионом все было в порядке. Он уцепился за железную перекладину, на которую маляра вешали детали для просушки, сильно качнулся и выпрыгнул из печки. Устояв на ногах, он толкнул тяжелую дверь и крикнул:

– Димка, сюда!

Димка перепрыгнул через стол и навалился на вторую створку двери. Вдвоем они закрыли дверь и накинули защелку.

– Ну, вот и все! – улыбнулся Родион. – Светлана! Включай!

Светлана, довольная, что право включить печку предоставили ей, не спеша подошла к агрегату и нажала кнопку. Загудел вентилятор, печь заработала.

– Сколько градусов давать? – спросила она.

– Все! – решительно сказал Димка.

Но все давать не пришлось. При сорока градусах они услышали, как пиявка  бьется о стенки, при восьмидесяти она затихла, а при ста двадцати раздался приглушенный взрыв.

– Все! – сказал Родион. – Лопнула!

Они подождали еще немного и открыли дверь.

Порыжевшая кожа заполняла почти всю печь. Родион, брезгливо морщась, взял палку и принялся ворошить ее. Пересохшая кожа трескалась и рассыпалась, и на полу печки осталось несколько пар часов, не переваренных пиявкой.

– Часы Владимира Ивановича! – воскликнула Лена.

– А эти – Ямщикова! – сказал Димка.

– Вот часы Панченко и Грачева! – добавил Родион.

– А эти чьи? – спросила Светлана, взяв из рук Родиона палку и подгребая часы к себе.

При внимательном рассмотрении определили, что часы принадлежат Гале Алексеенко, мастеру Фесенко и, как это ни странно, начальнику цеха Самсонову. Последнее обстоятельство несколько их удивило. Ведь начальника не было в цехе.

– Ну и что? – сказал Димка. – Пока мы работали, он приперся. И подзалетел.

И он рассмеялся.

– Что тут смешного? – набросилась на него Светлана. – Человек все-таки.

– Ладно, не буду.

Они сели рядом возле стола и какое-то время молчали, переваривая эту историю. Первой заговорила Лена.

– Права была баба Катя.

– В каком смысле? – поинтересовался Родион.

– Насчет нечистой силы. Говорила, встретишься с какой-нибудь чертовщиной – вспомнишь меня. Вот я и вспомнила. Эта пиявка – самая настоящая чертовщина. А Галя действительно накликала ее на себя. Хотела черта увидеть, вот и увидела.

Светлана сказала:

– Надо сообщить начальству, чтобы не искали Самсонова и остальных.

– Сообщим, – ответил Родион. –  И вот еще что… Завтра у меня день рождения. Приходите часов в пять. Заодно и обсудим все эти события.

– О-о! – воскликнул Димка. – И молчал! Сколько это тебе будет?

Родион усмехнулся:

– Тридцать.

Светлана притянула его голову к себе и поцеловала:

– Расти большой. Значит, на пять?

Он кивнул:

– Да. Кроме вас, никого не будет.

Он помолчал и добавил:

– Знаете, почему-то у меня такое предчувствие, что завтра все выяснится с этой пиявкой.

Празднование дня рождения было в разгаре.

По мере того, как шло время, Родион становился все мрачнее. Лицо его временами искажала судорога, руки сжимались в кулаки, а на лбу выступал холодный пот. Он почти ничего не ел и не пил. Гости с тревогой посматривали на него. Наконец Светлана не выдержала.

– Что с тобой, Родион? Ты не заболел?

Он покачал головой:

– Я здоров. Но со мной происходит что-то непонятное. Не знаю, как это объяснить…

– Говори, как есть, а мы постараемся разобраться.

Родион помолчал, собираясь с мыслями, и неуверенно заговорил:

– Понимаете, вчера у меня были неясные предчувствия, а сегодня моя голова наполнена какими-то яркими картинами… Я вижу… как бы это сказать… в общем, духов, нечистую силу, что ли…

– Души? – не понял Димка.

– Нет, не души – духов.

– А какая разница?

– Есть разница. Души – они у людей; когда люди умирают, они отлетают… ну, это вы и сами знаете. А духи… это ангелы, оставшиеся на земле.

– Что еще за ангелы?

– Очень давно, – размеренно, будто рассказывая выученный урок, заговорил Родион, – на Землю спустились ангелы. И была Земля так красива, что они шли по ее лугам, пели и радовались. И позвал их Господь, и полетели они прочь. Но некоторые решили остаться на Земле, так она им понравилась. И не послушали они Господа. Когда он позвал их во второй раз, они пели, чтобы не слышать его. Тогда Господь рассердился и сказал: «Вы будете вечно привязаны к земле, огню, воде и воздуху и дрожать перед тем, кто знает ваше название». И их крылья исчезли;  некоторые ушли в землю, других поглотил огонь, некоторые исчезли в реках и морях, и последних унес вихрь.

С тех пор они стали духами, связанными со своими элементами. Но свою власть они не утратили. Тот, кто хочет воспользоваться их услугами, должен произнести заклинание, духи появятся и выполнят любое желание. Которое в их силах, разумеется.

– Откуда ты это знаешь? – спросила Лена, удивленная его рассказом.

Он растерянно посмотрел на нее.

– Не могу сказать… Мне кажется, я всегда это знал.

Светлана, выпив рюмку ликера, спросила:

– А как это связано с тем, что происходит в твоей голове?

– Понимаешь, – сказал он, – я вижу их так, как будто знаком с ними, как будто я сам один из них…

И едва Родион произнес последние слова, его лицо исказилось;  он со стоном обхватил голову руками и склонился над столом. Гости не на шутку встревожились. Димка хотел бежать звонить в «Скорую», но Родион остановил его. Через полминуты он снова сел прямо, и на лице не было никаких следов страдания. Напротив, Родион усмехался, а глаза его горели каким-то диким огнем.

– Ничего не надо! – резко сказал он. – Все в порядке!

Димка, поколебавшись, сел на место. Светлана укоризненно сказала:

– Ну, ты даешь! Так до смерти перепугать можно! То умирает, то оживает!

Родион потрепал ее по руке:

– Я вспомнил! Все вспомнил!

– И что же ты вспомнил? – спросила Лена.

Он посмотрел на нее долгим взглядом, и она опустила глаза. Тогда он вздохнул и сказал:

– Дело в том, что я действительно один из них. Другими словами, я являюсь духом.

Светлана засмеялась, но Родион так взглянул на нее, что она замолчала и пожала плечами. Димка же отнесся к заявлению Родиона равнодушно, зная его склонность шутить с серьезным видом. И только Лена почувствовала, что Родион не шутит. Но если не шутит, тогда что?.. Чокнулся!

– Нет, Лена, я не чокнулся, – сказал вдруг Родион, и она перепугалась – неужели произнесла это вслух?!

– Нет, ты ничего не говорила, а только подумала, – сказал Родион. – Просто я чувствую, как ко мне возвращаются силы, которыми я обладал раньше, и умение читать мысли – лишь одна из моих способностей.

Лена, Светлана и Димка уставились на него. Ничего себе – читает мысли!

Родион, видя, что из его сообщения поняли только это, добавил:

– Пиявку действительно породил я. Но это вышло совершенно непроизвольно!

Его гости все еще не понимали. Тогда он скомандовал:

– Вытяните все правые руки вперед!

Они повиновались; он также протянул свою руку, щелкнул пальцами, и вдруг все четыре кисти запылали синим огнем. Женщины испуганно взвизгнули и затрясли руками; то же делал и Димка, только без визга.

– Спокойно! – сказал Родион и снова щелкнул. Пламя исчезло.

– Посмотрите на свои руки! Они ведь совершенно не пострадали, не так ли? И боли вы не почувствовали?

– Черт возьми! – вскричал Димка. – Рука целая!

Светлана, разглядывая руку, спросила:

– Что это было?

– Всего лишь фокус. Я же вам сказал, что ко мне возвращаются прежние силы. Настоящие чудеса, которые могут делать духи, несравнимы с такими пустяками.

– Так ты что… серьезно? – сказала Лена. – Насчет духов?

Вместо ответа он взял рюмку, налил водки и выпил. Поставил рюмку на стол и медленно обвел глазами своих гостей.

– Мы, духи, обязаны являться тем, кто произносит заклинание, и выполнять любое их желание. И вот однажды Астарот, мой начальник, – я забыл сказать вам, что я принадлежу к духам земли, и моего князя зовут Астарот, –  так вот, однажды Астарот отправил меня на землю к одной женщине, которая произнесла заклинание. Я должен был выполнять все ее приказания, а она хотела только одного – чтобы я влюбил в нее мужчину. Мы, духи, может это сделать. И когда я посмотрел на этого мужчину, то понял, что не смогу выполнить ее желание. Он был молод и красив, имел прекрасный характер, и его любили все, кто знал. А она была безобразна, старше его на пятнадцать лет и злая, как змея, – как я мог заставить его влюбиться в нее? Я оттягивал, сколько мог, выполнение ее желания, но бесконечно это продолжаться не могло. Когда ей надоело ждать, она вызвала Астарота и пожаловалась ему. Невыполнение желания клиента, или как там его назвать, – тяжелое преступление. Был суд, и Астарот решил, что я должен тридцать лет жить на земле, быть обыкновенным человеком, чтобы почувствовать, что лучше: выполнять задания клиентов или же всякого дерьма, которое будет моим начальством, – в школе, армии, на работе и т.д. И в один прекрасный день в образе человека я появился в детском доме в городе… ну, это неважно.

– Постой, – перебила Светлана, – ты говоришь, в образе человека? А у тебя что, есть другой образ?

– Есть, конечно, – он улыбнулся. – Но оставим это. Я хотел сказать о пиявке. Я виноват, что она появилась. Помнишь, – обратился он к Светлане, – я сочинял о ней сказку несколько дней назад?

Она кивнула:

– Ну и что?

– Дело в том, что, когда я это говорил, то почувствовал как бы жжение в голове и явственно увидел ее  – пятиметровую, в слизи, с носом... Такой она и появилась на свет – из-за того, что я ее представил. Сейчас я понимаю, что в тот день мои силы уже начали возвращаться ко мне. Остальное вы знаете.

Какое-то время все молчали. То, что рассказал Родион, было слишком невероятно.

И тут Лена вспомнила.

– Стой! Ты сказал, что должен был жить на земле тридцать лет. Но ведь тебе сегодня исполнилось тридцать…

Он вздохнул и грустно сказал:

– Да. Мой срок истек. Сегодня я вернусь  к своим, снова стану духом.

–  И мы никогда не увидимся? – подавленно произнесла Лена.

Он мрачно кивнул, но тут же его лицо радостно вспыхнуло.

– Почему нет? Увидимся!

Родион схватил со стола бумажную салфетку и что-то написал на ней, затем отдал Лене.

– Вот  заклинания, которые нужно произнести, чтобы явился Астарот. А у него уже ты попросишь, чтобы к тебе прислали меня. И я выполню любое твое желание.

Она грустно улыбнулась и положила на его руку свою, маленькую и красивую.

– Тогда я прикажу тебе принять человеческий образ и остаться в нем навсегда.

Родион покачал головой:

– Это невозможно. Мы, духи, вообще не можем появляться на земле в человеческом облике.

– А ты… – начал Димка.

– Мое преступление по нашим меркам было слишком тяжелым, и для меня сделали исключение. Но для этого Астароту пришлось обратиться к самому Люциферу.

– Ого! – с уважением сказал Димка. – Ты, видно, большой авторитет в преступном мире духов, если ради тебя рискнули побеспокоить Люцифера.

– Это не смешно, – сказал Родион.

– А как тебя зовут там, у духов? – спросила Светлана. – Родион или по-другому?

В это время большие настенные часы начали бить полночь. И с последним ударом раздался громовой голос, идущий ниоткуда:

– Карон!!!

– Карон! – вздрогнул Родион. – Мое имя – Карон!

Светлана, Димка и Лена от ужаса не могли пошевелиться и сидели белые, как стена. Светлана попыталась перекреститься, но не смогла.

Голос громыхнул снова:

– Карон! Узнаешь ли ты меня?

– Да! – воскликнул Родион. – Я узнал тебя, Астарот!

– Я пришел за тобой – твой срок истек! Готов ли ты?

– Я готов, Астарот! Но дай мне одну минуту, только одну минуту! Я хочу попрощаться с друзьями!

В голосе Астарота прозвучало удивление:

– У тебя есть друзья?

– Есть! – гордо произнес Родион. – Ведь я был человеком!

– Что ж, – угрюмо сказал Астарот, – прощайся!

Родион обвел взглядом своих гостей, как бы запоминая их; подал руку Димке и крепко обнял его.

– Прощай, Димка! Кажется, мы с тобой были неплохими напарниками!

– Это так, – сказал Димка, от волнения немного заикаясь. – У меня никогда уже не будет такого! Прощай, Родион!

Родион обнял плачущую Светлану и поцеловал ее в обе щеки, потом в губы.

– Прощай, Светлана! Так я и не успел рассказать тебе новые анекдоты!

Она только махнула рукой, не в силах говорить.

Лена, бледная, не отрываясь смотрела на Родиона. Он сел рядом с ней и взял за руку.

– Лена, – начал он, – я все не мог решиться сказать тебе…

– Я знаю, – произнесла она, – я все знаю.

Он вскинул глаза. Лена смотрела на него  серьезно и печально.

– Тогда, – сказал он внезапно охрипшим голосом, – и говорить не о чем.

Он притянул ее к себе и поцеловал в прохладные, такие желанные губы.

– Что такое?! – внезапно прогремел Астарот. – Ты осмелился полюбить земную женщину?!

Родион вскочил на ноги, сжав кулаки, и гневно крикнул:

– Почему же нет?! Ты сам сделал меня человеком и отправил на землю, и теперь удивляешься тому, чего не могло не произойти?! Да, я люблю ее!

Воцарилась тишина. В напряженном молчании прошло несколько секунд, и вот снова прозвучал голос Астарота:

– За свою неслыханную дерзость ты заслуживаешь наказания. И немедленного.

Родион побледнел, упрямо тряхнул головой:

– Может быть, разберемся без свидетелей?

– Нет, – буркнул Астарот, – как раз эти свидетели нам нужны. Потому что я приговариваю тебя к новому сроку пребывания на земле. Еще пятьдесят лет, думаю, пойдут тебе на пользу.

Родион онемел от удивления. Никто из гостей также не произнес ни слова – слишком велико было потрясение. Наконец Родион справился с собой.

– Как?! Ты хочешь сказать, Астарот, что оставляешь меня на земле?! Еще на пятьдесят лет?!

– Ты что, стал плохо слышать? Сходи к врачу, – проворчал Астарот.

В этот момент очнулась Светлана.

– Спасибо, спасибо, Астарот! – закричала она, возбужденно сжимая руки. – Спасибо, что не отнимаешь у нас Родиона!

– Родиона! – недовольно произнес Астарот. – Его зовут Карон! Впрочем, Родион тоже звучит неплохо. Ладно, пусть будет Родион.

Родион взглянул на Лену. Она молчала, но ее глаза говорили лучше слов. И тогда он поверил.

– Благодарю тебя, Астарот! Я не забуду твоей доброты. Если тебе нужно будет что-нибудь похромировать, обращайся. Сделаем. Правда, Димка?

Димка подтвердил. Астарот фыркнул:

– Не морочь мне голову своими человеческими штучками. Зачем мне что-то хромировать?

После короткой паузы он сказал:

– Мне пора. Кто-то произносит заклинание, и я должен явиться. Собачья работа.

– Прощай, Астарот! – сказал Родион. – Я желаю тебе удачи!

– И я, – добавил Димка.

– И я, – сказала Светлана.

– И я тоже, – совсем тихо произнесла Лена, но Астарот услышал.

– Спасибо, – сказал он, – будьте все счастливы! Прощайте!

И всем показалось, что Астарот вздохнул.

Когда возбуждение немного улеглось, Димка налил в рюмки водку и вино и сказал:

– Ну, что? Давайте выпьем за то, что Родион… или Карон – как тебя теперь звать?..

– Родион, – ответил он. – Пусть все будет по-прежнему.

– Значит, выпьем за то, что Родион остался с нами.

И перевернул рюмку себе в рот. Вслед за ним выпили и женщины. Не пил только хозяин.

– А ты что? – спросила Светлана.

Он ответил:

– Думаю, как все здóрово получилось. Я остался на земле, с вами, и снова буду работать в нашем цехе. И буду обыкновенным гальваником.

Он посмотрел на рюмку с водкой, и она вдруг оторвалась от стола и медленно поплыла к его губам. Он усмехнулся и повторил:

– Обыкновенным гальваником…