Студенты 80-х. Выпуск 4

I КУРС

КАК Я СВЯЗАЛ ДВЕ СУДЬБЫ

В конце ноября новые знакомые пригласили нас на день рождения. Именинница – Лена, 3-й курс. Праздновали в 77-й комнате общаги № 2. Неплохо отметили, но о самом главном в этот день событии никто еще не догадывался.

Я начал рассказывать анекдоты. Причем самые что ни на есть похабные, но смешные. Все хохочут, и только именинница молчит, отвернувшись к окну. Видно, что и ей смешно, но воспитание не позволяет… Потом Вовка Другаков признался, что ее сдержанность на фоне гогочущих подруг его и привлекла – понял, что порядочная, воспитанная девушка.

Они начали встречаться, а через два года он на ней женился.

А я только через 19 лет узнал, что благодаря мне Лене понравился Другаков.

– Когда ты рассказывал свои пошлые анекдоты, я тебя просто ненавидела, – сказала Лена. – Правда, смешно было, но все равно. А Вова улыбался, но не смеялся. Вот, думаю, хоть один порядочный парень.

А он-то сдерживался из-за нее. Так вот бывает в жизни – кто-то рассказывает анекдоты, а кто-то благодаря этому находит свою судьбу.

МАССОВЫЕ МЕРОПРИЯТИЯ ПО СЛУЧАЮ РОЖДЕНИЯ МОЕЙ ДОЧЕРИ

2 декабря 1984 года родилась моя доця – Ярослава. Я был счастлив. Первым делом я отметил ее рождение с друзьями, Олегом и Гошей, и отмечали мы это событие весь день. Ближе к вечеру мы с Гошей потащились в роддом. Спросили в приемном отделении, или как там оно называется: «А где лежит такая-то?» Нам ответили: «Во второй палате». «А где она?» «Там, за углом».

Пошли искать вторую палату.  Подходим к первому окну, стучим. Выглядывает женщина. Гоша заплетающимся языком спрашивает: «А где здесь вторая палата?» Отвечают: «Она дальше». Пошли дальше. Стучим в следующее окно, снова появляется женщина. «А где здесь вторая палата?» «Дальше». И так несколько раз – дальше и дальше. В конце концов мы уже не можем заглянуть – высоко, и я поднимаю Гошу за ногу. Он стучит в стекло, потом еще и еще раз… «Никто не подходит», – сообщает он. Я прошу его поднять меня, и – ёксель-моксель, Гоша стучал в окно, выходящее в коридор. Понятно, что никто не подойдет. Наконец, стучим в следующее окошко, и появляется моя супруга. Гоша мутными глазами смотрит на нее и на автомате спрашивает: «А где здесь вторая палата?» 

…

На следующий день я отбыл в Нежин. По такому грандиозному поводу грех было не организовать мероприятие, что и было осуществлено. Пригласил приятелей со своего курса, а также несколько человек с биофака, с которыми подружился на абитуре. Сначала все шло благопристойно, а затем – как обычно. Зажгли свечи, магнитофон орет, дым коромыслом…

В это время Володя Другаков пытался учить английский язык в соседней общаге со своей одногруппницей Наташей. Но так как все время мешали студенты (шумели, видите ли), то он пригласил ее к нам.

– У нас, – сказал он, – тихо. Рабочая обстановка, все учат.

Можете представить, что подумала Наташа, когда вошла в нашу комнату…

– Если это рабочая обстановка, – сказала она Володе, – то какая же тогда у вас «нерабочая»?

Не знаю, что сказал Вовка…  Правильный ответ: «Да такая же».

ДОБРЫЕ ЛЮДИ

Перед новым 1985 годом народ, как всегда, кинулся затариваться спиртным. В те времена в Нежине  на одной из центральных улиц существовал довольно глубокий подвал, где торговали этим делом. Колоритное местечко. Помещение небольшое, и накануне праздников протолкнуться было сложновато. К тому же нужно было выстоять две очереди: в кассу, а потом к прилавку. Чтобы заполучить спиртное, приходилось стоять чуть ли не час, при условии, что очередь соблюдается. Со всех сторон давят, дышать тяжело, жарко, люди орут. Возле кассы называется сумма, которую собираются уплатить. И суммы немаленькие для того времени: десять рублей, пятнадцать, двадцать... Всем слышно, несмотря на шум.

И вдруг… Робкий голос произносит:

– Рубль тридцать.

Мгновенно наступает тишина.

Не веря своим ушам, кассирша переспрашивает:

– Сколько-сколько?

– Рубль тридцать.

– Это что, «Золотая осень»?

– Ну да, – виновато отвечает покупатель.

Все смотрят на мужика, который готов выстоять огромную двойную очередь, чтобы купить несчастную бутылку «Золотой осени», довольно гадостного вина. И это тогда, когда все прочие готовятся к празднику и выкладывают немалые деньги.

Кассирша выбивает чек, мужик пристраивается в конец второй очереди, но кто-то в толпе говорит:

– Мужики, пропустите его. Что ему из-за одной бутылки стоять…

И его пропускают. Мужик хватает бутылку, чуть слышно благодарит и вылетает весь красный. А оставшиеся начинают обсуждать это необычное происшествие. Рассуждения сводятся к такому выводу: наверно, тому мужику ну очень надо было выпить, иначе какой дурак стоял бы так долго.

А я подумал: все-таки добрый у нас народ. Добрый и понимающий.

Студенты 80-х. Выпуск 3

I КУРС

ЧТО ТАКОЕ УРА-ПАТРИОТИЗМ?

На практикуме по русскому языку Аллу Ивановну Кузьмину спросили:

– Как понять выражение «ура-патриотизм»?

Она смотрит в мою сторону:

– А это как у Романа. Кричал: «Едем в колхоз, в колхоз!» – а сам в электричку – и на Конотоп.

НЕ ПОНИМАЕТ ШУТОК

Стоит девушка. Сзади к ней тихонько подходит другая и сильно бьет толстенной книгой по голове. Пострадавшая девушка:

– Ты что, Валя, с ума сошла?!

А Валя:

– Света, ты шуток не понимаешь!

КУН И АППЕНДИЦИТ

7 ноября, после бурно отмеченного накануне праздника, мы, несколько студентов из Сумской области, ехали домой. Еле влезли в переполненную электричку, стоим, качаемся.

Ирине из Кролевца удалось вскоре занять освободившееся место. Некоторое время спустя попросила:

– Рома, дай мне Куна.

То есть книгу «Легенды и мифы Древней Греции», которую написал Кун.

Бабка, сидящая напротив, злобно проворчала:

– Сама всилася, тепер ще й кума хоче.

Кроме студентов, юмора никто не понял.

Ирка решила позаботиться и обо мне. Полным сострадания голосом говорит:

– Рома, может, ты сядешь? А я постою.

Я, конечно, отказываюсь. Она настаивает:

– Нет, правда, садись. Тебе же нельзя стоять.

Мужик, сидящий, рядом с ней, интересуется:

– А что с ним такое?

И она нагло врет:

– Он только что из больницы. Аппендицит удалили.

Я чуть не упал.

Мне было не совсем хорошо, рожа красная, в пот бросает – последствия гулянки. Но и за больного вполне мог сойти.

Мужик не выдержал:

– Садись, парень, а то, я вижу, ты совсем плохой.

Как я ни отказывался, но пришлось сесть. Мир не без добрых людей. И не без наглых, добавлю я. Стыдно было, но не обвинять же землячку во лжи. Да и зачем?

КАК ПОДЪЕЗЖАТЬ К ПРЕПОДАВАТЕЛЯМ

«Практику» по старославянскому вела Елена Александровна, молодая женщина. Как почти на всех практических, я начал с двоек (не считая французского – там поначалу были единицы). И не полюбила меня Елена Александровна. Но что-то же надо было предпринимать. Я имел две старые книжечки, изданных в конце ХІХ века: «Грамматика церковнославянского языка» и какие-то тексты на старославянском. С ними и подошел как-то после занятий к преподше и скромно сказал:

– Елена Александровна, а по этим книгам можно учить старославянский?

Она взглянула сурово, но тут же подобрела.

– Ой, откуда это у вас?

­– Да так… наследство.

Она перелистала страницы:

– Да, по этому учебнику можно учить… практически то же, что и современные… а можно мне взять почитать?

Естественно, я разрешил. И после этого наши отношения стали самыми наилучшими. Елена Александровна даже стала считать, что теперь я знаю старославянский. Однажды кто-то из девчонок не мог ответить на какой-то вопрос, и она порекомендовала:

– Спросите у Романа.

На резонный вопрос «А если Роман не знает?» Елена Александровна загадочно улыбнулась:

– Роман знает…

ПРОВОДЫ ГЕРМАНА

9 ноября мы, шестеро мужчин и чуть больше девчонок, присутствовали на проводах нашего однокурсника Германа, состоявшиеся в селе под Бахмачем. На таком мероприятии я, да и все остальные, были впервые. Оказывается, в селах не принято ставить на стол бутылки, чтобы гости наливали по мере надобности. Перед каждым поставили огромные чарки, и тамада (или кто там) наливал всем самогон из графина. И надо было его пить. После нескольких тостов девчонки пить отказались, мы же еще держались.

Ночь прошла спокойно, а под утро конфликт произошел-таки. Старший братишка Германа привязался к одной из наших девчонок (скандальная семейка оказалась), и дело почти дошло до драки. Но не дошло окончательно. Мы быстренько собрались и умотали с негостеприимного двора. До Бахмача пришлось добираться пешком, а это далеко. К счастью, по дороге нас подобрал автобус.

В Бахмаче удалось сесть в какой-то поезд, при этом выгребли из карманов все деньги, чтобы заплатить проводнику. Ехали в тамбуре, засыпая стоя.

На занятия я не пошел, в отличие от моих более дисциплинированных сокурсников, и лег спать. Потом мне рассказывали, что сотворил Толик Бондарь. Его вызвали и велели что-то писать на доске. И тут его сморило. Толян прислонился лбом к доске и заснул. Препод диктует, а он спит стоя. Когда это обстоятельство обнаружилось, препод поинтересовался, не болен ли Бондарь. Толян, не будь дураком, сказал, что болен, и его отпустили. А Вовка Другаков досидел до конца занятий, проклиная все на свете. Но отпроситься почему-то не решился.

Студенты 80-х. Выпуск 2.

I КУРС

Как я обманул Инну

Вообще-то это вышло совершенно случайно. Шли мы как-то в сентябре 1984 года (начало первого курса) по мостику через нежинскую речку Остер, и заметили, что она почему-то стала мелкой до безобразия. Слили воду (или спустили? И так, и так правильно, но первое слово приличнее). И спрашивает у меня Инна:

– А почему воды стало так мало?

Хотел я ей сказать, что во всех городских водоемах, где есть возможность (шлюзы, мини-плотины и т.д.), осенью воду сливают, но черт в который раз дернул меня за язык. Насколько мог серьезно я сказал:

– Это подготовка.

– Какая подготовка?

Не помню, почему я ляпнул про подготовку, но потом меня «пробило».

Наши девчонки на первом курсе по четвергам ходили на «медицину» – что-то вроде гражданской обороны, и даже не «что-то вроде», а часть этой самой ГО. Мы, мужики, были освобождены от этого, так как считались прошедшими необходимую подготовку в армии. Таким образом, четверг был для нас свободным днем... так сказать. По четвергам мы занимались хозяйственными делами: убирали снег на станции Нежин зимой 84-85 гг., таскали разную херню (шкафы, кровати, стулья) во 2-й общаге, где к тому времени жили, и т.д.  Но я забежал вперед.

Так вот, назавтра, в четверг, должны были состояться занятия по «медицине» у наших девок. И я сказал Инне:

– Воду в Остре выпустили специально.

– Зачем?

– Завтра, – сказал я самым таинственным, каким только мог, голосом, – во время ваших занятий будет дан сигнал тревоги, и вы побежите на берег Остра. Ну, вас поведут. Здесь, на берегу, будут лежать на носилках раненые... ненастоящие, конечно... и вы будете форсировать Остер, переправлять их на другой берег и оказывать первую помощь.

Инна возмутилась:

– Как так?! А почему нас никто не предупредил?

Я начал выкручиваться:

– Понимаешь, Инна, это должно быть внезапно. Нельзя говорить заранее. На то и расчет – на внезапность (тут я повторился для убедительности).

– Так ведь все придут нормально одетые. И что, мы должны будем перебираться через речку?

– Ну да.

– Так надо предупредить девчонок, чтобы надели что погрязнее!

Я представил сто пятьдесят грязно одетых девок и испугался.

– Что ты, Инна, этого нельзя делать! Пропадет фактор внезапности. Я же в комиссии, сразу догадаются, кто разболтал.

И она, чтобы меня не подвести, согласилась никому ничего не говорить.

Окончание этой истории я узнал только через четыре года, когда мы уже закончили учебу. Я тогда был в Чернигове, в гостях у Инны, и она поведала, что было дальше.

Оказывается, Инна ничуть не усомнилась в правдивости моих слов. А чтобы не запачкать свои чистые одежды, взяла у родственников старый свитер, джинсы и резиновые сапоги.

Нужно сказать, что погода в те дни стояла отменная. Ну ладно, джинсы, свитер... но резиновые сапоги! При сухой солнечной погоде!

Словом, на «медицине» девчонки смотрели на Инну как на ненормальную. А она думала: «Смотрите, смотрите... Сейчас будет сигнал тревоги, тогда и увидим...»

Но проходит первая пара – тревоги нет. Вторая пара – нет тревоги. И только к концу третьей пары, измученная свитером, сапогами и ехидными взглядами, она подумала: «А не шутка ли это?»

Самое интересное, что никогда Инна не говорила мне об этих событиях, никогда не упрекала, и только через четыре года... Почему?

МОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ НА ПЕРВОМ КУРСЕ

Начало нашей учебы ознаменовалось громким празднованием моего дня рождения. Я пригласил человек двадцать новых приятелей и приятельниц, поставив условие: подарков не надо, несите выпивку и закуску. Благодаря такой постановке вопроса на подготовку мероприятия я потратил всего 13 рублей.

Мы, мужчины, тогда жили в 1-м общежитии и занимали две комнаты, располагавшиеся напротив друг друга – четверо в первой и пятеро в одиннадцатой. В комнате № 1 жил я, а также мой земляк и впоследствии хороший друг Толик Горох, Володя Другаков из Щорса Черниговской области и Саша Норов из Чернигова. Напротив, в одиннадцатой, обосновались Толик Бондарь – местный, и еще четверо наших – Барыло, Белинский (к сожалению, не помню их имена), Герман Носов и Леша Кирильчук (или Кирилюк?). 

Гулять решили в одиннадцатой, так как она была больше. Накрыли столы, кое-как поместились, и веселье началось.

Спустя пару часов кое-кто уже неадекватно реагировал на окружающий мир. Одна девчонка, Ирка, была совсем плохой, и ее уложили спать в нашей, первой, комнате. И все бы ничего, если бы не было в нашей компании Германа. Что-то он не поделил с первокурсником с украинского отделения и не нашел ничего лучшего, как выяснять отношения в коридоре между нашими комнатами, на виду у вахтерши. Та, недолго думая, вызвала милицию. Явились два сержанта. Герман где-то заныкался, и его не нашли. Зато обнаружили спящую Ирку. Сержант обрадовался:

– О! Готовая. Так, мы ее забираем.

Мы, естественно, не даем, объясняем, что она совсем не пьяна, а просто устала. Выпила, мол, «сто грамм», с утра ничего не ела, да еще и занималась весь день, вот ее и разморило.

Сержанты не верят:

– Сто грамм?

– Сто грамм.

– А чего такая готовая?

– Так мы ж вам объясняем…

– Сто грамм?

– Сто грамм.

И тут Ирка поднимает голову и внятно произносит:

– Четыреста.

…

После того, как сержанты вместе с нами нахохотались, они решили оставить мужественную студентку в покое и удалились.

Ирку мы отвели домой, убрали комнату и думали, что на этом все закончилось. Не тут-то было.

Как оказалось, Герман на достигнутом останавливаться не собирался. Через пару дней он из-за чего-то поругался с комендантшей, которую мы еле уболтали не сообщать о нас в деканат. Теперь же, разозленная Германом, она пошла и стукнула о недостойном советских студентов поведении первокурсников.

Всех участников вызывал и.о. декана, не помню имени, и допрашивал. Я свою вину признал: да, организовал… да, осознаю… больше не повторится…

К счастью, дело обошлось устным внушением. Но на собрании, посвященном очередной годовщине ВОСР (Великой Октябрьской Социалистической революции), наши фамилии (не все, конечно, а только основных участников) были названы в плане, что вот, мол, они только начинают учебу, а вытворяют такое, и что же будет дальше?..  Хотя ничего страшного мы не вытворяли, обычная пьянка.

Результатом стала наша популярность у девчонок со старших курсов. Как сказала одна из них: «Узнали, что у нас в институте появились нормальные пацаны, и решили познакомиться».

Было и еще одно последствие: 18-летнего Лёшу Кирильчука (или Кирилюка?) мама срочно перевела из общежития на квартиру – подальше от дурного влияния отслуживших  в армии раздолбаев.

Студенты 80-х. Выпуск 1

Александр Минчин в своей книге «Факультет патологии» прекрасно описал (с ударением на последний слог) обучение на филфаках советских пединститутов в семидесятые годы прошлого века. Я учился позже, с 84-го по 88-й, в основном это – перестроечное время. Но система еще существовала, как и представления о методах преподавания, требования к сдаче экзаменов… Жил и студенческий дух (как правильно сказать – противоречия? сопротивления? отторжения? раздолбайства?). И мы, студенты 80-х, были такими же, как и студенты 70-х, и 90-х, и 2000-х. Но было у нас и свое, «перестроечное». В такое уж время учились.

Я хочу, чтобы этот раздел студентам 80-х напомнил о незабвенных годах ученичества (для многих – мученичества), а для остальных интересующихся – поучительным или приятным чтивом (что, может быть, и совместимо).

Как мы поступали в НГПИ

Летом 1984 года ко мне пришел старый друг Гоша.

– Слышь! ­– сказал он. – Давай поступать в институт.

– Ты что? – ответил я. – Какой институт? Мы же ни хрена не знаем.

– Ну и что? – возразил он. – Гена Ремигайло тоже не знал, а поступил.

Я страшно удивился:

– А разве Гена учится в институте?

– Здрасьте! Уже год, первый курс закончил.

– То-то я его редко вижу! И где он учится?

– В Нежине, в пединституте.

– Разве там есть институт?

– Есть. В нем еще Гоголь учился, Гена рассказывал.

Вот это да! Две новости: в Нежине есть институт, и в нем учится Гена Ремигайло.

– А как он поступил?

– Как все. Сдал экзамены.

– Гоша! Не знаю, как Гена сдавал, а мы с тобой точно не сдадим. У нас уже сколько лет после школы прошло? Бурсу я не считаю. В голове нет ничего.

Бурса ­ – ГПТУ № 4, где я имел счастье проучиться три года. И Гоша тоже.

Гоша не сдался:

– Ну и что? Гена же поступил.

Это был убийственный аргумент. Если он смог, почему мы не сможем?

– А на каком он факультете?

– На филологическом. Говорит, учиться легко. Сказки читаешь, мифы, былины. Это ж не математику изучать.

Что да, то да.

– А еще там декан – женщина, Алла Степановна, хорошо относится к тем, кто со стажем и после армии. Поехали, Борисыч!

Я сильно сомневался в успехе, но... Но отпуск в этом году у меня был в ноябре, и я надеялся договориться, чтобы его перенесли на июль – в связи с поступлением в вуз. Не хотелось брать за свой счет. Поступлю – распрощаюсь с любимым заводом. Нет – буду дальше работать в своей гальванике.

Вот она, основная причина. Отпуск. Летом или осенью – чувствуете разницу? Июль или ноябрь. Я решился.

Вообще-то я хотел поступать на заочное, так как недавно женился. Но, как оказалось, заочники уже сдали свои экзамены, и пришлось подаваться на стационар. Не жалею.

Я поехал на разведку. От Конотопа до Нежина – полтора часа на электричке. В Нежине от вокзала до института – десять минут на автобусе. Тогда по этому маршруту ходил один – "тройка" (символическое для студентов число).

Здание постройки начала ХІХ века внушало уважение. Белые колонны, деревянный пол. Дух того века. Опять же – Гоголь. Учился и жил здесь с 1821 по 1829 год. История.

Подошел к вахтеру.

– Где здесь у вас отдел кадров?

Она:

– А вы к нам на работу?

– Да нет... Учиться поступаю.

– А-а... Тогда вам нужна приемная комиссия.

Вот я был недоразвитым!

– А где она находится?

– А вот, рядом комнаты.

Действительно, приемная комиссия была рядом. За столами сидели студентки-старшекурсницы (младше меня по возрасту) и принимали документы. Я нашел столик филфака, отдал документы, но...

Оказывается, на копии с трудовой книжки забыли поставить дату, когда она выписывалась, и мне предложили сделать это в ближайшее время и снова приехать. Ругаясь про себя, я покинул НГПИ, чтобы вернуться на следующий день.

Дату на копии трудовой я, конечно, поставил сам. Со мной в этот раз ехали Гоша (как и я – на филфак), Хмырь (иняз) и Ферапонт (на физмат). Три Игоря и я.

Сдали документы, нам выдали расписки, и мы уехали, а через несколько дней появились снова – сдавать экзамены.

Нам дали общагу. Я с Гошей и Яновым попали в одну комнату, Ферапонт – в другую, на этом же этаже. В нашей уже кто-то жил, судя по вещам. Как потом оказалось, некто Петя (представляясь, он произнес «Пэтя»), сельский парень. Существенным недостатком Пэти было то, что он не стирал свои носки, и в комнате тяжеловато дышалось. Мы ему сказали однажды, чтобы он принял меры, и Пэтя принял. Обычно его благоухающие носки валялись под кроватью, а тут их вдруг не стало. Решили – постирал. Но качество воздуха все равно не улучшилось. Когда появился Пэтя, мы учинили ему допрос, и оказалось… да, самые догадливые уже поняли: он положил свои вонючие носки под матрас.

Во время нашей абитуры много чего произошло. Мы неплохо покуролесили. Познакомились с черниговским парнем, который учился на четвертом курсе, забыл его имя. Почему-то остался на лето в Нежине. И он сказал, что такой абитуры никогда еще не было. Может, и была, да он не видел.

Тогда же мы познакомились с нашим земляком Толиком Горохом, с которым жизнь связала меня надолго. А еще – с моей будущей одногруппницей Ярославой Пулинец из Чернигова, которую я потом назвал «сестра по духу». Было в нас что-то общее по части раздолбайства.

Забегая вперед, скажу, что Янов вдруг передумал учиться и забрал документы, чтобы потом поступить в мореходку и походить по морям-океанам (и это ему удалось). Ферапонт же сдал все экзамены, но потом узнал, что обучение будет на украинском языке, и тоже забрал документы (не забывайте – то было советское время, и студент имел возможность выбрать, на каком языке слушать лекции – на русском или национальном). А мы с Гошей…

Ни он, ни я ни черта не помнили из школьной программы. Поэтому первые дни не утруждали себя никакими повторениями, потому что это было бы не повторение, а изучение заново, что нам абсолютно не улыбалось.

Всё же накануне первого экзамена по русской литературе и языку (устно) мы сели в туалете на соседние унитазы и попытались что-то почерпнуть из учебника русского языка – я читал, Гоша повторял. Минут через двадцать мы поняли, что затеяли гиблое дело, да и задницы затекли. Поэтому плюнули на учение и положились на удачу.

И она нас не подвела. Экзамен принимали учителя из местных школ. А задача тогда, в 84-м году, была такая: брать в пединституты как можно больше мужчин со стажем и после армии. И то, и другое у нас было.

Первый экзамен прошел так.

Взяли билеты. Не помню, что у Гоши, а у меня были вопросы по роману А. Толстого «Петр І», что-то по «Молодой гвардии»; третий по языку – разбор предложения по составу (так это, кажется, называется).

«Петр І»  я в то время еще не читал и по существу вопроса ничего не мог рассказать. Но историю знал неплохо, поэтому начал трепаться об исторической роли Петра, о флоте, армии, заводах и т.д.

Экзаменаторы, конечно, поняли, что к чему, но, в связи с установкой, терпимо отнеслись к моей отсебятине.

Второй вопрос («Молодая гвардия») касался роли коммунистов в этой молодежной организации. Я помнил две фамилии, Валько и Шульга, но не помнил, что конкретно они сделали. Я-таки что-то накрутил из этого, что-то ответил (помнится, ничтожно мало). Но тем не менее…

Третий вопрос, по языку, я не отвечал. Заметив замешательство на моем лице, экзаменатор спросила:

– Что, с языком трудно?

– Трудно, – признался я и добавил: – Все-таки восемь лет после школы.

Чисто интуитивно я выбрал беспроигрышный вариант!

Хотя не совсем после школы я поступал (имеется в виду десятилетка). После окончания восьмого класса я ушел в ГПТУ, где проучился три года. Но учеба в бурсе не считалась за учебу (больше бездельничали), поэтому с чистой совестью я мог сказать: восемь лет после школы вместо пяти.

Экзаменаторша, внимательно посмотрев в мое лицо, выглядевшее в мои двадцать два на семнадцать, спросила:

– А вы не в этом году закончили школу?

 Я повторил, и это было честно:

– Нет, восемь лет назад.

Конечно, я имел в виде именно школу, а не бурсу.

Тут уж вступал в силу фактор времени. Конечно, за восемь лет человек должен забыть всю почти школьную программу.

И мне поставили «четыре»! Я не поверил, но – точно, «четыре»! Обалдеть можно!

Гоша получил «три», почти ничего не ответив. Но такая уж была благоприятная для нас установка.

Второй экзамен – сочинение. В отличие от других абитуриентов, мы опять не готовились – смысл?

Запомнилась девочка, очень умная, поступавшая на биофак. Накануне учила всю ночь, и так зная всё по биологии. Но ночное учение сыграло с ней злую шутку. Могла ведь и так ответить, а вот не поспала, и что?.. Взяла билет, читает и не понимает, что там написано – спать хочется. В результате встала, как зомби, положила билет и вышла. Потом не могла объяснить, что на нее нашло. Да ничего не нашло – спать хотела.

Мы такой херней не страдали, спали спокойно. Утром пошли писать (ударение на втором слоге) сочинение.

Темы были:

1. «Тема дружбы в лирике Пушкина» – ноль, никаких сведений;

2. «Судьба человека» К. Симонова – то же самое;

3. Вольная тема «Педагог – инженер человеческих душ».

Тут у меня был шанс. Я его использовал.

Растёкся «мыслию по древу», расписал роль и значение педагога в формировании советского человека – с первого по десятый класс и в институте – и выиграл.

Во время написания сочинения мы с Гошей забрались на самый верх амфитеатра. Хотя разницы, в общем-то не было, где сидеть: все равно шпаргалок у нас не было, писали из головы. Какая-то девочка повернулась и тихо спросила:

– А кем работал Соколов?

Я так же тихо сказал:

– А кто это?

Она посмотрела на меня с изумлением и отвернулась.

Потом я узнал, что Соколов – герой «Судьбы человека».

Мне еще удалось втихаря проверить Гошино сочинение, расставить запятые и т.п.

Я получил опять-таки «четыре». Это была уже заявка на поступление, потому что набрать нужно было… не помню, правда, точно, но, кажется, баллов четырнадцать.

За историю я особо не переживал, но был еще французский, а тут я действительно все забыл, хотя в школе вроде бы неплохо получалось.

Гоша же из-за своего ужасного почерка получил два балла и выбыл из дальнейших испытаний. Хотя сочинение у него было очень неплохое и почти без ошибок, но почерк – совершенно неразборчивый. С точки зрения преподов – какой может быть учитель-словесник с нераспознаваемым почерком?

Гоша уехал, как и Янов. И была у меня мысль, что придется мне отправляться за ними следом, потому что не сдам я французский, несмотря на свой стаж и армию.

И ошибся!

Несколько слов и выражений, которые я помнил, спасти меня не могли. Поэтому я не утруждал себя приобретением франко-русского словаря, в отличие от наших девок, которые все имели при себе словари. Я же пришел на экзамен с одной ручкой, чем очень удивил экзаменаторов.

Но, видно, такое уж было мое счастье, что снова принимали экзамен школьные учителя. И зашли мы впятером в аудиторию, четыре девчонки и я. И взял я билет, и посмотрел на вопросы, и понял, что пришел конец моим экзаменам. Но так как я ничего не терял, то решил подождать. И не прогадал.

Девчонки отвечали худо-бедно, но все же отвечали (они все потом оказались в одной группе со мной). Одна из них не хотела отвечать тему «Мой город» (наверно, потому, что была из села), а попросила рассказать шаровую «Моя семья». На это экзаменаторша сказала:

– Вы не хотите отвечать такую легкую тему? А если бы вам попались «Советские космонавты»?

Я посмотрел в билет. «Советские космонавты» были у меня.

Когда я остался наедине с двумя женщинами-экзаменаторами, то решил идти ва-банк: ничего не знаю, но стаж… армия…

Главный экзаменатор что-то меня спросила. Как я догадался, номер моего билета. Я молча показал его. Она удивленно на меня посмотрела, после паузы что-то сказала. Конечно, я не понял, но предположил, что мне предлагают отвечать на первый вопрос. А первым вопросом было творчество Жюля Верна (догадался из текста. Все-таки кое-как по-французски я умел читать. А вот отвечать…).

У меня был такой же сборник текстов, как и у экзаменатора. Она сравнивала ответы студента с текстом и делала выводы. И вот она спрашивает по-русски:

– На какой странице находится текст «Жюль Верн»?

Как будет по-французски страница, я помнил (рage – паж), но номера… В частности, шестьдесят три. То есть «три» знал, не знал «шестьдесят». Ну да черт с ним, решил я, и сказал:

– Паж шестьдесят труа.

Она сдержала улыбку и спросила:

– А как по-французски будет «шестьдесят»?

Тут я бросаю свой козырь:

– Не помню. Всё-таки восемь лет после школы.

Я повторился. Но и она произнесла ту же фразу, что я слышал на первом экзамене:

– А вы разве не в этом году закончили?

Да, молодо я тогда выглядел.

– Нет, – говорю, – у меня восемь лет стажа и армия.

Тут экзаменаторши сразу сдаются в соответствии с установкой и начинают меня вытягивать. Про Жюля Верна больше ни слова. Переходим ко второму вопросу. Но он-то еще хуже – «Советские космонавты». Как я понял, эта тема никого не привлекает. И, слава Богу, она проскакивает экспрессом, то есть мы ее вообще не касаемся.  А третий вопрос – поговорить с преподавателем на вольную тему. И мы поговорили.

Вопрос:

–  Вы работаете?

– Да.

– Как по-французски – работаю?

– Как?

Она отвечает:

– Травай.

Я повторяю:

– Травай.

– Как будет: я работаю?

Это я знаю:

– Жэ травай.

– А где вы работаете?

– На заводе.

– Как будет – на заводе?

Я  не помню, она подсказывает:

– Жэ травай а л’юзин.

Повторяю:

–  Жэ травай а л’юзин.

И вспоминаю военное слово:

 – Жэ травай а л’юзин милитэр.

То есть «Я работаю на военном заводе». Учительница вполне удовлетворена – я не полный баран, кое-что соображаю.

Следует вопрос о моей родне, на что я с трудом отвечаю. Она спрашивает, есть ли у меня брат или сестра. Я машинально отвечаю:

– Йес.

– Что – йес?!

– Ну, есть, брат есть.

–  Как будет – брат?

Я в курсе:

–  Фрэр.

И добавляю:

–  Вольдемар.

И вот с такими никакущими ответами я заработал «трояк». И то потому, что пришел препод из института, знающий французский, и учительницы поскорее выставили меня за дверь. Одна из них вышла за мной следом и тихо так сказала:

– Вы извините, что мы поставили вам «три». Если бы не этот преподаватель, можно было бы и «четыре», но вдруг он решил бы проверить ваши знания? Ну, а историю вы точно сдадите – последний экзамен.

Я и тройки-то не ожидал, поэтому ответил, скрывая радость:

– И так хорошо. Спасибо вам.

После чего удалился, стараясь не подпрыгивать.

И осталось мне сделать всего один шаг – сдать историю, которую я знал лучше всего, точно не на «два». У меня уже было одиннадцать баллов, и я, совершенно не ожидавший такого результата, был просто счастлив – неужели мне, бурсаку, удастся поступить? Ни хрена почти не зная?

Перед последним экзаменом у нас кончились деньги и еда. Мы – это я, Пэтя, Ферапонт и кто-то еще. Нам нужно было продержаться сутки, после чего мы разъезжались по домам. Но и сутки надо что-то хавать!

Нашли несколько картошек, но варить не в чем, нет кастрюли. Есть сковорода, но на чем жарить? Но… еще не поступив, мы уже были настоящими студентами. В корзине для мусора (!) мы нашли кусок старого сала – очевидно, оно валялось там со времени отъезда обитателей комнаты, студентов со стационара, – то есть месяца полтора. Ну и что? Обрезали края, и на этом вонючем (что да, то да) сале нажарили себе картошки – благо, плитку кто-то привез. Кроме того, в тумбочке обнаружился брикет сухого киселя, срок годности которого истекал как раз в этот самый день. Так что использовали его в последний момент. Правда, пришлось брикет бить молотком, так как кисель напоминал камень, но это мелочи.

Историю, которую я знал, сдал с трудом – такой паршивый билет попался. Что-то про культуру ХV века – можете себе представить. Других вопросов не запомнил, но они были под стать первому.

Ответил кое-как, больше по интуиции. Экзаменаторша (опять баба!) хотела ставить мне тройку, но институтский препод Сикорский, который читал потом у нас на первом курсе историю КПСС, не дал:

– Что вы, – сказал он, – как можно «три»? Человек же отвечает, знает, в общем, тему. К тому же мужчина. Нам такие нужны. И экзамен – последний, нельзя заваливать.

И получил я четыре балла. Этого хватило, чтобы поступить в НГПИ – Нежинский государственный педагогический институт им. Н.В. Гоголя.

Много лет спустя, вспоминая вступительные экзамены, я пришел к выводу: если бы серьезно готовился, не поступил бы. А так, на расслабоне…

Всё-таки Фортуна любит раздолбаев.

КОМСОМОЛЬСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

В то время при поступлении куда-либо требовалось предъявлять комсомольскую характеристику, в которой секретарь комсомольской организации давал оценку личным качествам молодого человека.

Так что когда я решил поступать в вуз, мне такая характеристика понадобилась. В моей гальванике собственной коморганизации не было, на собрания ходили в соседний цех. Как раз тогда секретарь цеховой организации отсутствовал, и я пошел к комсомольскому секретарю завода. Объяснил ей ситуацию. Я считал, что такие характеристики – просто формальность, напишет нормальную, усредненную… Оказывается, дух комсомольцев 20-х годов еще не угас в некоторых отдельных товарищах. Вот что она написала:

«Комсомольская характеристика на члена ВЛКСМ Донских Романа Борисовича… национальность… образование… член ВЛКСМ с… комсомольский билет № …

На учете в комсомольской организации в/ч 21653 состоит с марта 1983 г. по настоящее время (1984 г.). За время пребывания в комсомольской организации цеха комсомолец Донских Р.Б. зарекомендовал себя с положительной стороны, является хорошим специалистом своего дела. Однако активного участия в общественной жизни комсомольской организации не принимал. На политических занятиях присутствует, но участия в семинарных занятиях не принимает. На протяжении длительного времени являлся злостным неплательщиком комсомольских взносов, за что имеет комсомольское взыскание – выговор без занесения в учетную карточку.

Устав ВЛКСМ знает, но не всегда правильно руководствуется им в практической деятельности. Физически развит хорошо, но участия в спортивной жизни цеха и завода не принимает, не болеет за честь коллектива и комсомольской организации.

Политику партии, Советского правительства понимает правильно».

Прочитал я характеристику и понял, что не видать мне института. На мое возмущение – что, мол, за херня? – заводская секретутка хладнокровно ответила:

– Что заслужил, то и получил.

Ну, думаю, не хочешь дать мне шанс переменить жизнь? Не выйдет!

Я отправился к комсомольскому секретарю одного из цехов, к нашему не имеющего никакого отношения. Звали его Игорь, и мы ходили с ним в одну группу в детском саду. Он и написал мне другую характеристику, взяв эту за основу. Оставил практически все то же, но поменял минус на плюс, т.е. «принимает участие… взносы платит… болеет за честь коллектива».

Таким образом, уже первое мое появление в НГПИ было связано с подлогом. Подлогом же и закончилось, но об этом позже.

След ведьмы 17

ЧАСТЬ V. «СЛЕД» ОБРЫВАЕТСЯ

6

Джо сидел в своей машине и сквозь тонированное стекло наблюдал за бистро, расположенным на другой стороне улицы. За дальним столиком сидела компания из пяти человек. Четверо абсолютно не интересовали Джо. А пятым был Заяц, и именно его терпеливо «пас» Джо по просьбе Макса.

…Макс собрал Птицу, Кулака и Джо. Коротко обрисовал сложившиеся обстоятельства, изложил свои соображения и попросил помочь.

– По моим расчетам, скоро возле Зайца должна возникнуть таинственная блондинка. Может, я и ошибаюсь, и больше никого мочить не будут, но лучше проверить. Опередить эту компанию, не дожидаясь, пока Палтусу придет в голову идея замочить меня.

– Ты уверен, что Палтус жив? – спросил Птица.

– Не уверен. Но факт, что его видели в городе, говорит о том, что Палтус скорее жив, чем мертв. Выйти на него можно через блондинку. Я не могу поставить наблюдать за Зайцем своих людей, Заяц их знает; не могу привлечь Мишеля, Андрона и Эйса с Хазаром – их знают тоже. Только на вас я могу рассчитывать. Вы несколько лет не появлялись в городе, вас люди Зайца не знают. Так что выручайте, пацаны.

Кулак ухмыльнулся:

– Ладно, Макс. Поможем. Давно пора размять старые кости.

– Не относись к делу легкомысленно, Саня. Мы с вами всякое видали, но на этот раз все гораздо серьезнее. Даже Краб только собирался нас убрать, а тут уже убирают.

– Понял, – буркнул Кулак.

– Хорошо. Я покажу вам Зайца и места, где он бывает. Наблюдать будете по очереди. Кто увидит длинноволосую блондинку, говорящую с Зайцем, звонит мне. Я беру двух других и приезжаю.

– И что потом?

– Поговорим с ней. Ну что, принимается план?

– Принимается, – сказал Джо. – Когда начнем?

– Да прямо сейчас.

…Заяц что-то сказал своим людям, они поднялись, попрощались с ним за руку и ушли. Заяц остался один.

Он сидел, пил пиво и, казалось, не знал, как убить время, судя по скучающему выражению на его лице. Джо подумал, что, наверное, Макс ошибся, и ничего преемнику Чечена не грозит. Пустая трата времени, это наблюдение за ним.

И тут появилась она. Невысокая изящная блондинка вышла из-за угла, неторопливо прошла мимо бистро, остановилась и повернула назад. Джо насторожился.

Блондинка села за столик, стоявший рядом со столом Зайца, открыла сумочку, достала сигареты и закурила. Заяц заинтересованно взглянул на нее, что-то сказал, она ответила. Заяц взял свое пиво и пересел к ней.

– Кажется, есть, – сам себе сказал Джо, взял телефон и набрал номер Макса. Услышав его голос, доложил:

– Макс, похоже, ты был прав. Блондинка появилась. Сидит с Зайцем в бистро на улице Жукова. Нет, он сам к ней подсел. Хорошо, жду.

Через десять минут Макс постучал в стекло, Джо открыл дверцу и впустил его в машину.

– Ну что, сидят? – возбужденно сказал Макс, всматриваясь. – Так, отлично. Как было дело?

– С Зайцем сидели четверо. Когда они ушли, она и нарисовалась. Села за столик, а он к ней подрулил. Разговаривают, пьют пиво. Пока всё.

– Ладно, подождем развития событий.

– А где Кулак и Птица?

Макс ткнул пальцем:

– Птица вон, сидит на скамейке, а Кулак с той стороны бистро, его не видно.

– В кольцо взяли?

– Что-то вроде того.

– Слушай, а это та, что тебе встречалась возле дома Франца?

– Похожа. Правда, тогда она была в платье, а теперь в джинсах. Но похожа.

Почти час наблюдали они за Зайцем и его соседкой. Наконец парочка поднялась, Заяц бросил деньги на столик, взял блондинку под руку и двинулся в сторону вокзала.

– К себе ведет, – догадался Макс. Торопливо потыкал пальцем в кнопки мобильника.

– Алло, Саня! Клиенты идут к вокзалу, скорей всего, к Зайцу. Перемещайся туда. Мы – за ними.

Заяц на ходу что-то рассказывал блондинке, наверное, смешное, так как она все время смеялась, Макс это хорошо видел. Джо предложил:

– Может, на машине поедем?

– Ты что? Оглянется, увидит машину, еле ползущую сзади, и все поймет. Лучше пешочком.

Запищал мобильник. Звонил Птица.

– Что мне делать? Сейчас они пройдут мимо.

– Иди впереди них к дому Зайца. Туда, где мы позавчера были. Не доходя, сверни в сторону и жди нас возле ларька.

– Понял.

Так они сопровождали парочку до места назначения – дома Зайца. Заяц со спутницей скрылся в подъезде, а Макс и Джо присоединились к Птице и Кулаку, поджидавшим их у заброшенного ларька.

– Что теперь? – спросил Джо.

– Подождем немного и зайдем.

– Как?

– Через дверь.

Кулак хмыкнул:

– Старым способом? А инструмент прихватил?

Макс показал три отмычки:

– Думаю, хватит.

…Через полчаса Макс бросил взгляд на часы.

– Пора.

Четверка пересекла двор и вошла в подъезд. Заяц жил на первом этаже, и Макс сразу уловил тот самый запах духов, что и в подъезде Франца. Теперь он не сомневался в верности своих предположений и в том, что блондинка – та же, и что именно она является главным звеном в цепи загадочных событий.

Кулак приложил ухо к двери, прислушался и сообщил:

– Тихо. Как будто никого нет.

Макс забеспокоился. Быстро достал отмычки, сунул одну Джо:

– Твой – нижний замок, мой – верхний.

После минутной возни щелкнул и открылся один замок, и почти сразу же – второй. Макс толкнул дверь и вошел.

Запах духов здесь был ощутимее. Из комнат не доносилось ни звука. Осторожно переступая, «Примы» миновали длинный коридор и заглянули в гостиную.

Заяц лежал на полу, раскинув руки. Блондинки не было; судя по раскрытому окну, она покинула квартиру этим путем.

Птица пощупал пульс у Зайца.

– Живой, только без сознания. Что она с ним сделала?

Джо принес из кухни воды в кружке, выплеснул в лицо Зайцу. Заяц вздрогнул всем телом, открыл глаза и уставился на непрошеных гостей. Сначала его взгляд был бессмысленным, затем в глазах промелькнул страх. Заяц резко сел и закричал:

– Вы кто?! Как сюда попали?!

– Тихо, Заяц, не ори, – сказал Макс.

Хозяин перевел взгляд на него и ужаснулся:

– Шериф?! Вы что, пришли убить меня?!

– Да нет, осел! Чего ты вопишь? Тебе ничего не грозит.

– А как вы сюда попали? И зачем?

Макс ударил его по щеке:

– А ну, прекрати истерику! Ответишь нам на пару вопросов, и мы уйдем.

– Какие вопросы?

– Первый: кто та блондинка, с которой ты пришел сюда?

Заяц смотрел на Макса, явно не понимая вопроса.

– Блондинка?

– Ну да. И что она с тобой сделала?

– Со мной?

Кулак взорвался:

– Ты что, тупой? Может, тебе мозги прочистить?

Заяц нервно отодвинулся подальше, со страхом глядя на Кулака. Макс поднял руку:

– Стоп, Саня, не горячись. Что-то тут не так. Ну-ка, Заяц, вспомни. Ты сидел в бистро со своими ребятами… Помнишь?

– Да… Со мной были Огурец, Буца, Колун и Жук.

– А потом?

– Потом они ушли.

– Ну? Дальше что?

– Дальше… Я пошел домой и…

Заяц потер лоб.

– Наверно, я спал? Ничего не помню.

– А блондинка? Неужели забыл?

– Не знаю никакой блондинки. Что за бред?

– Понятно…

Макс кивнул своим:

– Пошли. Тут нам больше делать нечего.

На улице он сказал:

– Я думаю, она чего-то подсыпала ему в пиво. Полный провал памяти. Пока дошли до дома, подействовало. Единственное, что мне не ясно, – что с Зайцем собирались делать потом. Возможно, она должна была позвонить Палтусу, когда Заяц отключится.

– Но не позвонила? – сказал Птица.

– Наверно, это мы помешали. Она услышала, как мы возимся с замками, и смылась через окно.

Кулак глубокомысленно заявил:

– По-моему, это самое верное объяснение.

7

С утра Басов первым делом забежал в лабораторию. Тимощук, с усталыми от бессонной ночи глазами, сидел за столом, заваленным бумагами, и курил. Майор нетерпеливо кинулся к нему:

– Ну? Что?

Эксперт пыхнул ему прямо в лицо и зевнул:

– Пришлось повозиться. Результат, прямо скажу, неважный.

– Конкретней?

Тимощук с кряхтением потянулся:

– Значит, так. Рана в груди – та же, что и была, абсолютно идентична, так что, несомненно, это тот же труп, найденный в квартире Палтуса. Но был ли он Палтусом?

– То есть?

– Я не могу идентифицировать данный труп, как Палтуса. Для этого не хватает существенной детали.

– Какой?

– Отпечатков пальцев.

Басов переспросил:

– Отпечатков? А за чем остановка? Возьми и сделай.

– Невозможно, – покачал головой Тимощук.

– Что за ерунда! Почему?

– Потому что на пальцах у трупа нет кожи. Она сожжена кислотой.

Майора будто кто толкнул в грудь, он даже качнулся. Новость была невероятной.

– Как – сожжена?!

Тимощук устало потер глаза:

– Я не сразу заметил, занимался раной, лицом… А дошло дело до рук, я и обнаружил, что кожи нет.

Басов немного пришел в себя:

– Когда и кто мог это сделать?

– Трудно сказать, – пожал плечами эксперт. – Когда – еще можно вычислить. А вот кто?

– Хорошо, хотя бы время?

– В первый раз труп привезли на экспертизу с целыми пальцами, это точно. Но никому не пришло в голову снимать с них отпечатки. Смысла не было, и так все ясно:  убитый – Палтус, причина смерти очевидна. Старые отпечатки его были, еще «послешерифовских» времен, и ладно. А вот потом… Его пальцы могли обработать кислотой или в морге, или дома. Зачем его вообще возили туда-сюда, а?

– Братва решила, что надо похоронить, как всех – забрать из морга домой, чтобы он там «переночевал», и хоронить на следующий день, – объяснил майор.

– Ясно. Так вот, теперь главный вопрос: Палтус это или нет? Я хочу сказать: было ли вот это тело, обнаруженное в квартире, Палтусом? Или это его двойник, а сам он разгуливает сейчас по городу, жив и здоров?

– То есть ты хочешь сказать, что мы с самого начала принимали за Палтуса кого-то другого?

– Именно.

Майор пробормотал:

– Черт! Вот это поворот… Значит, Палтус подсунул нам неизвестно кого, потом уничтожил его кожу на пальцах, чтобы мы не смогли обнаружить подмену, а сам занялся своими дружками… И если бы его не заметили в городе, мы до сих пор ломали бы головы над загадкой отпечатков Палтуса на рюмках в квартирах Борща и Лысого… Хитро, очень хитро!

– Вот что, – сказал майор Тимощуку, – ты иди домой, отдыхай, а мы поработаем. Теперь мы точно знаем, что искать надо Палтуса. Никуда он от нас не денется.

… Фарбий выяснил, что в день похорон «Палтуса» из морга уволилась санитарка Федосеева, проработавшая там без малого тридцать лет. На следующий день она выехала из города в неизвестном направлении. Никому до этого она не говорила о том, что собирается рассчитаться и уехать. Внезапность ее отъезда давала основания предполагать, что она причастна к делу Палтуса и участвовала в уничтожении кожи на пальцах трупа, условно названного «Палтус второй».

Басов чувствовал, что они стоят на пороге разгадки. Еще немного, и дело будет раскрыто, главное – взять Палтуса.

И эта сложная задача действительно была решена в самое короткое время. Но ответ оказался совсем не таким, как думал майор.

8

Этим вечером Макс долго размышлял о последних событиях. Мозг устал от бесконечных вариантов «кто?», «как?» и «зачем?», и он вышел на улицу, чтобы освежиться.

Уже темнело. Макс не спеша шел по слабо освещенной улице, с наслаждением вдыхая теплый летний воздух, насыщенный ароматом цветов. Под старым тополем он остановился, задумчиво глядя на небо, по привычке отыскивая взглядом созвездие Ориона. Макс с детства любил смотреть на три расположенные в один ряд звезды, составляющие пояс Ориона; почему-то они успокаивали его, навевали мысль о том, что этот мир устойчив и вечен, а неприятности преходящи.

Едва он нашел «свои» звезды, как услышал легкие торопливые шаги. Мимо, не заметив Макса, прошла девушка. В полумраке он не мог рассмотреть ее, но зато уловил запах духов, тот самый. Это была она – блондинка.

Первым желанием Макса было немедленно схватить ее. Он подавил этот порыв, вовремя сообразив, что, возможно, она сможет привести его к Палтусу. Мысленно поблагодарив судьбу за счастливый случай, Макс неслышно двинулся за ней, держась в тени деревьев. Сгустившаяся темнота помогала ему оставаться незамеченным; впрочем, блондинка не оглядывалась.

Так, друг за другом, они шли минут десять. Блондинка свернула во двор старого дома и нырнула в крайний подъезд. Макс тихо последовал за ней. Дверь не закрывалась, поэтому можно было не опасаться, что Макса выдаст скрип пружины.

В полумраке подъезда у Макса мелькнуло смутное ощущение, что он здесь не впервые. Мелькнуло и сразу же пропало, потому что нужно было слушать, когда блондинка остановится.

Она поднималась все выше. Судя по всему, держала путь на последний, пятый этаж. Макс на цыпочках крался за ней; когда она остановилась, он подобрался ближе и, осторожно выглянув из-за перил, сумел заметить, как блондинка вынула ключ, открыла дверь и скрылась за нею.

И одновременно с хлопком закрывающейся двери Макс вспомнил: квартира, в которой скрылась блондинка, принадлежала Николаю Сергеевичу Боброву, бывшему начальнику уголовного розыска.

Потрясение от этого открытия было настолько велико, что  Макс, не думая о последствиях, взлетел на пятый этаж и нажал на кнопку звонка.

Мысли вихрем кружились в голове Макса. Какое отношение имеет блондинка к Боброву? Знает ли он о ее роли в «деле Палтуса»?  Почему у нее есть ключ от его квартиры?

Додумать Макс не успел. Щелкнул замок, и на пороге возник хозяин квартиры. Максу показалось, что в его глазах мелькнуло замешательство. Впрочем, он сразу же улыбнулся и шагнул в сторону:

– Прошу!

Макс вошел.

– Простите за поздний визит, Николай Сергеевич, но дело не терпит отлагательства. Нам нужно срочно поговорить.

– Прошу! – повторил Бобров, делая приглашающий жест.

– Благодарю.

В гостиной никого не было. Макс бросил взгляд на закрытую дверь в спальню.

– Вы  один?

– А кому у меня быть в такую пору? – улыбнулся Бобров. – Это вы, молодые, собираетесь по вечерам, а нам, старикам, положено уже спать ложиться.

То, что Бобров соврал, пробудило у Макса самые нехорошие предчувствия. Блондинка была здесь, Макс знал это совершенно точно. Почему Бобров скрывает ее присутствие? Не хочет, чтобы посторонние узнали о его связях с молодой женщиной? Нет, тут что-то другое…

– Так о чем будет разговор? – спросил Бобров, усаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу. Макс сел напротив.

– Хочу поблагодарить вас, Николай Сергеевич, за интересную мысль, которой вы поделились со мной во время нашей прошлой встречи.

– Какую мысль ты имеешь в виду? – поднял брови Бобров.

– «Пациент скорее мертв, чем жив». Помните? Мы говорили о Палтусе. Представьте себе, вы оказались правы. Он действительно жив.

– Да что ты? – воскликнул Бобров. – Ты уверен?

Макс отчетливо услыхал в его голосе насмешливые нотки. Старик явно что-то знал и потешался над ним.

«Ладно, – подумал Макс, – посмотрим, кто будет смеяться последним».

– Совершенно точно, – сказал он серьезно. – Его видели в городе.

– Вот как? И какие же у тебя по этому поводу имеются соображения?

Макс коротко сообщил ему об основной на сегодняшний день версии: вместо Палтуса похоронен неизвестный, а сам он по каким-то причинам убирает своих бывших дружбанов.

Краем глаза Макс увидел, что дверь в спальню чуть приоткрылась. Продолжая говорить, он поднялся и принялся ходить по комнате, жестикулируя, как бы увлеченный собственной речью. Бобров наблюдал за ним, едва заметно улыбаясь. Когда Макс замолчал, он тоном учителя, объясняющего ученику его ошибки, произнес:

– Не кажется ли тебе, дорогой Максим, что твой рассказ чересчур фантастичен? Нет, конечно, в жизни всякое случается, но чтобы Палтус, этот твердолобый бандит, додумался до такого тонкого хода?..

– А ведь это вы, Николай Сергеевич, высказали такое предположение, – Макс остро взглянул на Боброва.

– Я? Мало ли что скажет пенсионер. Если слушать все, что мы городим… – он засмеялся.

– Вы не просто пенсионер, а бывший начальник уголовного розыска и знаете цену словам. К тому же я разве сказал, что Палтус сам разработал такую сложную операцию?

– Что ты имеешь в виду? У него есть сообщники?

– Есть, – сказал Макс, передвинувшись к спальне. Остановившись у самой двери, он сообщил:

– Мне стало известно, что с ним работает одна бабенка. Симпатичная такая блондиночка, на крючок к которой попались и Борщ, и Лысый, и еще кое-кто.

– Интересно… Ты узнал, кто она? – спокойно спросил Бобров.

– Еще нет, – Макс пристально смотрел на него. – Но сейчас узнаю.

И резко толкнул дверь спальни.

К своему немалому удивлению, никакой блондинки он не увидел. За дверью стоял и улыбался ему Игорь, внук Боброва.

– Прошу прощения за то, что подслушивал, – приложил он руку к груди, – но вы так интересно рассказывали, я не хотел вас перебивать. Наверно, вы заметили, как я приоткрыл дверь?

– Заметил, – обескуражено сказал Макс. – Где она?

Взгляд Игоря стал колючим.

– Кто – она?

– Та, которая зашла в вашу квартиру с помощью своего ключа. Блондинка, о которой я говорил.

– О чем это вы?

Макс быстро осмотрел комнату. Кроме Игоря, в ней никого не было. Под диваном явно нельзя спрятаться, слишком короткие у него ножки. В гардеробе? Смешно, но все может быть…

– Здесь никого нет, – негромко и внушительно произнес Игорь.

– Вижу, – отозвался Макс.  

Внезапная догадка мелькнула у него в мозгу и заставила внимательнее посмотреть на Игоря. И теперь он заметил то, на что сразу не обратил внимания: остатки теней у Игоря на глазах. Макс шагнул к нему и втянул носом воздух. Так и есть – пахло теми самыми духами.

– Ты?!

Игорь отступил на шаг и злобно оскалился:

– Догадался?! Какой ты проницательный!

Макс замер в замешательстве. И тут услышал позади себя  холодный голос Боброва:

– Спокойно, Шериф! Не дергайся и медленно поворачивайся.

Сухой металлический щелчок дал понять, что у Боброва в руках пистолет, и он не замедлит пустить его в ход при любом резком движении Макса. Поэтому Макс не стал рисковать и очень медленно повернулся.

Бобров целился в него из немецкого «вальтера», видимо, оставшегося у него со времен войны. Он держал пистолет на уровне живота, что выдавало опытного стрелка. Макс некстати вспомнил героев американских боевиков, вцеплявшихся в оружие двумя руками и держащих его вытянутым далеко вперед. Если бы им пришлось встретиться в поединке с Бобровым, он продырявил бы их прежде, чем они успели поднять руки. Эта мысль заставила его невольно улыбнуться.

– Что тебя развеселило, Макс? – спросил Бобров. – Думаешь, пистолет не заряжен?

– Да нет, – сказал Макс, – это я так, своим мыслям.

– Понятно. Ну что ж, садись, поговорим. Только спокойно.

Макс вернулся в гостиную и сел в свое кресло. Бобров, не отводя пистолета, опустился в другое, а Игорь расположился на диване.

Макс разглядывал Боброва-внука. Руки у него были маленькие, женские, нога – небольшого размера, вероятно, 38-го или еще меньше, фигура хрупкая… да, если переодеть в платье, накрасить, нацепить парик, то его вполне можно было принять за женщину. А голос? На женский не похож...

– Итак, – сказал Бобров-старший, – ответь нам, пожалуйста, Максим, как ты узнал о блондинке? Сам увидел или подсказал кто?

Макс взвешивал в уме, стоит ли открывать карты. По всем раскладам получалось, что он ничего не теряет, если будет откровенен. Но нужно было поторговаться.

– Я расскажу вам, что мне известно, – как бы нехотя протянул он, – если вы ответите мне тем же. Очень интересно узнать, как оно было на самом деле.

Бобров подумал и кивнул:

– Что ж, это возможно. Начинай.

– Да я вам, собственно, уже все и рассказал. А узнал я о блондинке… гм… от Генки Басова. Однажды он меня предупредил, чтобы я опасался светловолосой девицы, если такая вдруг захочет со мной познакомиться.

– Почему?

– Ее видели с Палтусом, потом с Борщом и Лысым. Все они… кроме Палтуса, как оказалось…

Бобров недовольно крякнул:

– Засветился-таки!

– Это не его вина, – сказал Макс. – Никто не видел ее… его лица. А вычислили блондинку совершенно случайно, сопоставив показания трех свидетелей.

– Ладно, адвокат, – примирительно сказал Бобров, – дальше.

– Потом я случайно увидел ее возле дома Франца, она выходила из подъезда. Вспомнил о предупреждении Басова, вернулся. Франц был жив-здоров, она к нему не заходила, только оставила записку: «Смерть – это сон». Кстати, почему?

– Вопросы потом. Как ты сумел найти блондинку (будем говорить пока так, для удобства) в городе и проследить за ней до самой моей квартиры? Этот вопрос не дает мне покоя. Не могу понять, как?

Макс усмехнулся:

– Немного работы мозга и чистая случайность – вот два обстоятельства, благодаря которым я здесь и имею удовольствие любоваться направленным мне в живот пистолетом.

– Ничего, потерпишь, – сказал Игорь. – Продолжай.

Макс пожал плечами:

– Пожалуйста. Я просчитал, что погибают холостяки. Из тех бригадиров, что оставались в живых, только двое не были женаты и не имели детей. Из них я выбрал Зайца, как более перспективного, и взял его под наблюдение.

– Черт! – воскликнул Игорь. – Я ничего не заметил!

– Прекрасная работа, – похвалил Бобров. – Тебе бы в угрозыске работать, с твоим умом. Ты все просчитал правильно. Хотя чего еще ожидать от человека, десять лет не дававшегося правосудию…

– Спасибо, – наклонил голову Макс. – Так вот, когда мы ее заметили с Зайцем, то двинулись следом. Подождали немного возле дома и вошли, но опоздали – она сбежала через окно.

– Это я знаю, – сказал Бобров. – А о какой случайности ты говорил?

– Духи, – просто ответил Макс.

– Что – духи?

– Блондинка пользовалась духами с характерным запахом. В первый раз я услышал его в подъезде Франца, затем – в квартире Зайца. Тогда-то я и убедился, что это одна и та же блондинка.

Бобров поморщился:

– Как всегда, попадаются на мелочи. Уж я-то не раз консультировал тебя, Игорек, а вот надо же – упустил такую деталь, как запах. Да-а, Макс, в тебе пропал великий оперативник… Ну, а как же ты сюда попал?

Макс развел руками:

– Вот это была вторая случайность, связанная с первой. Вышел подышать свежим воздухом, а унюхал те же духи. И мне оставалось только идти за блондинкой до самой квартиры. Можете представить мое изумление, когда я увидел, куда она вошла?

– Да, Игорь, – сказал Бобров укоризненно, – неосторожно ты себя вел.

– Да кто же знал, что из-за духов…

– Думать надо было. Теперь уже поздно об этом говорить.

– Еще один вопрос, Макс: ты Басову сообщил о своих наблюдениях?

– Не успел, – признался Макс.

– Что ж, хоть это радует. Ну, ладно. Теперь давай свои вопросы.

Макс задумался:

– С чего же начать? Ну, наверно, с главного. Что все это значит?

Бобров долго молчал. Игорь тоже не открывал рта, и  Макс вдруг понял, что в этом деле первую скрипку играет дед. Он организатор, а внук исполнитель. Максу сложно было бы объяснить, как он пришел к такому выводу, он просто почувствовал расклад, а вот передать его словами было тяжело. И он спросил напрямик:

– Николай Сергеевич, вы – организатор?

Бобров странно улыбнулся:

– Допустим, я. Что из этого следует?

– Я хочу знать подробности.

Бобров помолчал, затем сказал:

– Ладно. Откровенность за откровенность. То, что я сейчас расскажу, дает материал для уголовного дела, но ты все равно не воспользуешься моим рассказом.

Максу не понравилось это заявление. Он принял его к сведению.

Бобров вскинул голову:

– Да, я разработал весь план операции. Давно надо было навести порядок в городе. Слишком обнаглели эти бандиты – «хозяева жизни». Я решил, что, если убрать кое-кого из них, остальные подожмут хвосты. Я не идеалист и понимаю, что на их место придут новые, но они должны бояться и знать, что нет преступления, за которым не последует наказание.

– Мне кажется, – прервал его Макс, – вам просто хочется по-прежнему чувствовать власть. Или я ошибаюсь?

Бобров кивнул:

– Не ошибаешься. Вопрос в том, как использовать власть. Она должна служить людям, и я делал все для того, чтобы наш город вздохнул свободнее, чтобы бандиты тряслись от страха, думая – а не я ли следующий?

Макс вспомнил о Франце.

– Вы добились своего. Кое-кто только об этом и думает.

– Значит, не напрасно трудились, – удовлетворенно сказал Бобров.

– Так, выходит, самоубийств не было? Это вы их… убрали?

Бобров хитро прищурился:

– Вот это – самая интересная часть моего плана. Нет, Макс, бригадиры действительно покончили с собой.

– Как так?

– Очень просто. У них возникало непреодолимое желание уйти из жизни, и они уходили.

– Отчего же оно возникало?

– Спроси у Игоря.

Макс посмотрел на внука. Игорь снисходительно произнес:

– Все дело в моих гипнотических способностях. И в женской одежде я неузнаваем, как ты сам мог заметить. К тому же я могу менять голос, так что узнать его невозможно. Я знакомился с бригадирами, располагал их к себе. Бригадиры приглашали меня домой, и мне оставалось только внушить им определенную мысль. Борщ, например, захотел повеситься, Лысый – застрелиться. Люблю разнообразие.

– И ты смотрел, как Борщ вешался? – в голосе Макса прозвучало презрение.

Игорь нахмурился:

– Я не такой больной маньяк, как ты подумал. Я давал им установку, а сам уходил. Наблюдать за агонией у меня нет желания.

– Но почему ты занимался этим?

– Почему? Расскажу. Мне было лет семнадцать, когда однажды вечером меня остановила компания пьяных идиотов. Среди них были Палтус и Борщ. Им было скучно, и они хотели развлечься. Чтобы долго не расписывать, потому что и сейчас эти воспоминания вызывают у меня ярость, скажу, что издевались они надо мной долго, а я ничего не мог сделать. В тот день я решил, что отомщу им. Я не мог драться с ними, тут они были сильнее меня, зато я обладал неплохими способностями в области гипноза. Долгие годы я шлифовал их, и вот пришло время применить на практике.

– А как же Палтус? – спросил Макс. – Ты же говорил, что он был в числе тех, кто издевался над тобой. Почему же он стал твоим сообщником?

Бобровы дружно расхохотались.

– Должен признаться, – сказал Игорь, – что этот ход был самым удачным во всей игре.  Мы не сразу до него додумались, но он дал великолепный результат – расследование пошло бог знает в каком направлении, начали искать Палтуса, и никто бы никогда не догадался об истинных исполнителях, если бы не досадный просчет с духами.

– Так что Палтус? – напомнил Макс.

– Да нет никакого Палтуса.

– Как – нет? Его же видели недавно в городе!

– А кто тебе сказал, что это Палтус? Он мертв, и умер самым первым. Когда я был у него в гостях, то заметил в кабинете нож. Я внушил ему желание воткнуть его себе в сердце, в результате чего Палтус получал неземное наслаждение. Я даже отвернуться не успел, как нож уже торчал у него в груди, а на лице было написано блаженство. Представляю, как ломали себе головы в уголовном розыске – с чего это Палтус улыбался?

– Да… А потом?

– После этого первого акта возмездия (я назвал его так) я уже не мог остановиться. Понравилось быть судьей и исполнителем. Я решил мстить всем отморозкам…

– А с Палтусом-то как дальше было?

– Ты об отпечатках пальцев на рюмках у Борща и Лысого? Тут все просто. Я прихватил две рюмки у Палтуса, с его пальцами, а потом оставлял их на столе. Очень удачно получилось, что все трое имели одинаковые наборы рюмок. Те рюмки, что я забирал взамен у Лысого и Борща, я отнес к Палтусу. В случае, если бы захотели проверить их количество, то все они были на месте.

– А как же ты попал в квартиру? Она была опечатана.

Игорь презрительно хмыкнул:

 – Вообще-то я сделал себе ключ, но зачем лезть в опечатанную дверь, когда можно спокойно войти через балкон? Третий этаж для меня – не проблема.

– Понятно… Очень умно.

– Мы знали, что в конце концов дело может дойти до эксгумации трупа Палтуса. Чтобы запутать следствие, дед договорился в морге (старые связи, знаешь ли), и мы обработали его пальцы серной кислотой. Когда его хоронили, никто не заметил, что с руками что-то не то. Теперь доказать, что труп – Палтуса, практически невозможно.

– А кого тогда видели в городе?

Игорь засмеялся:

– Есть у меня в Киеве приятель, как две капли воды похожий на Палтуса. Только глаза у него другие, ну, для такого случая есть очки. Я попросил его приехать и пройтись по городу. Для начала он должен был побывать в квартире Палтуса и выйти из подъезда, когда кто-нибудь будет во дворе, что он и сделал. Ключ от квартиры я ему дал, так что он и не догадывался, что она чужая. Он даже не спросил, почему она опечатана, чудак!

Я сам находился в доме напротив и в нужный момент позвонил ему, чтобы выходил. Мне в бинокль хорошо было видно ошарашенную рожу мужика во дворе. Я подождал, пока он вызовет милицию, позвонил на квартиру и «предупредил Палтуса», чтобы был осторожен и «напомнил о встрече». Это должно было создать иллюзию, что Палтус жив и действует не один.

– Так и вышло, – подтвердил Макс.

– Мы и не сомневались, – подал голос Бобров-старший. – Опыт все-таки.

– Скажите мне, Николай Сергеевич, такую вещь, – сказал Макс. – Как это вы работали против своих коллег? Вы же их сбивали со следа, а начальство им вставляло по первое число.

– А ты хотел, чтобы Басов меня с Игорем вычислил? Не дураки же мы, в конце концов. И работали мы, в первую очередь, против бандитов, страх на них нагоняли. А то, что дело получилось таким таинственным, очень хорошо. Самоубийства, несчастный случай, покойник Палтус в городе – и всё за короткое время. По мозгам бьет неплохо, а, Макс?

– Да уж, – отозвался Макс. – Мистики тут хватает. Знаете, как Басов назвал операцию по розыску таинственной блондинки? «След ведьмы».

– Замечательное название, – одобрительно сказал Бобров. – И отражает суть дела. Что еще ты хотел узнать?

– Еще? А, вот. Что там получилось с Зайцем?

– Я не довел дело до конца из-за вас, – сказал Игорь. – Я уже собирался внушить ему мысль о самоубийстве, не помню, какую именно смерть я ему выбрал, а тут вы начали ковыряться в замках. Пришлось дать Зайцу установку забыть обо мне и бежать через окно. В общем, вы его спасли от смерти.

Игорь произнес это так спокойно и хладнокровно, что Макс содрогнулся. Игорь продолжал:

– Кстати, ты правильно просчитал, что мы убирали холостяков. Не хотели оставлять детей без отцов, какими бы они ни были. По этой причине я не тронул Франца, а только попугал своим письмом. Как он реагировал?

– Так, как ты рассчитывал. Перепугался до смерти. А что с Чеченом? Это был несчастный случай или…

– Нет, – качнул головой Игорь, – это тоже моя работа, причем самая трудная в исполнении. Он никогда не оставался один, в контакты с незнакомыми людьми не вступал. Пришлось рисковать. А помогла мне случайность. В одном баре я услышал, как его бандиты обсуждали поездку на речку, намеченную на следующий день. Узнав, в каком месте они будут отдыхать, я приехал туда на велосипеде. К счастью, там расположилась большая компания, какие-то семейные люди; я пристроился возле них, выждал, когда Чечен пойдет купаться один. В тот момент, когда он собирался нырять, я находился рядом и дал ему установку открыть рот пошире и дышать поглубже. Что он и сделал – под водой. А чтобы Чечен, не дай бог, не вынырнул после первого же вдоха, я подавил у него чувство самосохранения. После этого я тихонько вышел на берег, оделся и уехал. Вот и все.

– Потрясающе! – воскликнул Макс. – Никогда не слышал ничего подобного!

– Никто этого больше не услышит, – криво усмехнулся Игорь. – Ты – единственный.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Макс, хотя давно понял причину такой откровенности Бобровых. Они не собирались оставлять его в живых. А раскрыли все подробности своих страшных дел только потому, что и преступники нуждаются в признании своих талантов посторонними людьми. А тут не кто-нибудь, а сам Шериф, городская легенда, поражен их изобретательностью и искусством. Тщеславие удовлетворено, теперь можно убирать нежелательного свидетеля.

У Макса не было сомнений в том, как Бобровы это сделают. Игорь загипнотизирует его, внушит мыслишку о смерти – например, под колесами автомобиля, – и он выйдет на дорогу и бросится под первую попавшуюся машину. Или под поезд. И завтра весь город узнает об очередном несчастном случае с бригадиром, а братва содрогнется – погиб Шериф!

Макс был уверен, что здесь, в квартире, его убивать не будут – слишком хлопотно возиться с телом.

– Неужели ты ничего не понял? – насмешливо сказал Бобров. – Ведь ты умный парень, Шериф. Нам не нужны свидетели.

– А если я пообещаю молчать? – прощупал почву Макс.

– Нет, Максим. Мы не верим обещаниям. Мне жаль, очень жаль, что придется убрать тебя. Честное слово, ты мне нравишься, и я искренне сожалею, что наше знакомство было таком коротким.

– А ты что скажешь? – спросил Макс Игоря.

– Дед уже все сказал, – хладнокровно ответил внук. – Прощай, Макс.

Макс взглянул на Боброва. Тот пожал плечами:

– А что делать? Прощай, Шериф.

В следующий момент Макс почувствовал, как на его мозг начинает действовать посторонняя сила. Он был готов к этому, и атака не застала его врасплох.

Игорь пристально смотрел на Макса. От напряжения у него на лбу выступил пот, мышцы лица окаменели. Дед наблюдал за внуком и Максом, предвкушая интересное представление.

Его ожидания оправдались только частично. Внезапно Макс закрыл глаза, качнулся вперед и упал на пол, несколько раз вздрогнул и замер.

– Что это с ним? – вопросительно поднял брови Бобров.

– Не знаю, – Игорь выглядел немного растерянным. – Он должен был встать и уйти. Может, я перестарался?

– Уж не умер ли он? – Бобров подошел к Максу и наклонился над ним.

Через секунду Бобров-старший лежал на полу, сваленный ударом под колено; нокаутированный Игорь расположился рядом с ним, а Макс стоял на ногах. Оттолкнув подальше выроненный Бобровым «вальтер», Макс усмехнулся:

– Ну что, семейство Бобровых? Никак не ожидали такого вот конца?

Бобров молча сопел, зло глядя на Макса и растирая ушибленную ногу.

– Вы забыли правило американских боевиков: не наклоняйся над поверженным врагом – он обязательно оживет, и у тебя будут большие неприятности.

– Как ты смог? – проскрипел Бобров.

– Смог.

Бобровы не знали второго, после «железной руки», секрета Макса: он был невосприимчив к гипнозу.

Открылось это случайно, еще в школе. Класс Макса ходил на выступление заезжего гипнотизера. После многочисленных демонстраций своего мастерства маэстро показывал сеанс массового гипноза; на сцену он пригласил человек двадцать школьников, был среди них и Макс. Маэстро начал сеанс, и через минуту все на сцене впали в гипнотический сон, кроме одного пацана – Макса. Гипнотизер пытался воздействовать на него индивидуально, и опять ничего не получилось. Тогда он отправил Макса в зал, объяснив зрителям, что есть люди, на которых гипноз не действует, и этот паренек – из таких.

Много лет спустя, во время странствий после отъезда из родных краев, в одном городе Макс познакомился и подружился с человеком, обладавшим даром гипноза. По просьбе Макса он раскрыл ему кое-какие профессиональные секреты и научил, как блокировать особо сильное воздействие на мозг. И это умение вместе с природной невосприимчивостью сыграло свою роль в самый, наверное, важный для Макса момент.

Бобров приподнялся и сел, прислонившись спиной к креслу. Хмуро спросил:

– Что решил? Сдашь нас или сам?..

– Ох, Николай Сергеевич, Николай Сергеевич… Плохо вы все же думаете о Шерифе. Я никогда никого не сдаю. И у меня нет желания поступать с вами так, как вы только что хотели поступить со мной. Но я вовсе не добрый дядя, который все прощает. Игорь очень опасен, и вряд ли он остановится. Поэтому я хочу сначала выслушать ваши предложения, а потом решу, как мне поступить. Итак, слушаю вас.

Бобров покосился на внука, все еще не пришедшего в себя, и тихо сказал:

– Ты оказался еще лучше, чем я думал. Прости меня, старого, за всё… У меня к тебе просьба: отпусти нас. Мы уедем, и ты о нас больше не услышишь. Постой, – заметив скептическую улыбку Макса, заторопился Бобров, – я еще не все сказал. Игорю недолго осталось жить, – его голос дрогнул. – У него лейкемия. Врачи вынесли приговор: год, максимум – два. Я не хочу, чтобы он закончил жизнь в тюрьме. А я уже старик, все равно скоро умирать. У нас есть немного денег, мы уедем за границу и хоть эти последние месяцы проживем вдвоем, тихо и незаметно. А, Макс?

Макс задумался.

– У вас больше никого нет?

– Игорь у меня один. Его родители погибли, я да он – вся семья Бобровых.

– Где гарантия, что вы не продолжите свое дело в других местах?

– Мое слово! – горячо произнес Бобров.  

– Так… Это, конечно, веский довод… Сколько времени вам нужно, чтобы уехать?

– Ты отпустишь нас? – с надеждой спросил Бобров.

– Наверно, это будет лучшим выходом.

– Спасибо, Макс!

– Я расскажу о вас Генке Басову, пусть не роет землю напрасно. Но сделаю это после вашего отъезда. Вам хватит двух дней?

– Конечно! Мы уедем сегодня же! У нас есть паспорта, визы, всё, что нужно. Мы готовились, хотели убрать еще Зайца и уехать. Ему повезло, будет жить, а мы исчезнем.

– Что ж, пусть будет так, – сказал Макс. – Уезжайте. Я не держу на вас зла.

Он повернулся и быстро пошел к двери. Закрывая ее за собой, успел услышать последние слова Боброва:

– Спасибо, Шериф!

9

Через два дня Макс встретился с Басовым. Майор выглядел подавленным.

– Не можем узнать, Макс, кто такой этот покойник, – пожаловался он. – По всем показателям должен быть Палтус, но без отпечатков пальцев мы не в состоянии этого доказать.

– Я помогу тебе, – пообещал Макс. – Я уже знаю, как все было.

– Откуда?

– Из первоисточника.

И Макс пересказал Басову свой разговор с Бобровыми. Майор был потрясен.

– И ты отпустил их?

– А зачем они мне? Тебе отдавать было жалко, один старый, другой больной. И потом, они ведь по-своему боролись за уменьшение преступности. Неужели ты посадил бы их?

Басов почесал бровь:

– По закону, конечно, должен бы… Но чисто по-человечески жалко. Главное, цель их мне нравится – заставить бандитов бояться. Ладно, пусть живут. Надо только как-то дело закрыть.

– Ну, так закрывай. Экспертиза ведь установила, что Борщ и Лысый покончили с собой, с Чеченом произошел несчастный случай. Пусть все так и остается.

– Да, конечно… А Палтус?

– Придумай что-нибудь. Например, что его убили неизвестные гастролеры. Правда слишком невероятна, лучше уж соврать.

– Наверно, ты прав, – согласился Басов. – Если не возражаешь, я расскажу своим, как было дело. Они должны знать правду.

– Да ради бога, – пожал плечами Макс. – Я сообщил тебе информацию, и делай с ней, что хочешь.

Басов задумчиво сказал:

 – Кто бы мог подумать, что «След ведьмы» приведет к бывшему начальнику уголовного розыска?

– «След» больше не появится, но какое-то время у нас будет тихо. А дальше… всё вернется на круги своя.

– Ну, это мы еще посмотрим, – уверенно произнес Басов.

– Ты думаешь, может быть по-другому?

– Наверно, нет. Посмотрим. Ты что будешь делать сегодня вечером?

– А что?

– Я бы тебя пригласил распить бутылку-другую. Надо же отметить завершение такого невероятного дела.

– Обязательно отметим, – сказал Макс. – Но давай завтра. Я обещал одной старой знакомой, что зайду к ней на котлеты, когда закончу дела. Теперь я их закончил.

Басов понимающе улыбнулся:

– Что ж, спасибо тебе. Значит, завтра?

– Завтра.

– Тогда до встречи, Шериф.

– Пока, Гена.

Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. На душе у обоих было легко, как после завершения всякой тяжелой работы. Цепь таинственных смертей оборвалась вместе со «Следом ведьмы», и можно было подумать о других делах. А они уже маячили впереди…